Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями) - Николай Ховрин

Вскоре бронепоезд был обнаружен, и оказалось, что команда его сбежала. Теперь он уже находился в наших руках. На нем было две пушки во вращающихся башнях и шестнадцать пулеметов, установленных по бортам. Внутри мы обнаружили. изрядный запас патронов и снарядов, несколько ящиков с гранатами-лимонками.

Матросам очень пришлись по душе трофейные гранаты. До этого они имели дело только с гранатами бутылочного типа, а теперь, увидев удобные, по руке, лимонки, набили ими карманы, а некоторые — даже вещевые мешки. Поначалу командование отряда не возражало против этого увлечения, пока не произошел трагический случай (это было уже в Москве).

Один из моряков нечаянно выдернул предохранительную чеку. Ему крикнули, чтобы он отбросил гранату в сторону, но он замешкался и был убит взрывом. После этого происшествия штаб отдал приказ сдать все лимонки.

Среди прочих трофеев матросы обнаружили изумительной красоты шашку в серебряных ножнах. Делавший ее мастер вырезал на конце эфеса голову коня. Ножны покрывала тонкая чеканка. Долго любовались мы этим оружием. Кто-то предложил подарить его командиру отряда. Тот сначала смущенно отнекивался, потом все же принял.

Захваченный бронепоезд укомплектовали личным составом и поставили впереди эшелонов. Вернувшись в Бологое, взяли курс на Москву. На этот раз ехали без приключений.

[169]

Прибыли на Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал глубокой ночью. Еще в пути узнали, что революция в Москве победила и власть перешла в руки Совета. Еремеев, несмотря на поздний час, отправился в Московский ревком, приказав нам ждать его в составах.

После его отъезда Железняков отпросился в город. Он был родом из Москвы, здесь жили его мать и родные. Он и меня уговорил пойти вместе с ним. Командир не возражал против этого, и мы отправились пешком в Марьину рощу. Анатолий уверял, что это совсем недалеко. На самом же деле мы потратили часа два, пока добрались до дома, где жила его семья.

Над Москвой только забрезжил рассвет, когда Анатолий громким стуком разбудил всех домочадцев. Радости родных не было предела. Нас усадили за стол, быстро вскипятили чайник. Все время, пока мы чаевничали, мать не сводила с Анатолия глаз, с жадным вниманием ловила каждое его слово. А младший братишка Железнякова и двое его племянников возились в углу, примеряя нашу боевую амуницию.

Пробыли мы у родных Железнякова совсем недолго, потому что время нашего «отпуска» уже истекло. Но и этот короткий визит произвел на меня большое впечатление. Приятно было посидеть в домашней обстановке, о которой мы уже стали забывать.

Когда вернулись на вокзал, командир предложил мне и Железнякову пойти вместе с ним на поиски подходящего помещения для нашего отряда. У Красных ворот наше внимание привлек длинный трехэтажный дом с широкими окнами. Оказалось, что это институт благородных девиц.

— А ведь здесь наверняка найдем излишек площади, — сказал Железняков. — Посмотрим?

Пошли в канцелярию. Узнав о цели нашего прихода, представительница дирекции встретила нас недоброжелательно. Но мы все же, осмотрев помещение, сказали, что займем пустующие комнаты первого этажа. Дама пробовала протестовать, но в конце концов сдалась.

Когда матросы нашего отряда услышали, в каком здании им придется жить, шуткам их не было конца. Они от души веселились, представляя себя в обществе дворянских дочек. Конец излишнему веселью положил решительный Берг. Он громогласно объявил:

— Кончайте, товарищи, неуместные разговоры! В Смольном раньше тоже благородные девицы помещались,

[170]

а теперь там — центр мировой революции. И ничего смешного в этом не может быть. Ясно?

До института пошли строем. Если в Петрограде матросов видели часто, то в Москве такой большой отряд моряков появился впервые. На тротуарах толпились любопытные, следом бежали восхищенные мальчишки. А на наших ребят любо-дорого было посмотреть. Они шагали, как на параде: идеально держали равнение, не оглядывались по сторонам. Их выправка, мужественный и суровый вид яснее слов говорил о том, что это шагают герои революции — балтийские моряки.

Прибыв на место, отряд разместился в освобожденных для нас комнатах и стал ожидать приказаний. Сопротивление врагов в Москве было полностью сломлено. Юнкеров разоружили, часть арестовали, некоторых отпустили домой. Все же Московский ревком нашел дело и для нас. Он решил использовать балтийцев для поисков подпольных складов оружия, созданных контрреволюционными офицерами, и для борьбы с бандитами, которых порядком развелось в ту смутную пору. Царской полиции уже не существовало, а милиция еще только зарождалась. В такой обстановке уголовники чувствовали себя вольготно. Они терроризировали целые кварталы. Банды действовали дерзко и были хорошо вооружены.

Несколько дней подряд наши матросы, разбившись на группы, проводили облавы, прочесывали рынки, обыскивали ночлежки. Мы ловили уголовников в кабаках, громили подпольные игорные дома, врывались в бандитские притоны. Вся эта блатная шваль, почти всегда пьяная, яростно сопротивлялась. Они пускали в ход ножи, пистолеты и даже гранаты. Некоторые наши товарищи погибли от бандитских рук. Но и мы не давали им пощады. Бандитов, захваченных с оружием в руках, расстреливали на месте.

Когда среди уголовников распространился слух о том, что матросы круто расправляются с теми, кто оказывает им вооруженное сопротивление, мы стали замечать, что при очередных наших налетах бандиты ведут себя гораздо покладистее, сдаются, не прибегая к оружию. В короткий срок нам удалось заметно утихомирить уголовников.

Но честно говоря, матросов не очень устраивала их новая роль. Они рвались в бой с контрреволюцией. Командир отряда, Ильин-Женевский и я пошли к командующему войсками Московского округа Н. И. Муралову. В это время из Петрограда поступила директива, которая предписывала нашему отряду двигаться к Харькову и дальше на юг для

[171]

борьбы с белым казачеством и оказания помощи местным Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Раскольникова отзывали обратно в Петроград.

В актовом зале института состоялся митинг. Тут же решено было избрать нового командира отряда. Выбор товарищей пал на меня. Комиссаром избрали прибывшего к нам члена Петроградского ВРК прапорщика Павлуновского, а начальником штаба оставили Ильина-Женевского.

Собравшись втроем, мы произвели некоторые назначения внутри отряда. Железняков стал моим заместителем. На должность начальника хозяйственной части назначили по моей рекомендации аккуратного и исполнительного Юкумса, а начальником связи утвердили Шпилевского.