Золотое яблоко - Роберт Уилсон

– Хагбард Челине. Импорт-экспорт. Перевозка грузов «Гольд энд Эппель» здесь, в Нью-Йорке. Несколько других малых предприятий в других портах. – Когда он это сказал, мое впечатление об этом человеке как о пирате и интригане лишь усилилось. – И мы тут не дети, – добавил он, – так почему не говорить откровенно?

Профессор, не ожидавший, что разговор примет такой поворот, растерянно сидел, пока отвечал Дрейк:

– Итак, цивилизация – это привилегия, или Частный Закон, как вы изволили выразиться столь откровенно. И все мы, кроме присутствующего здесь бедного профессора, знаем, откуда появляется Частный Закон – из ствола винтовки, как сказал один джентльмен, чью прямоту вы бы наверняка оценили. Означает ли это, по-вашему, что Адлер, при всей его наивности, прав и что у нас с коммунистическими руководителями больше точек соприкосновения, чем мы привыкли считать?

– Позвольте мне просветить вас еще немного, – сказал Челине, и интонация, с какой он произнес этот глагол[68], заставила меня подскочить. Синие глаза Дрейка тоже сверкнули, но меня это не удивило: каждый человек с такими колоссальными, по мнению Налогового управления, доходами, как у Дрейка, входил, должен был входить во Внутренний Круг.

– Привилегия подразумевает исключение из привилегий, равно как достаток подразумевает недостаток, – продолжал Челине. – Следуя по такому математическому пути отождествления диаметральных противоположностей, можно сказать, что прибыль подразумевает убыток. Если мы с вами обмениваемся равноценными товарами, это бартер: ни один из нас ничего не выигрывает и не теряет. Но если мы обмениваемся неравноценными товарами, то один из нас получает прибыль, а второй терпит убыток. Математически. Безусловно. Такие математически неравноценные обмены происходят всегда, потому что одни торговцы всегда хитрее других. Но в обществе абсолютной свободы – анархии – такие неравноценные обмены будут единичными и нерегулярными. Математически выражаясь, это феномен непредсказуемой периодичности. А теперь оглянитесь вокруг, профессор, – оторвите ваш взгляд от великих книг и понаблюдайте за реальным миром, в котором вы живете, – и вы не увидите в нем таких непредсказуемых функций. Вместо них вы увидите математически однородную функцию, стабильную выгоду, выпадающую на долю одной группы, и такой же стабильный ущерб на долю всех остальных. Почему так, профессор? Потому что эта система не свободна и не произвольна, как скажет вам любой математик. Но тогда возникает закономерный вопрос: где же та определяющая функция, тот фактор, который управляет другими переменными? Вы сами его назвали, а точнее, его назвал мистер Адлер: Великая Традиция. Хотя я предпочитаю называть ее Привилегией. Когда А встречается на рынке с Б, они заключают сделки не как равные партнеры. А заключает сделку как привилегированная сторона; поэтому он всегда будет получать прибыль, а Б всегда будет терпеть убытки. Наш «свободный рынок» не более свободен, чем рынок за Железным Занавесом. Привилегии, или Частные Законы, – это правила игры, которые по одну сторону занавеса провозглашаются Политбюро ЦК КПСС, а по другую сторону правительством США и Советом Федерального резервного банка, но при этом мало чем отличаются друг от друга. Вот и все. Именно этим правилам игры угрожают анархисты, и, в частности, скрытый анархист, живущий в каждом из нас, – завершил он свою речь, подчеркнув последние слова и глядя в упор на Дрейка, а вовсе не на профессора.

Профессор сразу затараторил, что законы общества – это законы природы, а законы природы – это законы Бога, но я решил, что пора пройтись по залу, поэтому не дослушал конец разговора. Наверняка кассета с записью сохранилась в Налоговом управлении, поскольку я установил жучок задолго до ужина.

Очередная встреча с Робертом Патни Дрейком стала поворотным моментом в моей судьбе. Меня снова послали в Нью-Йорк, на этот раз с поручением от военно-морской разведки, и Винифред передал со мной личное сообщение для Дрейка. Орден не доверял механическим устройствам связи. Что интересно, мой связник из ЦРУ тоже передал сообщение для Дрейка, которое ничем не отличалось от сообщения Винифреда. Это, впрочем, меня не удивило, поскольку стало лишь очередным подтверждением появившихся у меня к тому времени подозрений.

Я отправился в офис на Уолл-стрит, почти на углу Бродвея (примерно там, где я корпел бы над корпоративным правом, будь моя семья настойчивее), и сказал его секретарю: «Книгге из фирмы „Пирамида“ ожидает встречи с мистером Дрейком». Это был пароль той недели; Книгге был баварским бароном и помощником Вейсгаупта в ордене Древних Видящих Иллюминатов Баварии. Я сел и с нетерпением ожидал приема, изучая мрачный елизаветинский интерьер, вид которого заставил меня задуматься о том, не считает ли себя Дрейк реинкарнацией своего знаменитого предка.

Наконец дверь его кабинета распахнулась, и вышла – кто бы вы думали? – Атланта Хоуп с каким-то ошалевшим и даже несколько безумным взором. Дрейк положил руку ей на плечо и патетически произнес: «Да приблизит ваша работа тот день, когда Америка вернется к чистоте». Она на нетвердых ногах прошла мимо меня, словно в оцепенении, а мне предложили войти. Дрейк жестом пригласил меня сесть на мягкий стул и буравил взглядом, пока что-то там у него в голове не щелкнуло.

– Еще один Книгге в нашем полку, – внезапно расхохотался он. – Последний раз, когда я вас видел, вы были Пинкертоном.

Как не восхититься такой памятью? С момента нашей встречи на банкете Совета по международным отношениям прошел уже год, и в тот вечер я старался ничем не привлекать к себе его внимание.

– Я не только агент ФБР, но и член Ордена, – сказал я, опуская некоторые подробности.

– И это еще не всё, – спокойно произнес он, сидя за столом размером с хорошую детскую площадку. – Но на этой неделе у меня достаточно хлопот помимо того, сколько партий вы одновременно разыгрываете. Так что там за сообщение?

– Это сообщение передано мне и Орденом, и ЦРУ, – сказал я. – Вот оно: Тайваньские партии героина не будут поставлены в срок. Лаосские опиумные поля временно захвачены правительством. Не верьте заявлениям Пентагона о том, что наши войска полностью контролируют ситуацию в Лаосе. Ответ не обязателен.

Я начал подниматься со стула.

– Подождите, черт побери, – сказал Дрейк, нахмурившись. -Это намного важнее, чем вы думаете. – Он задумался, и я прямо-таки физически ощутил, как его ум работает, словно двигатель нахолостом ходу. Это впечатляло, доложу я вам. – Какой ранг у вас в Ордене? – наконец спросил он.

– Иллюминат-прелат, – скромно признался я.

– Негусто. Но у вас больше практического опыта по части шпионажа, чем у большинства высокопоставленных членов. Вы справитесь. – Старый хищник расслабился, приняв окончательное решение. – Что вам известно о Культе Черной Матери? – спросил он.

– Самая воинственная и самая секретная группа в стране, выступающая под лозунгом «Власть черным», – осторожно сказал я. – Они держатся в тени, избегая публичности, потому что их стратегическая цель даже не революция, а внезапный государственный переворот. Еще минуту назад я полагал, что ни один белый человек не знает об их существовании, кроме тех из нас, кто служит в ФБР. Бюро никогда не сообщало о них другим государственным органам, поскольку, к нашему стыду, ни одному информатору не удалось там долго продержаться. Но все они умирали естественной смертью, и это самое странное!

– Никто в Ордене никогда не рассказывал вам правду? – требовательно спросил Дрейк.

– Нет, – с любопытством ответил я. – Я считал правдой то, что сейчас вам рассказывал.

– Винифред уж чересчур скрытен, – сказал Дрейк. – Культ Черной Матери полностью контролируется Орденом. По нашему поручению Культ проводит мониторинг положения дел в гетто. Сейчас они предсказывают, что к концу лета в Гарлеме, на западной окраине Чикаго и в Детройте вспыхнут такие же восстания, как в шестидесятые годы. Во всех этих областях нужно как минимум на восемнадцать, а желательно, на двадцать или даже двадцать пять процентов повысить количество наркозависимых людей, иначе уровень разрушений превысит те масштабы, которые мы готовы выдержать. Но Культ не сможет это обеспечить, если ему и дальше будут сокращать поставки наркотиков. Либо гетто будут завалены героином, либо к августу там начнется настоящий ад.

До меня дошло, что он употребил термин «мониторинг» в его строго кибернетическом значении.

– Есть лишь одна альтернатива, – продолжал Дрейк. – Черныйрынок. Одна очень ловкая и прекрасно организованная группа уже давно пытается разрушить героиновую монополию ЦРУ и Синдиката. Культу Черной Матери придется наладить с ними прямой контакт. Я не хочу, чтобы в этом участвовал Орден – это очень осложнит ситуацию, особенно если учесть, что впоследствии нам придется вообще уничтожить эту группу.