Охотник - Юрий Корчевский

В одной из деревень — на околице уже — их догнал селянин.

— Господа немцы, подождите! Я хочу передать важные сведения!

— Садись на телегу, — немного коверкая слова на немецкий манер, жёстко сказал Петров, — я тебя есть слушать.

— В третьем доме с краю живёт окруженец — его баба Дуся укрывает. Днём он в избе отсиживается, а ночью на огород выходит, свежим воздухом подышать.

— Всё?

— Нет-нет, господин офицер, разве бы я стал беспокоить вас из-за окруженца? У меня сосед — партизан!

— Почему так решил?

Глаза селянина воровато забегали.

— Приезжал он неделю назад на телеге. Что уж там было — не знаю, но всё сгрузил в сарай, и телега уехала.

— Может быть, он своровал что-то? Нехорошо, но это не говорит о том, что он партизан.

— А через три дня к нему люди ночью приехали и ушли с мешками — и у всех за спинами винтовки. Если бы они простыми ворами были, зачем им оружие?

— Молодец, — похвалил его Петров, — помогаешь новой власти.

— Завсегда рад! Я выжидал, когда удобный случай выпадет, а вас всё нет. И не хотелось, чтобы наши деревенские видели, как я с вами разговариваю. Если заподозрят, могут красного петуха подпустить.

— Что есть «петух»?

— Пожар!

— О! Тебя как звать? Наме?

— Штепа, Степан.

— Хорошо, я запомню. А Великая Германия отблагодарит.

— Только не забудьте, господин офицер. Я и к Великой Германии, и к новой власти — со всей душой.

— Стой! — тронул Сергея за плечо Петров.

Подвода встала. Штепа спрыгнул с неё и поклонился. Но как только он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, Петров выстрелил ему в голову из пистолета. Селянин мешком свалился на землю.

— Сергей, в этой деревне ваши есть?

— Есть! Партизана точно указал, гад! А про окруженца я сам впервые слышу.

— Возьми на заметку — чего человеку дурью маяться у бабы Дуси? Берите его в отряд. Раз немцам в плен не сдался, стало быть — наш человек.

— Понял, сделаем. Приехали уже; дальше чужой район, ехать не могу. Документы у меня из полицейской управы только для своего района. Дальше уже, извиняюсь, пешком.

— И на том спасибо.

Петров и Алексей спрыгнули с телеги.

— Может, свидимся ещё. Удачи!

И оба зашагали по грунтовой дороге.

— Живут же такие мрази! — зло бросил Алексей.

— Это ты о Штепе? Да, при Советской власти жил, наверняка в колхозе работал. А как пришла беда, своих же сдал. Предатели во все времена были.

Так они прошли километров пять, когда Алексей вдруг стал замечать, что каждый шаг даётся Петрову всё труднее, он стал сильнее прихрамывать.

— Привал нужен, — сказал он командиру.

— Да, — согласился тот, — что-то нога побаливает.

Они остановились на опушке, залегли. Алексей, по своему обыкновению, задрал ноги на ствол дерева. Заметив удивлённый взгляд Петрова, пояснил:

— Так ноги быстрее отдохнут.

Петров последовал его примеру, потом удивлённо сказал:

— И вправду лучше, тяжесть ушла.

Отдохнув с полчаса, они пошли дальше.

Через какое-то время Алексей обратил внимание на то, что стало едва слышно погромыхивание на востоке.

— До передовой километров пятнадцать, пушки стреляют.

— Я уже услышал.

Дальше они шли молча. С грунтовки вышли на грейдер. В километре от них в сторону фронта шла колонна немецкой пехоты. После неё в воздухе долго висела пыль.

— Ты посмотри, Алексей, немцы пешком ходят! Видно, туговато им приходится!

— Ага, а ведь раньше только на машинах и мотоциклах ездили! Правда, я ещё на велосипедах видел. Может, авиации нашей боятся?

— Ты давно наши самолёты в воздухе видел? Я — так месяца три назад.

Алексей попытался вспомнить, когда он видел в небе наши самолёты в последний раз, и не смог.

Они шли в отдалении за колонной. Их вполне могли принять за отставших, это было даже на руку — не так подозрительно.

К вечеру добрались до ближних немецких тылов, что, учитывая раненую ногу Петрова, было неплохим достижением. Алексей в душе побаивался, что после нескольких километров Петров расклеится, или рана откроется, закровит. Но командир держался мужественно. Он прихрамывал, но шёл.

На ночь сделали привал в роще, поставив себе целью за день добраться до передовой и осмотреться — где лучше ночью линию фронта переходить. Самое сложное — перебраться через первую линию траншей.

Едва рассвело, они умылись в небольшом ручье, побрились. У Петрова с собой был хороший бритвенный станок — трофейный, золингеновский. Брил он чисто, без порезов, и Алексея даже зависть взяла.

Немцы на передовой за собой следили — брились, пользовались одеколоном. Многие наши солдаты не только не видели одеколона — вообще понятия не имели о нём. Алексей припомнил, как они во время атаки заняли немецкую траншею. В блиндаже один из солдат схватил флакон одеколона, понюхал и спросил недоуменно:

— Как они это пьют?

Алексей засмеялся, и все застыли в ожидании.

— Это одеколон. Его не пьют, а после бритья освежаются, чтобы запах приятный сбыл.

Мало чего видел наш народ до войны, скудно, бедно они жили. Немцев на передовой после десяти дней, на худой конец — после двух недель боёв — меняли на свежих, отдохнувших солдат. Наши полки и батальоны отводились с передовой только на доукомплектование или переформировку ввиду гибели личного состава, когда от батальона иногда меньше роты оставалось.

А такие, обыденные для немцев вещи, как часы, зажигалка, портсигар, большинство видело только в кино. Поэтому всё это у убитых немцев забирали — даже губные гармошки. Немцы их любили, пиликали в свободное время, песни пели.

И с едой у немцев было несравнимо лучше — каждый солдат получал приличный и разнообразный паёк. Наши же на передовой, а в наступлении — почти всегда — простой перловой каши досыта не ели.

Пока спали, изрядно замёрзли. Температура воздуха, по ощущениям, была градусов восемь. Но земля ещё не остыла, и это их спасло от простуды.

Приведя себя в пристойный вид, они открыто направились к передовой. На них не обращали внимания. Но со стороны линии соприкосновения войск сначала послышалась всё нарастающая пулемётная стрельба, потом загромыхали пушки.

Стрельба усиливалась, и это порождало тревогу — что происходит на передовой? Наши или немцы атакуют? Момент атаки вполне можно использовать для перехода. В таких случаях, когда перемещаются большие массы войск, всегда найдётся лазейка.

Впереди, на небольшом пригорке, суетились солдаты, перетаскивая ящики. Оттуда же раздался пушечный выстрел, потом ещё один — они вышли в тылы вражеской батареи. Немного левее стояло несколько деревьев.

— Товарищ Петров, разрешите забраться на дерево. Всё-таки повыше, хоть видно будет, что происходит.

— Давай.

Алексей ловко забрался на дерево.

Батарея оказалась зенитной, но стреляла она не по самолётам — стволы орудий были направлены горизонтально.

Алексей посмотрел вдаль. Километра за два виднелись танки, среди них отмечались разрывы снарядов. Один из танков горел: похоже, по танкам вела огонь не только эта зенитная батарея.

Алексей сверху крикнул Петрову:

— Наши в атаку идут, по ним стреляют.

— Пехота есть?

— Не пойму.

Во-первых, было далеко, а бинокля под руками не было. Во-вторых, поле боя было видно плохо, всё было затянуто пылью и дымом. Пехотинцы, если они и были, всегда двигались позади танков, стараясь прикрыться их бронёй. Для танков зенитные орудия с их высокой начальной скоростью снаряда представляли серьёзную угрозу. В дальнейшем, с 1943 года, такие же пушки, только в танковом варианте, устанавливались на «Тигры». Их 88-миллиметровые орудия пробивали лобовую броню Т-34 с дистанции 2–2,5 километра.

Алексей спустился с дерева.

— Наши наступают — помочь бы им.

— Как? У тебя что, пушка есть?

— Расчёт орудий перестрелять надо.

— После первого же твоего выстрела они пушки развернут, и от нас мокрого места не останется.

— Надо только вывести из строя наводчиков. Винтовку бы мне, из автомата несподручно.

На немецкие позиции обрушился огонь нашей артиллерии. Били по траншее, пытаясь уничтожить пехоту и пулемёты. Батарею же, которая стояла сейчас перед Алексеем и Петровым, наши не засекли. Чёрт, была бы рация — сообщить координаты! Ведь батарея издалека расстреляет танки, и наступление захлебнётся!

Сзади батареи маячил часовой с карабином за спиной.

Алексей решил действовать.

— Я сейчас оружие раздобуду!

— Стой, я приказываю!

Но Алексей только отмахнулся. Он, не скрываясь, направился к часовому. Тот его заметил, но не обратил внимания — свой же идёт белым днём.

Пушки на батарее ударили залпом, часовой обернулся посмотреть, и тут Алексей метнул нож. Тренировался он, когда ещё в разведвзводе был, но бросал в деревья. Когда получалось удачно, когда нет, но сейчас ему повезло — нож вошёл в спину по самую рукоять.