Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями) - Николай Ховрин

Собравшись втроем, мы произвели некоторые назначения внутри отряда. Железняков стал моим заместителем. На должность начальника хозяйственной части назначили по моей рекомендации аккуратного и исполнительного Юкумса, а начальником связи утвердили Шпилевского.

Оба они были с «Республики». Матросы с этого корабля составляли ядро нашего отряда, самую боевую и дисциплинированную его часть.

Московский ревком направил к нам штабс-капитана Скавронского. Должности для него не определили, и он выполнял у нас роль военного советника при штабе. Надо сказать, что советы его нам очень пригодились впоследствии. Это был спокойный, тактичный и на редкость деловой человек. У матросов Скавронский быстро завоевал авторитет.

Для усиления отряду придали роту училища прапорщиков под командованием унтер-офицера Яшвили, четыре бронеавтомобиля и прожекторную команду с двумя прожекторами и автономной электростанцией.

Бойцы горели желанием быстрее отправиться в путь. Каждый день они засыпали штаб вопросами: когда поедем? У нас, по сути дела, все было готово в отправке. Оставалось только получить вагоны и паровозы. Но их-то как раз и не было. Железнодорожное начальство ссылалось на многие причины, мешающие выделить подвижной состав. Сначала мы терпеливо ждали, но потом стали догадываться, что столкнулись с саботажем.

В то время на железных дорогах видную роль играл так называемый Викжель — профсоюзная организация, у руководства которой стояли меньшевики и эсеры. Викжелевцы с первых же дней Советской власти показали себя ее врагами. Вот и теперь они, как могли, препятствовали нашему выезду. В конце концов терпение лопнуло. Ильин-Женевский и я отправились к высшему руководству Викжеля. Я прихватил с собой винтовку. На железнодорожных путях отыскали салон-вагон. К нам вышел упитанный господин в накинутой на плечи роскошной меховой шубе, но в туфлях

[172]

на босу ногу — очевидно, совсем недавно встал с постели.

Со скучающим видом выслушав нашу просьбу, он развел руками и начал убеждать нас, что не в состоянии ничем помочь. Я слушал его журчащий баритон и начинал «заводиться». Изо всех сил стараясь сдержать раздражение, сказал:

— Нам эта волынка надоела. В последний раз спрашиваю: когда будут вагоны?

— Но я же объяснил вам — свободных вагонов нет, ничего в данное время сделать не можем...

Оставив всякую дипломатию, я так стукнул прикладом в пол, что задребезжали стекла в окнах, и заорал, наступая на господина:

— Да ты что — издеваться над матросами вздумал? Гони сейчас же вагоны, сукин сын!..

Тут я запустил серию таких словечек, что викжелевец побелел и попятился. Он пообещал сейчас же все уладить. Сняв трубку, он по телефону отдал распоряжение выделить для отряда вагоны третьего класса и несколько платформ.

Когда мы возвращались к себе, Ильин-Женевский дал волю сдерживаемому смеху. Он признался, что хотел просить для людей теплушки, а оказалось, что поедем со всеми удобствами.

В тот же день отряд погрузился. На платформы вкатили броневики, поставили прожекторы и легковой автомобиль, раздобытый где-то Бергом. Имущество разместили в вагонах. Наконец тронулись. Впереди шел трофейный бронепоезд, захваченный по пути в Москву, за ним путиловские бронеплощадки, последним — эшелон с матросами.

Часа через два остановились. Выглянув в окно, Ильин-Женевский с изумлением увидел, что мы на том же месте, откуда выехали. Оказалось, что нас «прокрутили» по окружной дороге. Никто не понимал, в чем дело. Посыпались предположения: не викжелевские ли это козни? Но вскоре все прояснилось. К нам прибыл представитель Московского ревкома и предложил, чтобы мы вернули машину бельгийского консула. Он сказал, что ее реквизировал кто-то из наших матросов. Консул заявил протест.

— Вышло дипломатическое осложнение, — развел руками ревкомовец, — надо этот инцидент ликвидировать...

Все находившиеся в штабном вагоне обратили взоры на Берга. Он сидел красный от смущения, не зная, куда де-

[173]

вать свои большие руки. В свое оправдание он лишь буркнул:

— А откуда я знал, что это консул? Вижу, идет буржуйский автомобиль остановил, предложил освободить: нужен, мол, для революции...

Пожурив Берга, мы с извинениями вернули консульскую машину. Взамен нам дали другую — не такую красивую, но вполне надежную. Распрощавшись с Москвой, отряд двинулся на юг.

В Тулу прибыли вечером. Утром наши представители отправились в местный Совет: нам поручено было взять с тульских оружейных складов десять тысяч винтовок и пулеметы для рабочих Харькова и Донбасса. К сожалению, в Совете первую скрипку играли соглашатели. Они затеяли дебаты: давать или не давать нам оружие? На помощь нам пришли тульские большевики. Вместе с рабочими оружейного завода они добыли все, что мы просили.

Погрузив оружие, мы двинулись дальше. Почти на каждой остановке проводили митинг, рассказывали местным жителям, как побеждала в Петрограде Октябрьская революция. Нашими постоянными ораторами были Железняков и Берг. Иногда приходилось выступать и мне.

Очень радовало, что железнодорожные телеграфисты регулярно сообщали нам все новости. Благодаря их помощи мы своевременно узнали весьма важную для нас весть.

На одной из станций, когда наши паровозы набирали воду, в штабной вагон пришел взволнованный связист. Он показал нам недавно полученную телеграмму. В ней сообщалось, что на Белгород со стороны города Сумы идут эшелоны ударников. Предполагалось, что они хотят, минуя Харьков, пробиться на Дон, где генерал Каледин собирал контрреволюционные силы.

Я немедленно собрал штаб. Решение было единодушным: преградить врагам путь. Принимая такое решение, мы даже не знали, какими силами располагает враг. Только в Белгороде нам стало известно, что он намного превосходит нас по численности. Однако это обстоятельство не поколебало нашей решимости.

По прибытии на станцию мы сразу же поставили к телеграфным аппаратам своих контролеров, перевели на Сумскую ветку бронепоезд, связались с местным ревкомом. Ему лишь недавно стало известно о грозящей городу опасности. Белгород, по сути, был беззащитен. Правда, здесь находился польский запасный полк, или, как его называ-

[174]

ли, легион. Но ревком не знал, какую позицию займут поляки в случае наступления неприятеля.

Председателем Революционного комитета был местный адвокат Меранвиль де Сент-Клер — невысокого роста, смуглый, черноволосый, с небольшой бородкой и в очках. Являясь меньшевиком-интернационалистом, он в 1917 году действовал как большевик. Узнав о цели нашего приезда, он заметно повеселел. Нам под штаб была предоставлена местная гостиница.