Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

В восемь так в восемь...

Антон Павлович, что было совершенно обоснованно, остался в машине с тонированными стеклами, а прокурор, громко хлопнув разболтанной дверцей, засеменил в сторону крыльца ГУВД...

Перемахнув в два прыжка все ступени парадной лестницы, он блеснул тиснением удостоверения перед молодым сержантом с «кипарисом» на боку и быстро зашагал по коридору.

Портреты всех начальников ГУВД, начиная с того момента, когда Управление называлось «полицейским участком», список сотрудников, погибших в Чечне...

Ворвавшись в «дежурку» как ураган, он завис над испуганным помощником.

– Какой из этих – Полетаев? – И кивнул на решетку, за которой продолжали сидеть, как петушки на насесте, группа мужчин.

– Полетаев? – Помощник удивился.

И Пащенко не понял, чему тут можно было удивиться. Десять минут назад ему русским языком сказали, что Полетаев сидит в ГУВД.

– Да, я назвал именно эту фамилию – Полетаев. Так который из этих?

– Его тут нет.

– Ты чего мне голову морочишь, старшина? А где Эйхель? Может, он у Эйхеля в кабинете?

– Здесь нет ни того, ни другого. Пять минут назад Эйхель велел отпустить Полетаева и через минуту вышел из управления сам.

– Ты не ошибся, старик? Или просто воду мутишь? Не лги царю!.

– Словарный запас у меня скуден, ваше величество! Как еще объяснить? Вышел Полетаев, а следом – Гена Эйхель. Честное старшинское, отвечаю за базар.

На груди старшины, вцепившись зацепами в материю, тускло отсвечивали колодки ордена Мужества и медали «За боевые заслуги», а на другой половине кителя светились нашивки за ранения. И прокурор его за базар простил. Не мог не простить. И не мог не поверить.

Он не верил в другое.

Поднявшись на третий этаж, где располагался отдел кадров ГУВД, он нашел там начальника и попросил разрешения войти. Хотя мог и не спрашивать, Владимир Сергеевич Оспин работал в ГУВД двадцать лет, и они очень хорошо знали друг друга.

– Какие проблемы, Андреич? – Кадровик махнул рукой одной из сотрудниц, убыстряя ее движение из кабинета. – Ты ведь без проблем не заходишь, верно?

– Верно. Я хочу все знать о Геннадии Эйхеле. Это ваш «угонщик».

– Знаю такого. Чай будешь?

– Который час? – спросил Вадим, усаживаясь за руль машины.

– Без четверти восемь.

– Есть две новости. Плохая и очень плохая.

– Начинай с плохой, – подумав, выбрал Струге.

– Геннадий Оттович Эйхель год назад получил приглашение на постоянное местожительство из Германии. Из Потсдама. Знакомый город? В смысле, название это недавно звучало, верно?

– Верно. Оттуда в Россию приперся Бауэр, чтобы принять смерть.

– Гена собирался валить в ФРГ, к своим родителям. Документы уже практически готовы, Эйхель дорабатывает последние дни. В управлении характеризуется положительно, имеет ряд поощрений.

– Ты хочешь предположить, что Бауэры знакомы с Эйхелями? – Сглотнув сухой комок, Антон поморщился и стал шарить по карманам в поисках пачки сигарет. – Воистину, тесен мир. А очень плохая новость?

– Гена Эйхель только что выпустил Полетаева из «дежурки» и вышел следом за ним.

Солнце почти скрылось за высотками Тернова, и теперь на улицу стала опускаться тревожная серая пелена. Ближе к вечеру всегда чувствовалось, насколько пропитан воздух города отходами промышленного производства. Металлургический завод, завод химконцентратов и ТЭЦ работали на полную мощность. Стране нужно тепло, металл и сырье для производства.

Ни слова не говоря, Пащенко завел двигатель и стал ехать по улице в поисках одному ему известного объекта. Притормозив у небольшого магазина с вывеской «Книги», он выскочил и направился к его входу.

Разыскав стенд с литературой на иностранных языках, он вытянул с полки русско-немецкий словарь, и через минуту нашел то, что искал.

«Желудь» – «Eichel».

Августовскими вечерами эти плоды сотнями сыплются с усталых вековых ветвей на лавочки для влюбленных...

К вечеру всегда болит голова и трудно дышать.

– Антон, посмотри в бардачке... Там цитрамон должен быть.

Хорошев на встречу мог и не приходить. Как ни странно, предположение о том, что покупатель Гойи находится среди футбольных команд, прибывших в Тернов, пришла ему в голову гораздо раньше, чем такая мысль посетила светлый разум Антона Павловича. Собственно, последнего ничего не посещало. Эту версию предложил рябой, контролирующий каждый шаг судьи.

Однако отказывать Седому Струге и Пащенко как-то не хотели. Раз откажешь и забудешь, потом второй раз увильнешь от встречи да не заметишь. А тот, что приглашает, будет загибать пальцы и копить обиду. И потом, Хорошев сам просил помощи. Понятно, что у судьи есть более важные дела, нежели звонки знакомым, и если уж он дело сделал и приглашает для того, чтобы в уютном месте передать информацию, то отказываться от такого предложения было бы настоящим свинством.

Как бы то ни было, за час до встречи Седой отправил к «Искре» Хана, Бузу и двоих из своей боевой команды. Пусть щупами почву изучат, воздух понюхают, секторы глазками попростреливают... Мало ли что старый школьный друг придумать может?

Когда Струге переназначил встречу, Хорошев не удивился. Лишь отзвонился Хану да велел оставаться на местах. Сам же, подогнав белую «девятку» к автостоянке на противоположной стороне улицы, неподалеку от банка «Империя», сидел и лениво курил. Стекла были настолько черны, что о присутствии в салоне человека можно было догадываться лишь по едва заметным клубам дыма, выбивающегося через люк на крыше.

Седой сидел и думал о том, что уходит время.

Все, что сейчас происходит – текучка событий, отсутствие информации и даже этот легкий, раздражающий ветерок, убаюкивающий нервы и замедляющий реакцию, – абсолютно все на руку Полетаеву. Вполне возможно, что картины у него уже нет. Вполне возможно, что эта хитрая тварь уже на полпути в Европу, чтобы там за те самые 1 000 050 евро купить маленький уютный домик. Он будет жить в нем, иногда выезжать в резиновой лодке на середину реки, чтобы в белоснежной панаме рыбалить семгу, вспоминать прожитое и с едкой усмешкой вспоминать того, кто уже никогда не встанет на пути. Бывшего подполковника от ВДВ Валентина Хорошева. А в это время на счету будут наращиваться проценты. Счет велик, проценты внушительны, а значит, хитрая тварь Полетаев уже до конца дней никогда не задумается о том, кого еще выбрать в качестве потенциальной жертвы. Ему больше не нужны «кидняки», свой главный «кидняк» Николай Иванович уже исполнил. А потому заслужил право на заслуженный отдых.

Это право мог заслужить и Седой, но вместо того, чтобы следить в Австрии за поплавком, он вынужден сидеть посреди пыльной улицы в Тернове и следить за обстановкой у кинотеатра. Свое право на отдых он еще не заслужил.

Но кто сказал, что Полетаев избавился от картины?

Вот потому и приходится сидеть. Вдыхать перегар химического завода и раздраженно скрести ногтями оплетку руля. Авось Струге какую идею подкинет...

– Вот тебе и путаница в тексте, брат Струге!..

Пащенко выруливал на улицу, ведущую к кинотеатру, и кусал от досады губы.

– «Желудь мне поможет...» Говорила мама – учи немецкий, сынок! Он легко учится, хоть и трудно пишется! Нет, надо было в английскую группу в школе пойти! Теперь ты понимаешь, что происходит?! Понимаешь, что происходит вокруг нас, не знающих язык Гете?!

В отличие от прокурора, Антон выглядел более спокойно. Настолько, что гнев Пащенко от этого только усиливался. Судья курил свой штатовский «Кэмел», пачка которого постоянно лежала в его кармане с того самого момента, как стала позволять делать это зарплата, смотрел на улицу, но по его стеклянному взгляду было понятно, что происходящее за окнами «Волги» его совершенно не интересует. Он был слишком далеко от снующих, торопящихся перебежать на зеленый свет пешеходов, от зеркальных витрин и мелькающих перед глазами киосков и магазинов.

– По всей видимости, Вадим Андреевич, Гене Эйхелю из Германии пришел не только вызов. После вызова пришло уведомление о том, что к нему в гости едет господин Бауэр. И Эйхель знал, зачем он едет. Если бы не знал, он держал бы Полетаева до твоего приезда и спокойно передал бы его в твои руки. Все прозрачно, как стакан водки. Эйхелю сообщают, что приедет сосед. Его нужно встретить, потому что он готов обеспечить будущее капитана милиции. Бауэр едет за картиной, которая хранится – и Бауэр это точно знает – у Хорошева. Потому что он либо сам видел, либо ему рассказали, как Гойя попал в руки Седого в Югославии. И теперь он просит Эйхеля разыскать военного коллегу и обеспечить встречу с ним. При этом ни Бауэр, ни Эйхель не знают, что «Ныряльщик» уже давным-давно находится в распоряжении терновского мошенника Полетаева. Гена, поразмыслив, решает разработать новые правила для этой игры. Зачем ему нужен Бауэр, когда есть человек, имеющий Гойю? Нет, Бауэр для него при таком раскладе совершенно лишний...