Дипломат - Джеймс Олдридж.

Двести миллионов фунтов стерлингов выкачала из Ирана ваша нефтяная компания; это во сто раз больше всего национального дохода Ирана и в десять тысяч раз больше всей заработной платы иранских рабочих. А ведь по своим естественным богатствам – таким, как нефть,- Иран является одной из богатейших стран мира. Но эти богатства забирает Англия, а Иран прозябает в нищете, и его экономика в упадке. Там нет настоящих профсоюзов, отстаивающих интересы рабочих, очень мало больниц, отсутствуют канализация и элементарная санитария, не применяется искусственное орошение, жилищные условия ужасны, дороги запущены. Народ бесправен; его избирательное право – миф, а парламентские права сведены к нулю коррупцией, господствующей на выборах и во всей системе управления. Иранцы испытывают на себе все прелести полицейского режима, они – постоянная добыча для спекулянтов и ростовщиков. Национальные меньшинства притесняются, религиозные меньшинства подвергаются политическим преследованиям. В горных областях процветает бандитизм, и сила английского оружия не раз применялась для разжигания междуплеменной вражды. Я бы мог без конца рисовать перед вами картины таких страданий, нищеты, гнета и террора, что стыдно должно быть каждому, кто только слышит об этом. А вы говорите, что демократическая партия в Иране создана советской властью! Вы недооцениваете иранский народ, лорд Эссекс. Демократическая партия родилась в недрах порабощенных, страдающих масс, как сила, призванная бороться против насилия и коррупции. До последнего времени иранский народ лишен был возможности создать свою политическую партию из-за полицейского террора. Всякая попытка организовать рабочих и крестьян немедленно пресекалась, руководителей казнили, а их сторонников сажали за решетку. И тем не менее, у иранского народа есть своя длинная история борьбы и сопротивления, и он не нуждается в том, чтобы Советский Союз разъяснял ему его интересы. Иранцы не глупы и не окончательно забиты. Они полны желания создать демократический орган управления и передать ему власть над страной. Единственное, что тут сделал Советский Союз, в частности в Иранском Азербайджане, – это позаботился о том, чтобы полицейские убийцы не задушили народного движения. Говорить же, будто мы «создали» демократическое движение, – значит оскорблять иранский народ и в то же время обнаруживать свое невежество. Мы не склонны недооценивать иранский народ, и, с нашей точки зрения, демократическая партия Азербайджана есть партия народа. Народом она создана и народу она принадлежит, и никакие нелепые разговоры о советском влиянии не могут подавить ее деятельность. Мы не создавали демократической партии в Иране, и мы не вмешивались в иранские дела. А вот британское правительство постоянно и злонамеренно вмешивается в дела Ирана.

У Эссекса была своя версия всей этой беседы, и он поспешил изложить ее Дрейку.

– Сушков, – рассказывал он, – произнес длинную речь о тяжелом положении Ирана, а затем принялся обвинять нас во вмешательстве. Беда только, что даже этого он не сумел сделать как следует. Я бы на его месте нашел гораздо более убедительные аргументы против Англии, если уж на то пошло. Но не об этом сейчас речь. Он, конечно, воображает, что разбил меня в пух и прах.

– На чем же вы покончили? – Дрейк, сидя на подоконнике, дожидался, когда Эссекс выговорится и ему можно будет уйти. У Дрейка были свои заботы.

– Я просто положил перед ним папку с документами, – сказал Эссекс. – Перечень наших требований и записанные нами случаи русского вмешательства. И я сказал ему: «Хорошо. Вы хотите только фактов, без обвинений? Пожалуйста. Вот вам факты. И вот вам суть наших предложений. Пополните состав азербайджанского правительства представителями других партий, дайте азербайджанским мятежникам указание пропустить на территорию Азербайджана иранские правительственные войска, отмените все политические и экономические нововведения, гарантируйте Ирану свободу правления в Азербайджане и откройте английским представителям доступ во все районы Азербайджана».

– Сомневаюсь, произвело ли это должный эффект, – процедил Дрейк.

– Произвело, не беспокойтесь. Я видел, как задрожали его большие мужицкие руки, когда брались за документы. Потом он посмотрел на меня так, словно перед ним была кирпичная стена, и довольно некстати ответил, что не уполномочен говорить за азербайджанское правительство. Азербайджан – автономная область в составе Ирана, и Советский Союз не вправе ни говорить от его имени, ни вмешиваться в его порядки – так он сказал. То, о чем я говорю, – дела внутренние, и вопрос о пополнении состава правительства должен быть поставлен перед азербайджанскими властями, а не перед русскими. Советское правительство охотно передаст наши предложения в Тавриз, но прежде чем продолжать разговор на эту тему, ему, Сушкову, необходимо детальнее изучить документацию. И точка. На мой вопрос, когда он все же думает вернуться к обсуждению наших предложений, он понес обычный в таких случаях вздор: нам дадут знать и так далее. Я не стал больше терять времени. Пожал его огромную ручищу и распрощался.

Но Эссекса беспокоил не только самый спор об Иране. Все направление политики русских было ему непонятно. Ему трудно было примениться к ходу их политической мысли и, что еще хуже, трудно было этот ход предвидеть. Сейчас Эссексу важней всего было найти человека, который мог бы дать ему ключ к русской политике. В посольстве такого человека не было, в этом он успел уже убедиться. Собственно говоря, это было делом Мак-Грегора. Мак-Грегор давно уже должен был разъяснить ему суть русской политики.

После ухода Дрейка Эссекс встал и подошел к окну, откуда был виден Кремль. – Я часто удивляюсь, Мак-Грегор, почему вы мне так мало рассказываете о русских. Это, в сущности, ваша основная задача, и, если б вы научили меня лучше разбираться в таких людях, как Сушков, я был бы избавлен от сегодняшнего глупейшего разговора.

Мак-Грегор почувствовал, что на него хотят переложить часть вины. Это ему не понравилось, но он благоразумно смолчал: и так уж он слишком часто вступает в пререкания с Эссексом.

– Неужели вы не могли оказать мне сегодня более ощутительную поддержку? – спросил Эссекс не оборачиваясь.

– Я не совсем понимаю, о какой поддержке вы говорите, – сказал Мак-Грегор.

– Мне нужен был неопровержимый материал против Сушкова, и не только в письменном виде. На сушковские разглагольствования об Иране вы должны были ответить примерами из своего личного опыта.

– Примеры были в документе, который вы ему вручили.

– Наверно, вы могли сказать еще что-нибудь.

– Я бы еще многое мог сказать, но вам это не помогло бы.

– А почему, собственно?

Мак-Грегор больше не мог сдерживаться. – Потому что все сведения об Иране, которыми мы располагаем, сомнительны и несолидны. Я с самого нашего приезда сюда пытаюсь вас убедить в этом. Мы приводим факты русского вмешательства, но кто нам сообщил большую часть этих фактов? Обиженные торговцы коврами, или перетрусившие банковские чиновники, или жандармерия, которой тоже особенно верить не приходится. Даже самое достоверное из того, что я записал, недостаточно достоверно, а уж об остальном и говорить нечего. В этом ворохе фактов очень мало таких, которые заслуживают серьезного отношения со стороны русских. Мы не знаем, что на самом деле происходит в Азербайджане, и нечего нам делать вид, будто мы это знаем.

– Вы, кажется, сами подпали под влияние русских, Мак-Грегор! – воскликнул Эссекс тоном обличителя.

Но у Мак-Грегора на все был ответ.

– Нет, сэр, – возразил он. – Просто в этом нашем споре с русскими я начинаю понимать кое-что, чего не понимал раньше. Мы ведем спор об Иране, но так как мы очень плохо осведомлены, то позиции русских крепче, чем наши позиции. Вот и все.

– Нет, это еще далеко не все, – сказал Эссекс, которому вспышка Мак-Грегора отчасти вернула равновесие. – Речь идет не о достоверности тех или иных сведений. Речь идет о том, что русские создали в Азербайджане марионеточное правительство, а это гораздо важнее, чем какие-либо неточности в информации. Но, предъявляя обвинение, мы должны были подкрепить его разоблачительным материалом. Ваше дело было подобрать факты. Почему вы их не подобрали в достаточном количестве?

– За таким материалом надо ехать в Азербайджан, – ответил Мак-Грегор. – По тем сведениям, которые мы получаем из Лондона, верного представления не составишь. Если мы хотим обвинить русских в том, что они создали в Азербайджане марионеточное правительство, надо прежде всего точно узнать, что же там в действительности происходит. А мы этого не знаем. Единственный достоверный случай вмешательства, который нам известен, – это история с тем русским, который не пропустил в Тавриз иранских офицеров.

Все остальные сведения весьма сомнительны. Правда, может быть, это и не так важно: ведь основной предмет спора – вопрос об азербайджанских демократах. Мы их никак не желаем признавать, хотя, в сущности, нам о них ничего не известно. Мы попросту объявили этих людей опасными бунтовщиками, и на этом поставили точку. А я вот читал их политические высказывания, когда готовил для вас резюме по этому вопросу, и должен сказать, что ничего опасного я там не увидел. Мы заявляем, будто они собираются конфисковать и национализировать всякую частную собственность и утвердить свою власть революционным путем. Да, в их программу входит конфискация некоторых крупных земельных владений для раздачи земли крестьянам, но в ней ничего не говорится о захвате банков или национализации промышленности. Речь идет о земельной реформе, которая даст землю крестьянам, реформе банковского дела, которая положит конец денежным спекуляциям, и реформе торговли, которая лишит помещика возможности придерживать нужный населению хлеб, чтобы вздувать цены. Если нас действительно тревожит положение, создавшееся в Иране и в Азербайджане, есть один только выход – поехать самим и на месте выяснить, что там происходит. Вот тогда-то можно будет и с русскими спорить.