Дети Дрейка - Ричард Кнаак

Теперь, когда кризис миновал, многие квели начали терять интерес к произошедшему. Только Геррода, похоже, затронуло то, чего изначально хотела искательница. Было маловероятно, что она приносит себя в жертву. Что-то озаботило ее и ее народ настолько, что они решили рискнуть. Герроду хотелось бы разглядеть ее получше. В каком состоянии она была перед смертью? Было ли это лишь плодом его воображения — или она действительно казалась усталой, потерпевшей поражение?

«Безумие… люди-птицы… смерть… утверждение!»

Квель, который всегда сопровождал Геррода, снова стоял рядом. Послание было искажено, но по крайней мере они снова общались со своим «гостем». Геррод понимал достаточно; его хозяин думал, что искательница была безумной, если сделала то, что сделала. А чью «смерть» упомянул квель-гигант, Геррод судить не мог. Было слишком много разных толкований — если учесть вражду между двумя народами.

Уверенный, что он и его спутники скоро уйдут отсюда, Геррод повернулся к выходу из пещеры и сделал шаг. Тяжелая лапа остановила его, схватив за плечо и развернув так, что он снова оказался лицом к лицу с предводителем.

Квель наклонился близко — чересчур близко, на взгляд чародея. Геррод затаил дыхание.

«Завтра… пещера с кристаллами… Геррод… эльф… враад будет исследовать… Искатели умирают… утверждение!»

Геррод мог лишь безмолвно кивать. Его наконец вернут в пещеру кристаллов. Наконец-то он сможет изучить древние чудеса и выяснить причину существования этих проклятых лиц. Выполняя приказ квелей, на деле он направит усилия на осуществление собственных целей — а не целей этих покрытых броней чудовищ, что удерживают его.

«Да-а-а…»

Короткое слово звучало совсем не похоже на квеля, но и на человека тоже. Геррод помедлил, не уверенный, был ли голос плодом его воображения или явью. Квели расхаживали кругом с видом, как будто все в порядке.

Глава квелей, стоявший рядом с чародеем, жестом указал, что пора уходить. Геррод повиновался без возражений, но все еще пытался снова мысленно услышать это краткое слово.

Ничего. Скорее всего, каприз воображения. Он не мог придумать другое подходящее объяснение — хотя и был в сомнении. А чем еще это могло бы быть?

Геррода спокойно, но твердо направила в сторону коридора та же самая массивная лапа, которая перед этим остановила его. Однако когда он достиг выхода из пещеры, то снова помедлил, не способный выбросить из головы случившееся. Если ему это почудилось, то почему голос казался таким реальным, таким знакомым? Почему бы не выбросить его из головы, как минутную игру воображения? И почему он теперь, ни с того ни с сего, боится войти в ту самую пещеру, в которую он так хотел вернуться в течение последних двух дней?

Квель снова подтолкнул его. На обратном пути чародей не мог не размышлять о том, чего же хотела искательница и какую возможную угрозу ее непонятое послание могло нести квелям… да и ему самому?

Глава 14

Баракас пристально взглянул на горы, возвышавшиеся впереди, и улыбнулся.

— Великолепно! Замечательно!

Даже Шарисса, которая никак не могла выбросить из мыслей это ужасное происшествие, случившееся несколькими днями раньше, была вынуждена согласиться с ним. Горы и в самом деле были величественны — тем более что они были естественными, а не созданными волшебством, как в былые дни Нимта.

— Никто не может подолгу рассматривать Тиберийские Горы и не ощущать их мощь, — прошептал ей Фонон. Ему в последний день позволили ехать во главе экспедиции рядом с Шариссой. Эльф в конце концов согласился быть проводником — главным образом из-за беспокойства за волшебницу. Его интерес к ней был и приятен, и смущал; а случайные взгляды и успокаивающие улыбки делу не помогали.

«Просто сотоварищи-узники, — говорила она себе. — Нас объединяет общий интерес — убежать отсюда». В том, что с ним было приятнее общаться, чем с большинством ее соплеменников, она пока не желала признаваться — даже самой себе.

Побег по-прежнему был исключен — до тех пор пока Баракас управляет Темным Конем или содержит его в этом ящике. Шарисса оторвала взгляд от великолепного вида и взглянула на ящик, который свешивался с седла рядом с ногой повелителя Тезерени — для того, чтобы в случае необходимости быстро им воспользоваться. Ящик всегда был с Баракасом, и она уже знала, что заклинания, которыми он был заперт, наложил сам Баракас; так что вероятность, что кто-то еще откроет его, не навредив обитателю или даже не погубив его, была ничтожной. Темного Коня можно было уничтожить — теперь она это знала наверняка. Он не был непобедимым, богоподобным существом — не стоит вспоминать то, что когда-то рассказывал о нем ее отец. Темный конь, пожалуй, имел очень много уязвимых мест. Слишком много.

— Это было бы хорошее место для атаки, — прошептал ей Фонон, имея в виду искателей, которых они так еще ни разу и не видели в течение всего путешествия. Даже после того как они наконец достигли гор — что означало еще один день пути к подножию той, которая им была нужна, — Тезерени не испытывали излишней самоуверенности. Многие из тех, что родились в клане, наверняка снова и снова вспоминали о том, как пернатые едва не истребили их примерно пятнадцать лет назад. Все говорили о происшествии с беднягой Айвором — жертвой, как решили, некоего гнусного заклятия пернатых.

Фонон пробовал убедить их в ином, но к его голосу здесь не прислушивались. Эльф был убежден, что Айвора превратила в это чудовище иная сила, которая, как он считал, обитала глубоко в пещерах, которые искатели использовали как гнездовье. Только Шарисса верила ему, да и ей приходилось признать, что эта вера отчасти основана на се растущем чувстве к Фонону.

Улетевшие вперед разведчики на летучих дрейках возвращались к колонне. Лохиван, по собственному желанию, ехал первым. Колонна остановилась по команде Баракаса и ждала, пока разведчики посадят своих дрейков.

— Отец.

Шарисса отметила, что голос Лохивана стал хриплым. Он слез со своего дрейка и опустился на колено перед Баракасом. Он слегка кивнул старшему брату и сказал:

— Мы едем по местности, где все пропитано мощью.

— Я вам это говорил, — не смог удержаться Фонон. Слишком многое из того, что он сказал, не задержалось в ушах тех, кто пленил его. Эльф повернулся к Шариссе и с кривой улыбкой спросил:

— Зачем им было трудиться брать меня с собой, если они не верят ни единому моему слову?

Риган повернулся в седле.

— Замолчи!

Волшебница знала, что Фонон рисковал каждый раз, когда имел смелость высказаться — особенно если поблизости находился Риган. Может быть, оттого, что Риган настолько желал ее, он первым заметил симпатию между Шариссой и пленным. Огромный Тезерени был ревнив.