Московские тюрьмы - Алексей Мясников

Неумеренный аппетит и амбиции всемогущей бюрократии ориентируют экономику на развитие вширь, на форсирование объемных, количественных показателей. Бюрократия так же щедра на задания, как скупа на вознаграждения. Сколько ни делай, все мало, да разве напасешься, если плоды труда втаптываются в снег и грязь, а деньги на ветер? С другой стороны, как оплачивать бестолковый труд, результаты которого не идут впрок? Поэтому бюрократия считает вполне оправданным и единственно возможным строить свои отношения с производителями по принципу: больше взять — меньше дать. Отсюда планирование от достигнутого, несоответствие оплаты результатам труда и уравнительное стимулирование, отсюда псевдоэкономное деление объектов на главные и второстепенные, лихорадка штурмовщин и озноб простоев. Иными эти отношения в условиях жесткой централизации не могут быть: у бюрократии нет других способов подталкивать экономический рост. В противном случае пришлось бы принципиально менять весь механизм хозяйствования: оживить экономические стимулы, обеспечить прямую зависимость производства от общественного опроса, дать простор самостоятельности и деловой инициативе трудовых коллективов. Для бюрократического аппарата это означало бы ограничение его вмешательства в экономику, потерю в той или иной степени своего влияния и власти. На это он добровольно никогда не пойдет, ибо это в корне противоречит жизненному интересу бюрократии, которая отнюдь не склонна к самоубийству.

Экономика в тупике. Как использовать экономические рычаги ни на йоту не поступаясь экономической властью? Как совместить интересы народного хозяйства с интересами правящей бюрократии? В попытках решить эту проблему центральное руководство перепробовало множество вариантов. Но полумеры не дают эффекта. Как только начинают оживать экономические стимулы, возникает угроза отмирания бюрократического аппарата, ибо становится очевидной его ненужность и обременительность в сфере хозяйственных отношений. Бюрократия срочно восстанавливает свое влияние и производительность падает. Так заканчивались все эксперименты и реформы с применением элементов хозрасчета: достаточно вспомнить о трагической судьбе директора казахского совхоза Худенко и его хозяйства, реформу 1965 года и тщетную попытку ее реанимации в 1979 году, щекинский метод, бригадный подряд. Народнохозяйственные и бюрократические интересы слишком несовместимы, и пока это противоречие решается в пользу господствующей партократиии.

Если благополучие производителя мало зависит от результатов работы, отчего и от кого она зависит? Очевидно, от того, кто спускает планы и фонды снабжения, перед кем производитель отчитывается и кто оценивает его деятельность, короче — от того, кто заказывает музыку и платит. А это Иван Иваныч, наш вышестоящий начальник. Зачем мне, директору, погонять во весь дух предприятие? Дай-ка умаслю Иван Иваныча. Как понравиться, что ему надо? От удачного решения этой сакраментальной народно-хозяйственной проблемы больше всего зависит карьера директора и благополучие предприятия. Капризная личность бюрократа приобретает в экономике решающую роль. Настроение и вкусы, симпатии и антипатии начальника имеют в хозяйственных отношениях куда большое значение, чем скажем, производительность труда. Искусство производственного руководства совершенствуется на изучении психологии и подкупа вышестоящих бюрократов. Деловая инициатива превращается в угодничество, вместо творчества — послушание, вместо честной работы — показуха. Унижается рабочая честь и возвеличивается персона начальника. Не дай бог, слово против — конец карьере. Bce недостатки на совести подчиненных, все достижения — заслуга начальника, все достоинства концентрируются в личности бюрократа. Таковы экономические предпосылки культа личности. Без культа бюрократа невозможен был бы культ Сталина со всеми его страшными и отвратительными проявлениями.

Иван Иваныч — отец родной. Соседу план побольше, нам — поменьше, соседу фонды «подкорректировал», нам — не поскупился. Сосед сделал больше, но план не выполнил — плохи его дела. Мы меньше, но выполнили — и перевыполнили, — мы передовики и премия в кармане. Нет ничего фальшивей и вредней наших передовиков, за них отдуваются другие. Но и другие не лыком шиты. Понимают: не может Иван Иваныч быть для всех одинаково добр, кому-то ведь надо работать. После очередной вздрючки начинают соображать, что к чему. Скрывают резервы, приписывают объемы — сами себе куют победу. По горькому опыту знают, что за невыполнение плана Иван Иваныч голову снимает, а на приписки начхать. Хорошие показатели нужны министерству, нужны областному руководству, цифры им нужны больше, чем твоя продукция, ибо они в свою очередь отчитываются «верхам» показателями, а не реальной продукцией. Как ты их добываешь — твое личное дело. Попадешься — ответишь. Но за плохую отчетность ответишь немедленно и тут уже не будет высокой защиты. Волюнтаризм Иван Иванычей порождает показуху на всех уровнях экономической иерархии, снизу доверху, вынуждает хозяйственников идти на сделку с собственной совестью.

Приписки, отписки, списывания — словотворческий венец бесхозяйственности. Махинации одобряются молчаливым попустительством непосредственного руководства, акты списания визируются компанией представителей администрации, советской власти, общественных организаций, а для нелегальной реализации списанного подключаются и другие, чаще работники торговли. Крупномасштабные «дела» требуют участия солидной группы: от сторожей до директоров магазинов, предприятий, ответственных работников министерств, вплоть до местных и центральных органов власти. Известны подобные дела «трикотажников», «рыбников», торговцев промышленными материалами в Узбекистане, расхитителей на железных дорогах и сколько еще таких дел не получило огласки, таится в хранилищах уголовного розыска. В эпидемии массовых хищений на железных дорогах долгое время грешили на неуловимое местное жулье. Когда начались судебные процессы, оказалось, что главные расхитители — сами железнодорожники, вплоть до начальников станций, депо, железнодорожной милиции. Коррупция захлестнула целые отрасли и республики. Скандальные процессы, расстрелы — ничего не помогает. На благодатной почве бюрократического управления коррупция неистребима. Что такое сама бюрократия, если не коррумпированное начальство? Для нее не существует закона. Вся разница в том, что хозяин — барин: что позволяет себе, не позволяет слугам, он нарушает закон открыто, а они — скрыто.

Хозяйственная и государственная коррупция вырастает из одного корня — бюрократизации центральной власти. Поэтому борьба с хозяйственной преступностью стрижет вершки, не затрагивая корни преступности. Здесь, как и во всем, бюрократия не находит иных способов, кроме волевых, административно-карательных. Создана невиданная по масштабу, разветвленная, всепроникающая система хозяйственного контроля. Помимо центральных органов, на каждом предприятии, в отрасли, в каждом районе и области. Отделы технического контроля, контрольно-ревизионные управления, финансовые и прочие всякого рода инспекции. Всюду общественные комиссии: партийные, профсоюзные, комсомольские. Недостатки бичуются, раскрываются, устраняются… И никакого толку — бесхозяйственность крепнет. Бюрократический контроль это такой же обман, как и тот, с которым его заставляют бороться…