Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подъехала к дому. Кто-то припарковался на моем месте, поэтому я припарковалась на чужом, добавив кому-то проблем.
– Ма, – позвала я, войдя в свою квартиру. – Ты бы хотела увидеть Тихий океан?
Я поставила сумку в прихожей. Сняла обувь. Я не ожидала ответа, поэтому не удивилась, что меня встретила тишина. Я просунула голову в спальню, а мамы там не было.
В детстве у меня было это чувство уверенности, что вещи вокруг реальные и важные, что мир имеет смысл согласно божественной логике. Я любила Бога, моего брата и мою мать – именно в таком порядке. Когда я потеряла брата, двое других ушли. Бог исчез в одно мгновение, но моя мать превратилась в мираж, образ, созданный преломленным светом. Я двинулась к ней, но она не двинулась ко мне. Ее там никогда не было. В тот день, когда я пришла из школы и не нашла ее, я почувствовала себя тридцать девятым днем в пустыне, тридцать девятым днем без воды. Вряд ли я смогу пережить еще один такой случай.
«Больше никогда», – сказала мама, но я ей не поверила. Не желая и не планируя этого, я провела семнадцать лет в ожидании сорокового дня. Вот он настал.
– Ма? – заорала я. Это была маленькая квартира. Из середины гостиной было видно почти все, что только можно было увидеть. Мамы явно не было дома. Я бросилась в ванную, единственную комнату с закрытой дверью, но матери там тоже не оказалось.
– Ма? – Я выбежала наружу, вниз по лестнице, через нетронутые лужайки, по парковке со всеми неправильно припаркованными автомобилями, по тротуарам, сверкающим карбидом кремния. – Ма!
Я остановилась перед пожарным гидрантом и осмотрела комплекс. Я даже не знала, с чего начать. Я вытащила телефон и позвонила Кэтрин. Она, должно быть, почуяла, что что-то не так, потому что даже не поздоровалась, просто спросила:
– Гифти, ты в порядке?
– Нет, я не в порядке, – сказала я и задумалась, когда в последний раз так говорила. Признавалась ли я в этом когда-нибудь даже Богу? – Я пришла домой, а мама пропала. Ты можешь мне помочь?
– Держись. Сейчас приеду.
Когда она подъехала, я сидела на гидранте, опустив голову между колен, и смотрела на его ярко-красный цвет, который каким-то образом отражал мое состояние.
Кэтрин положила руку мне на плечо, немного сжала, и я встала.
– Она не могла далеко уйти пешком, – сказала подруга.
Пока Кэтрин возила нас сначала по моему маленькому жилому комплексу, а затем по главной дороге, которая вела к магазину, к университетскому городку, я представляла себе каждый мост, каждый водоем.
– Она здесь кого-нибудь знает? – спросила Кэтрин. – Кому-нибудь могла позвонить?
Я покачала головой. У мамы здесь не было церкви; не было собрания, которое могло бы ее поддержать. Была только я.
– Может, нам стоит вызвать полицию, – сказала я. – Она бы этого не хотела, но я не знаю, что еще делать. Как думаешь?
А потом мы увидели ее, под деревом, недалеко от дороги. Она купалась прямо в пижаме, без бюстгальтера, с растрепанными волосами. Мать ругала меня, если я выходила из дома без серег, а теперь выкинула это.
Я даже не стала ждать, пока Кэтрин остановится. Я просто выпрыгнула из машины.
– Куда ты ушла? – крикнула я, подбегая к матери и обнимая. Она была жесткой, как доска. – Где ты была? – Я взяла ее за плечи и сильно встряхнула, пытаясь заставить ее взглянуть на меня, но она не хотела.
Кэтрин отвезла нас обратно в мою квартиру. Она сказала несколько слов моей матери, но в остальном поездка прошла тихо. Когда мы добрались ко мне, подруга попросила мою маму подождать у машины, а сама взяла меня за руку.
– Я могу остаться, если хочешь, – сказала она, но я покачала головой.
Кэтрин помедлила, наклонилась ко мне ближе и сказала:
– Гифти, утром первым делом я вернусь и помогу тебе во всем разобраться, хорошо? Обещаю. Звони мне сегодня в любое время. Правда, в любое.
– Спасибо, – сказала я. Я вышла из машины и отвела маму в свою квартиру.
Внутри мать выглядела маленькой и сбитой с толку, невинной. Я была так напугана и зла, что забыла пожалеть ее, но теперь мне стало ее жалко. Я затащила маму в ванную и начала набирать воду. Стянула с матери рубашку, проверяя запястья. Развязала шнурок на ее пижамных штанах, и те сами сползли вниз шелковой лужицей.
– Ты что-нибудь принимала? – спросила я, готовая открыть ей рот, но, к счастью, мать покачала головой. Когда ванна наполнилась, я попросила ее залезть. Лила воду ей на голову и смотрела, как ее глаза закрываются и открываются от потрясения, от удовольствия.
– Мама, я умоляю тебя, – начала я на чви, но не знала язык, чтобы закончить предложение. В любом случае не уверена, как бы я его закончила: я умоляю тебя остановиться. Умоляю тебя проснуться. Умоляю тебя жить.
Я вымыла мать и причесала ей волосы. Я намылила ее тело, проводя губкой по каждой складке кожи. Когда я добралась до ее рук, она схватила одну из моих, прижала к сердцу и удержала там. «Ebeyeyie», – сказала она. Все будет хорошо. Она говорила это Нана, когда мыла его. Тогда это было правдой, пока не стало ложью.
– Посмотри на меня, – попросила мать, взяв меня за подбородок и развернув к себе. – Не бойся. Бог со мной; ты меня слышишь? Бог со мной, куда бы я ни пошла.
~
Наконец я уложила ее в постель. Я просидела у ее двери целый час, прислушиваясь к храпу. Я знала, что не засну. Я знала, что должна оставаться там, бодрствовать, но потом начала чувствовать, что в моей квартире не хватает воздуха для нас двоих, поэтому ускользнула, чего никогда не делала, когда была подростком. Я села в машину и направилась на север в сторону Сан-Франциско, ехала с опущенными окнами, глотая воздух, и ветер хлестал меня по лицу и высушивал губы. Я продолжала их облизывать.
«От этого только хуже станет», – всегда говорила мама.
Она была права, но меня это никогда не останавливало.
Я не знала, куда еду, только знала, что мне не хочется находиться среди мышей или людей. На самом деле я даже не хотела быть рядом с собой, и,