Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

В кабинет без стука вошла Каролина Вибер.

— Ну что, придумал стратегию по тому делу, что я тебе принесла?

— Нет, что-то я замечтался. Совершенно не хочется работать. Пожалуй, приглашу сына пообедать!

Каролина Вибер, раскрыв рот, глядела на него, а он быстро набрал Александру на мобильный, и вот уже из трубки неслись радостные вопли мальчика: пойти с папой в любимый ресторан! Филипп Дюпен поставил телефон на громкую связь, и крики ликования разнеслись по кабинету.

— А потом, сынок, пойдем в кино на тот фильм, который ты выберешь.

— Нет, — закричал Александр, — мы пойдем в парк и будем там стрелять по мишеням!

— В такую погоду? Мы утонем в грязи!

— Да, папа, да! Будем стрелять, и если я попаду в цель, ты меня похвалишь!

— Ладно. Тебе решать.

— Йес! Йес!

Мэтр Вибер покрутила пальцем у виска, демонстрируя Филиппу, что она о нем думает.

— Французские носочки подождут… Все, побежал, у меня встреча с сыном.

…Сначала — гулкий звук шагов в вестибюле. Стены, выложенные бледно-желтой плиткой с голубой каемочкой, зеркало в человеческий рост, почтовый ящик, на котором еще сохранилась табличка «Мсье и мадам Антуан Кортес», Жозефина ее не сняла. Запах в лифте. Запах сигаретного дыма, пыли и аммиака. Затем — шум шагов в коридоре перед дверью. У него не было ключей. Он приготовился постучать, вспомнив, что звонок вроде бы не работал, когда он ушел. Может быть, она его починила. Решил позвонить, чтоб проверить, но тут Жозефина открыла дверь.

Они стояли лицом к лицу. Почти год! — говорили их взгляды, пока они пристально вглядывались в лица друг друга. Всего год назад мы были идеальной парой. Женаты, двое детей. Что же произошло, почему все так быстро взлетело на воздух? Немой вопрос, удивление — у обоих. «Как же все изменилось за этот год», — думала Жозефина, глядя на сморщенную пергаментную кожу под глазами у Антуана, на испещренную красными прожилками, на птичьи лапки морщин. Он пьет, это видно, лицо опухло, покраснело… «А ничего не изменилось, — подумал Антуан, подавив желание погладить белокурые пряди, обрамляющие лицо Жозефины, — только она стала как-то тоньше и жестче. Ты красавица, дорогая», — едва не сказал он. «Ты неважно выглядишь, дружок», — едва не вырвалось у нее.

Из кухни настырно тянуло поджаренным луком.

— Я готовлю цыпленка с луком на ужин, девочки его обожают.

— Но сегодня, может быть, мне стоит сводить их в ресторан, я так давно…

— Они будут рады. Я им ничего не сказала, я не знала, вдруг…

Вдруг ты будешь не один, вдруг ты будешь занят, вдруг другая приехала с тобой… Жозефина промолчала.

— Они, наверное, сильно изменились? Как они?

— Ну, сначала было трудновато…

— А в школе как?

— Ты не получил их табели? Я посылала…

— Не получил. Затерялись, наверное…

Ему хотелось сесть и замолчать. Просто смотреть, как она готовит цыпленка с жареным луком. Жозефина всегда на него так действовала: успокаивала его, умиротворяла. У нее был дар, как у некоторых людей, которые исцеляют наложением рук. Так хотелось бы отдохнуть, забыть про опасный поворот в его жизни! Ему показалось, что он дробится на части. Словно его сущность разделилась на тысячу частей, и они плавают в воздухе, а он не может собрать их в кучу, не может с ними совладать. На тысячу маленьких ответственностей, с которыми ему не справиться. Он только что встретился с Фожероном. Тот уделил ему едва ли десять минут и за это время три раза отвлекался, чтобы поговорить по телефону. «Извините меня, господин Кортес, но это очень важно…» Потому что я совсем не важен, хотелось крикнуть Антуану в последнем приступе отчаяния. Но он сдержался. Дождался, когда тот положит трубку, и вернулся к теме разговора. Но все же в порядке, ваша жена вполне справляется! Ваши выплаты ведутся регулярно, будет лучше, если вы поговорите на эту тему с ней. Потому что в конце концов это история семейная, а вы производите впечатление очень дружной семьи. Потом его опять прервал телефонный звонок. Вы позволите, да? На этот раз он даже не стал извиняться. А в третий раз снял трубку без лишних слов. В конце концов он встал и пожал ему руку, повторяя «нет проблем, мсье Кортес, пока ваша жена здесь»… В итоге Антуан ушел, так и не поговорив с ним про мистера Вэя.

— В Париже еще зима?

— Да, — ответила Жозефина. — Как всегда в марте.

Было уже поздно, стемнело, на улицах зажглись фонари, их бесстрастный белый свет поднимался к темному небу. За окном кухни вдалеке сиял Париж. Давным-давно, поселившись тут, они любовались огнями большого города и строили планы. Когда переедем в Париж, будем ходить в кино, в рестораны… Когда переедем в Париж, будем ездить на метро и автобусе, машину поставим в гараж… Когда переедем в Париж, будем пить кофе в прокуренных кафе. Париж стал волшебной картинкой на открытке, средоточием всех их мечтаний.

— А мы так и не переехали в Париж, — пробормотал Антуан таким несчастным голосом, что Жозефине стало его жалко.

— Мне здесь хорошо. Мне всегда здесь было хорошо…

— Ты что-то переделала на кухне?

— Нет.

— Ну, не знаю… Что-то изменилось.

— Книг стало еще больше, вот и все… И компьютер! Да, я выделила себе угол для работы, поменяла местами тостер, чайник и кофеварку.

— Наверное, в этом дело…

Он сидел некоторое время и молчал — грустный, чуть сгорбленный. Тронул пальцами клеенку, смахнул несколько хлебных крошек. Она заметила у него седину на затылке и удивилась: считается, что в первую очередь седеют виски.

— Антуан… почему ты взял этот кредит, не предупредив меня? Это все же нехорошо.

— Я знаю. Все, что я делаю последнее время, нехорошо… Мне нечего сказать в свое оправдание. Но понимаешь, когда я уехал, я думал…

Антуан сглотнул, словно то, что он собирался сказать, было слишком тяжело произнести. Успокоившись, продолжил:

— Я думал, что преуспею в этом деле, буду хорошо зарабатывать, присылать тебе много денег, столько, чтобы жить не нуждаясь. У меня были большие планы, я представлял себе, что все пойдет как по маслу, а потом…

— Но ведь это еще не конец, все может наладиться…

— Африка, Жози! Африка! Она постепенно пожирает белого человека, он гниет медленно, но верно… Только дикари выживают в Африке. Дикари и крокодилы.

— Не говори так.

— Мне это полезно, Жози. Я не должен был тебя бросать. Я этого в общем-то и не хотел. И я никогда не хотел, чтобы со мной так получилось, как сейчас. Может, в этом и состоит моя слабость.

Жозефина поняла, что ему очень грустно. Нельзя, чтобы девочки видели его в таком состоянии. И тут ее пронзило ужасное подозрение.

— Ты пил… Ты пил перед тем, как прийти?

Он отрицательно качнул головой, но она подошла поближе и почувствовала запах.

— Ты пил! Сейчас ты примешь душ, переоденешься, у меня еще остались твои рубашки и куртка. Будь любезен, доставь мне такое удовольствие, держись прямо и будь, пожалуйста, повеселее, если хочешь пойти с ними в ресторан.

— Ты сохранила мои рубашки?

— Они такие красивые! У меня рука не поднялась их выбросить. Давай вставай и в душ. Они придут через час, у тебя есть время…

Жизнь налаживалась. Он чувствовал себя теперь как рыба в воде. Душ, свежая одежда, через час девочки придут из школы, все так, словно он и не уходил. Можно пойти поужинать вчетвером, как раньше. Он встал под душ, теплая вода потекла на затылок.

Жозефина смотрела на вещи, которые Антуан положил на стул в их комнате, прежде чем пойти в ванную. Она удивилась тому, как легко они вновь встретились с мужем… Открыв ему дверь, она поняла: он не чужой здесь, он никогда не будет чужим, он всегда будет отцом девочкам, но что случилось, то случилось — они разошлись. Расставание уже произошло — без слез, без криков. Тихо, мирно. Пока она в одиночку боролась за существование, он выскользнул из ее сердца. На мягких кошачьих лапах.

— Я всю жизнь был уверен, что существуют абсолютно счастливые люди, и мне всегда хотелось быть таким же, — признался он ей. Помытый, выбритый, переодетый.

Жозефина сварила ему кофе и сидела, слушала, подперев голову рукой, слушала внимательно и дружелюбно.

— Ты мне кажешься как раз таким счастливым человеком. И я не знаю, как это у тебя получается. Ничего ты не боишься… Фожерон сказал, что ты самостоятельно выплачиваешь кредит.

— Я взяла дополнительную работу. Делаю переводы для конторы Филиппа. И он мне очень хорошо платит, даже слишком хорошо…

— Филипп, муж Ирис? — недоверчиво переспросил Антуан.

— Да. Он сделался как-то человечней. Что-то, видно, случилось у него в жизни, и он стал внимательней к людям…

Надо мне запомнить эту минуту. Пусть еще чуть-чуть продлится и так и останется в моей памяти. Минуту, когда он перестал быть любимым человеком, тем, кто мучит меня, и превратился просто в человека, в товарища, еще пока не друга. Надо отметить, сколько времени мне понадобилось, чтобы достичь такого результата. Насладиться минутой освобождения от Антуана. Понять, что я вышла на новый жизненный этап. Потом, когда я буду вспоминать об этой минуте, у меня прибавится сил — потом, если вдруг засомневаюсь, стану колебаться, растеряюсь. Надо еще чуть-чуть с ним поговорить, чтобы насытиться этой минутой, чтобы она стала реальностью и обозначила поворот в моей жизни. Стала придорожной вехой на моем пути. Благодаря этой минуте я стану сильнее, я смогу двигаться вперед, зная, что в этом есть смысл, что вся боль, которую я копила с тех пор, как он ушел — это шаг вперед, незаметный, постепенный прогресс. Я уже не та, я изменилась, я стала взрослой. И, выходит, страдала не напрасно.