Джек Восьмеркин американец - Николай Смирнов

— А червонец по окончании заседания принесу…

Собрание расшевелилось. За Бутылкиным стали выходить остальные коммунары. Даже ребята жертвовали по двугривенному из каких-то неизвестных источников.

Только Татьяна ничего не вносила на общее дело. Она сидела насторожившись, краснела и бледнела, и все смотрели на нее, как бы ждали ее слова. Дальше молчать было уже неудобно. После ребят Татьяна подошла к столу.

— У меня нет денег, товарищи, — сказала она тихо, как бы стыдясь своих слов. — Но вот гонг… которым собирают на работы. Может быть, продать его?

— А что за него дадут? — спросил Маршев.

— Отец привез его из Китая, он заплатил за него сто долларов. В нем много серебра, и я думаю, что сто рублей за него дадут. В музей могут взять или в театр…

— А как без него на работы подымать? — спросил Чумаков.

— В сковородку бить будем, — ответил Джек. — Разбудим, не беспокойся. В крайнем случае, электрический колокол заведем.

— Приплюсуй гонг, Капралов, — сказал Николка. — Считай из осторожности семьдесят пять рублей.

— Сколько всего? — спросил Джек.

— Триста семьдесят пять с копейками.

— Прошу слова для заявления, — сказал Джек.

— Вали.

— Товарищи! — начал Джек с подъемом. — Что же, выросла наша коммуна за зиму, возражать не приходится. Осенью не собрали бы на рамы сотни. А теперь только малость до четырехсот не добрали. Но прямо говорю: доберем. Ночь просидим здесь, а доберем. Поэтому предлагаю сейчас срочно слать верхового на станцию, пусть телеграмму на фабрику пошлет, что динамо за собой «Новая Америка» оставляет. Кто поедет?

С пола поднялся вечно сонный Чумаков, конюх. Заговорил он не лениво, как всегда, а с азартом:

— Я, братва, всего полтинник дал, нет у меня сейчас денег. Зато телеграмму одним махом на станцию свезу. Пишите пока что, а я лошадь заседлаю.

Минут через пять Чумаков уже скакал на станцию. Собрание продолжалось.

— По второму кругу пойдем, — сказал Джек и положил на стол рубль.

Еще два червонца наскребли по мелочам: несли медь, последние копейки. Немного не дотянули до четырехсот, больше денег ни у кого не было.

Тут встал Капралов и заявил, что, если возражений собрания не будет, он из общего фонда может выдать недостачу. Есть в кассе небольшая сумма денег, отложенная на непредвиденные расходы.

— Да нешто это непредвиденные? — запротестовал Бутылкин. — Мы электричество в плане предвидели, уж год о нем говорим.

Бутылкина подняли на смех, деньги из запасного фонда отпустить разрешили. За машиной в город постановили командировать Капралова и Якова Восьмеркина.

Чумаков прискакал со станции, сказал, что подал депешу.

Капралов смахнул все деньги в мешок из-под овса, туда же положил гонг. Ехать решили сейчас же, с вечерним поездом. Николка срочно дал указания, как действовать в городе: куда лучше обратиться с гонгом, где доллары менять. Машину наказал покупать не иначе как при участии инженера Кольцова.

— А потом, Вася, — сказал Николка Капралову секретно, — надо нам обязательно два круга колючей проволоки достать. Сад от поля отгородим. А то украдут еще нашу динаму.

Дал несколько записочек и объяснил, к кому обращаться в городе насчет проволоки.

Капралов молча кивал головой и записывал все адреса в синюю тетрадку: «Счет электричества».

Булгаков Глеб подал к подъезду сани. Все высыпали на крыльцо. Капралов с мешком, в котором медяки звякали о гонг, уселся первым. За ним полез Джек.

— Завтра лошадь высылайте к вечернему! — закричал он, когда Булгаков тронул сани. — К ночи машина здесь будет.

На другой день на станцию с подводой выехал Маршев.

Прошел час после этого. Николке Чурасову не терпелось. Вместе с ребятами он вышел на аллею, постоял немного, послушал, а потом уселся на поваленном дубе. Рядом с ним сели ребята.

Сюда же без зова, один за другим, начали подходить коммунары, молча подсаживались, тихо покуривали и смотрели на конец аллеи, откуда должна была показаться лошадь. Не переговаривались, но думали об одном и том же и ждали. Всем хотелось поскорей увидеть и ощупать машину, какой, может быть, никто из них до этого не видел.

Вдруг Николка встал и сделал вперед несколько шагов. Все тихо поднялись вслед за ним, но он махнул рукой:

— Ша, товарищи.

— Едут, что ли?

— Нет, не едут. Что-то мне показалось, будто гонг…

Все начали напряженно слушать, стараясь не дышать. Далеко где-то за полем, у Чижей, словно и взаправду колотили в гонг. Или, может быть, это только казалось? Никому не хотелось верить, что возвращается гонг обратно и все жертвы были ни к чему. Но уже трудно было сомневаться в этом: все громче и громче ревело серебро за дубами, как будто тигр шел с полей на коммуну.

— А ведь просыпалось дело, — сказал Бутылкин и высморкался на землю. — Не продали гонга — значит, сорвалось электричество.

— Только чур, ребята, денег не разбирать, — произнес Булгаков. — Пусть фонд электрический остается.

— По мелочам разойдутся, не пролежат лето, — безнадежно прохрипел Громов.

Опять все замолчали. А звуки гонга приближались с непостижимой быстротой и наплывали так задорно и бодро, что грустные мысли бежали прочь.

— А ведь с машиной едут! — вдруг сказал Николка. — Не стал бы Яшка так зря играть. Это он нам знак подает.

И сейчас же всем коммунарам стало понятно, что Николка прав, и, не сговариваясь, сначала ребята, а потом взрослые бросились бежать по аллее к полю, к гонгу, к машине. Старик Громов сначала отстал из-за кашля, но потом отплевался, понатужился и обогнал многих.

Вот и сани показались в конце аллеи. Слышны были уже голоса едущих, гонг замолчал.

— Везете? — закричал Николка, сложивши руки рупором.

— А то как же! — ответил Капралов.

Лошадь сразу остановилась, и коммунары, толкая друг друга, полезли к саням.

Там в сене стояла машина, похожая на навозного жука, увеличенного в тысячи раз. Она была гладкая, холодная, черная. Несколько рук сразу прикоснулись к ней.

Все теперь знали денежную цену электричества. Но не каждый представлял себе, что вместе с этой черной машиной коммуна приобрела длинные зимние вечера, спайку, какую-то частицу культуры, страховку от пожара и право на гордость за общее дело.

— А гонг-то почему назад! — вдруг спросил Николка.

— Уступили нам семьдесят пять, — пояснил Капралов и засмеялся. — Как директор узнал, что мы имущество продавать хотим, махнул рукой и говорит: «Оставьте себе гонг, ребята. Под него вставать, наверно, хорошо».

— А проволока где?

— За ней послезавтра приезжать велели. Только, братцы, тут новое дело заварилось: «Умная инициатива» ставить мельницу решила и на наше место заявление подала.

— Ну, это они ошибаются! — сказал Николка уверенно. — Наших камней и дубов с места никто не сдвинет. Теперь-то мы уж Миножку в работу возьмем!

На дворе динамо заколотили в ящик и поставили в каретный сарай, под охрану Чарли. А через неделю между усадьбой и всем остальным миром появилась изгородь из колючей проволоки.

Весенние работы

Во флигеле рядом с кухней прежде была большая светлая кладовка. Теперь на дверях кладовки появилась надпись: «Инкубатор».

В кладовке действительно стоял самодельный инкубатор, а в нем лежали пять дюжин московских яиц. Помещение было приведено в полный порядок, а вход посторонним в него был воспрещен.

Первые дни наблюдение за лампой в инкубаторе взял на себя Чарли. Это было нелегкое дело. Чарли очень боялся, что самодельная лампа потухнет ночью или снизит температуру, и он целыми часами внимательно прислушивался к бульканью керосина, который переливался из резервуара по трубке. Даже ночью американец просыпался, зажигал спичку и смотрел термометр. Таким образом, в несколько дней он выверил инкубатор. Вместе с Чарли безотлучно дежурили пионеры, которым американец с грехом пополам растолковывал, что надо делать в случае неисправности лампы и как пользоваться термометром.

Пионерам инкубатор нравился, и они исправно несли денные дежурства. А когда Чарли перешел на другую работу, они приняли инкубатор в свое полное ведение. Чарли же принужден был заняться трактором.

«Новая Америка» получила из города, по наряду газеты, трактор «Интернационал». Его привезли по железной дороге, и коммуна выходила на станцию всем активом, чтобы сгрузить машину.

Трактор был великолепен. Новый, черный, с огромными красными колесами и длинной выхлопной трубой. Весил он три с половиной тонны, и пришлось долго повозиться, прежде чем шпоры его впились в землю.

Тут же на станции машину заправили, и в коммуну трактор пришел на своем ходу. Было в нем пятнадцать лошадиных сил. Трактор поставили в каретник, рядом с автомобилем. Но машине недолго пришлось стоять без дела. В конце апреля неожиданно и сильно потеплело, и пахота началась.