Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
26 марта, в день рождения генерала, его прооперировали. Операция длилась шесть часов. И, как резюмировали медики, скорее всего без костылей в будущем Герду уже было не обойтись.
Пока шла операция, в приемной больницы дожидались ее исхода три женщины: Лотта Бастиан, Петра Келли и Элеонора Хайнц, а позднее подошла и его дочь Эва. У всех были праздничные букеты для несостоявшегося дня рождения.
Во время интенсивного лечения Герда Бастиана невольно столкнулись интересы двух групп: жены и дочери – с одной стороны, Келли и подруги – с другой.
«Очаровашка» генерал прожил свою жизнь, придерживаясь так называемой «стратегии Бастиана», согласно которой все должно было быть в согласии друг с другом, в некоем гармоническом единении.
На самом деле все оплачивалось нервами, стрессами, головной болью, причем близкими людьми – той же супругой Лоттой Бастиан. Она сходу отмела примитивную роль «вопящей» жены – это в принципе было бы недостойно для Лотты, а действовала по-христиански смиренно: я знаю, что нужнее, и всегда буду с ним. Это было ее незыблемое кредо, принцип.
Но обстановка диктовала свои правила игры. В нынешнем эпизоде, оставаясь внешне спокойной, Келли исподволь пыталась взять на себя роль «файтера»[65], как это происходит у многих любовниц, действующих в пику законным женам. И потому Келли боролась за Флориана с помощью всех подручных средств, невольно выставляя перед всеми свое кредо: «Я единственная и не могу без него больше жить». В течение десяти лет совместной борьбы Петре Келли уже казалось, что она стала победительницей на том самом семейном «пятачке», где происходило невольное отчуждение Бастиана от жены и детей.
Фрау Лота как-то в сердцах призналась: «Герд уходит от прямого резюме, будто бы мы уже чужие. Даже в разговоре он не слушает меня, а когда я высказываю мнение, то его взгляд блуждает где-то в дальней дали и под „мы“ он уже автоматически подразумевает себя и Петру».
Зато при всяком удобном случае генерал твердил: «Я хочу, чтобы все у нас с Лоттой оставалось по-старому». Скорее всего, он просто забывал, что он не мальчик, а взрослый мужчина, которому уже под семьдесят.
Во время операции Герд в течение семи часов был под наркозом, а вокруг разворачивалась настоящая семейная драма. Когда к ним вышел профессор и сказал, что операция прошла успешно, Келли представила хирургу фрау Лотту так, будто она сама была женой.
Когда Герд отошел от наркоза, на него невозможно было смотреть. Генерал был страшно ослаблен и находился в прострации. Фрау Лотта сказала, что пойдет домой, чтобы зря не волновать мужа. Поскольку он, когда придет в себя и увидит рядом столько женщин, лишний раз переволнуется. А ему нужен полный покой. Станция интенсивной терапии сделает свое дело, а женщинам лучше разделить свою помощь пополам. Затем пришла дочь Эва, и случился скандал. Келли не хотела подпускать дочь к кровати отца. Медсестра передала Эве: дескать, фрау Келли не желает, чтобы кто-нибудь подходил к герру Бастиану. Придя в себя, Герд был изрядно смущен этим инцидентом между любимейшей дочерью и своей пассией, которые к тому же были примерно одного возраста…
Петра Келли проводила время то с Бастианом в клинике, то с подружкой Элеонорой Хайнц в апартаментах своего отеля «Арабелла». Обе женщины направлялись в больницу к Бастиану всегда после обеда и зачастую на такси, так как метро вызывало у Келли страх.
Общественно-политическая ситуация в Германии была жаркая. И вскоре в Мюнхен прибыла ее команда «зеленых», звавших Келли в Берлин «на баррикады». Но она отказалась последовать за ними. Ей, политику, приходилось к тому же заниматься хлопотной журналистской деятельностью.
До конца апреля Г. Бастиан оставался в мюнхенской университетской клинике. Он передвигался с помощью роликового стула. А вскоре больничная машина отвезла обоих высокопоставленных любовников в клинику реабилитации в Шварцвальд. Более того, Петре позволили во время курса лечения находиться непосредственно с Гердом в клинике. Оба получили телефон и факс. Отсюда Петра по спутниковому каналу SAT-1 организовала для Бастиана солидарную волну против политических конкурентов.
Свои многочисленные письма к «любимым друзьям и подругам Петры» Бастиан писал лежа. Он так же подключился, как все, к пикировке с тогдашним директором спутникового канала SAT-1 герром Клаттеном, устранившим радиоведущую Келли из эфира, чего так добивались ее недоброжелатели. Генерал был истинным педантом. Он в конце мая отблагодарил подписантов протестных писем, которые, правда, он не использовал в германских СМИ, но все же оставлял в багаже в качестве будущих козырей для «больших политических надежд Петры».
Бастиан шел навстречу Келли, составляя мониторинги прессы, стараясь отсеивать негатив в отношении Петры. Он не рассказывал ей все, щадил ее. Немужественно и некритично, создавая защиту и опасность одновременно: по сути, он блокировал достоверную и необходимую (само)критику, потому вольно или невольно оказывал ей медвежью услугу.
Как ни странно, именно за эту бессвязную, а вернее, эмоциональную поддержку своей персоны Петра больше всего и любила своего Герда. Она нуждалась в нем.
Как это ни парадоксально, подобные ритуальные любовные пассажи должны были катализировать схоластические схемы их общественно-политических занятий, побуждая обоих к рассмотрению тех или иных тем под другим ракурсом, а значит, и к форсированию следующих этапов жизни. Растущее напряжение между обоими должно было бы (по логике вещей) трансформироваться в открытую агрессивность. Ну, а главным поводом здесь выступали проблемы Петры как в политике, так и в общественной деятельности.
… Болезнь есть болезнь. Герд Бастиан воздействовал на каждого посетителя, приходящего к нему, как всякий страдающий недугом. Когда Петра Келли и Элеонора Хайнц толкали коляску Гердом по парку, он сыронизировал: «Генерал на роликовом стуле, а катают его две молодые и красивые дамы… Какой притягательный сюжет для мелодрамы!..»
Уже начинало казаться, что любимым занятием Герда стало быть и слыть пациентом. Ничего подобного. Бастиан своим заразительным примером умудрялся поддерживать нужный рабочий темп Келли. Понемногу Герд набирался сил и стал входить в форму. Как человек, как общественный деятель.
И вот уже он стал помогать Петре отыскивать в тексте ее известного меморандума логические нестыковки, доводить до кондиции все ее речи, обращения, статьи, что сделалось азартным увлечением генерала, даже его хобби…
Так, бурно, с переменным чередованием успехов и неудач, пролетело время в этот мюнхенский период жизни наших героев…
…Рассказав обо всем этом, Эрика Шнайдер задумалась, как будто потеряла нить беседы. По-прежнему молчал и я.
Потом сказал:
