Люди удачи - Надифа Мохамед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На этой неделе я говорила с детективом Пауэллом.
– О чем? – в отвращении Махмуд чуть не кричит.
– Да выслушай же меня, ради всего святого! Я заходила к сестре, и Брайан сказал, что работает на стройке вместе с этим плотником-ямайцем.
– И что? Что ты наболтала этой свинье?
– Ты слушай! Всю неделю не вспоминал обо мне, так теперь мог бы хоть выслушать, черт возьми.
– Говори.
– Этот ямаец говорит Брайану – он знает, что ты невиновен, и знает, кто на самом деле убийца.
– Ну и кто он? Откуда ему-то знать?
– Кавер, какой-то Кавер. Так вот, если я правильно поняла, он говорил, что был недалеко от Волацки и видел, что два сомалийца болтались возле лавки как раз перед тем, как произошло убийство. Я подумала, что полиция должна с ним поговорить.
– Так убийца-то кто?
– Он не сказал.
– Этот Кавер – мне Берлин рассказывал о нем, он сомалийцев не переносит и пырнул Хэрси в прошлом году. Он просто пытается втянуть нас в историю. Может, кого-то из своих выгораживает. Только время у всех отнимает, ты этих людей не знаешь, любят они заливать, как будто им известно то, что больше никто не знает.
Лора вскидывает бровь:
– Очень похоже на одного моего знакомого.
Поморгав, Махмуд наконец понимает, что она имеет в виду его. И нехотя улыбается.
– Детектив Пауэлл вроде бы заинтересовался. Поблагодарил меня, сказал, что разберется. Будем надеяться, Муди, что это как раз тот свидетель, который тебе нужен. Который знает что-то такое, что вытащит тебя отсюда.
Он подает ей руку:
– Ты сильная женщина, ты сражаешься в моих войнах.
Она кладет руку на его ладонь:
– Это и моя война.
Долгое время они сидят молча, держатся за руки и поглядывают на большие тюремные часы, металлические стрелки которых подрагивают, отмеряя час, а вокруг слышна беспечная и бездумная болтовня и приглушенные споры.
– На этой неделе не будешь прятаться от меня?
Махмуд мотает головой.
– Я понимаю, ты злишься, Муди, и я тоже – честно говоря, прямо бешусь, – но не надо равнять меня со всеми остальными.
– Да знаю, знаю, – пристыженно отмахивается Махмуд, отпускает ее руку и рисует холодным и потным указательным пальцем каракули на столе.
– Мы с тобой на одной стороне. А не на разных.
– Знаю, знаю.
Она сжимает обе его ладони в своих и заглядывает ему прямо в глаза, ее ореховые радужки вспыхивают ярко-зеленым огнем.
– Я не одна из них, ясно? Не одна из них. У тебя нет никаких причин ненавидеть меня.
– Разве я тебя когда-нибудь ненавидел? Не говори так.
– Словом, не давай себе свернуть на эту дорожку, вот и все, о чем я прошу.
Ладони Махмуда становятся вялыми в ее крепко сжатых пальцах, он чувствует, что его загнали в угол, и он не в состоянии выразить свои мысли. Ему хотелось обидеть ее, он это понимает, но не может сделать такое признание, поэтому ищет убежища в молчании.
– Пора уходить. В следующий раз мальчишки придут со мной.
– Хорошо, хорошо, – наконец удается выговорить Махмуду, он в последний раз останавливает взгляд на проклятом, раздражающем его синяке, пока она поднимает с пола вместительную кожаную сумку.
– Завтра жду тебя у окна, ясно?
– Буду вовремя.
– Значит, вы не нашли ни одного свидетеля, чтобы был за меня? Никого, кто сказал бы, что я хороший человек и что меня даже близко там не было, когда убили ту женщину? Ни одного мужчины или женщины?
– Увы, нет, ваша защита полагается скорее на отсутствие инкриминирующих улик, чем на наличие оправдательных доказательств.
– Что это значит?
Солиситор негромко вздыхает и подпирает голову ладонью. Махмуд впервые замечает у него на пальце золотое обручальное кольцо; он не может представить этого человека с женщиной – ему бы еще плащ и клыки, и был бы вылитый Дракула.
– Это значит, что у нас нет возможности доказать вашу невиновность, но аналогично и у обвинения нет явных доказательств вашей вины.
Махмуд трет ладонями щеки и размышляет. Они сидят в противоположных концах его койки в камере. Кончается июнь, стоит жара, он сильно потеет, и застоялая вонь в камере, смешиваясь с его собственным запахом, смущает его. Перед приходом солиситора он навел у себя порядок впервые за долгое время неряшливости, но в лучах света, заглядывающего в окно, все равно пыль стоит столбом.
– Неужели никто не сказал, что видел меня в кино?
– Да, билетер, но он не помнит, в какое именно время вы ушли.
– И эти мерзавцы на Дэвис-стрит говорят, что я вернулся позже, чем сказал сам.
– Правильно.
– И мать Лоры говорит, что видела меня в восемь вечера.
Солиситор не удосуживается ответить, только кивает вытянутой головой.
– Так вы считаете, что у полиции на меня ничего нет?
– Этого я не утверждал, однако речь идет о косвенных, обстоятельственных доказательствах, то есть тех, которые можно истолковать по-разному в зависимости от того, какой смысл в них вкладывается.
– Вроде тех старых ботинок, на которых нашли кровь?
– Именно.
– И они не обнаружили ни отпечатков пальцев, ни оружия, ни денег – ничего, чтобы сказать, что это сделал я?
– Совершенно верно, мистер Маттан.
– Тогда почему же я до сих пор сижу здесь?
– Потому что им удалось найти свидетелей, указавших на ваше пребывание возле места преступления в то время, когда оно предположительно было совершено, а это не шутки.
– Но ведь они врут, как я могу находиться в двух местах одновременно? Разделиться надвое? Глупо.
– Ну что ж, вот это и будет выяснять суд.
– Нет никакого смысла в суде, если люди врут, – негромко говорит Махмуд, почесывая жесткую щетину на подбородке.
– Это называется «лжесвидетельствование», и оно само по себе считается преступлением.
– Лора видела меня тем вечером.
– Да, но против вас использовали показания ее матери, потому что вы утверждали, что сразу из кино направились домой, в то время как миссис Уотсон – прошу прощения, миссис Уильямс, – заявила, что вы заходили и спрашивали, не нужны ли ей сигареты, поскольку вы как раз собирались в лавку. Вы тоже поместили себя сразу в два места, мистер Маттан.
– Я даже не помню, спрашиваю у нее или нет, такой был обычный вечер для меня. Вы что, помните все разговоры, которые ведете? Каждый раз смотрите время, когда приходите домой? Если вы об этом забываете, это еще не значит, что вы убийца.
– Не значит, но это создает осложнения для защиты на суде по делу
