В связи с особыми обстоятельствами - Александр Конторович

Рельсы, чуть загибаясь влево, снова уходили в лес, а напротив загиба во всей своей красоте повис над рекою шоссейный мост. Ничуть не повреждённый, он гордо вздымал над рекой свои пролеты. Вот оно, значит, в чем дело… Бронепоезд прикрывал это место. С насыпи все прилегающее пространство было как на ладони. И пока орудия бронепоезда имели возможность стрелять, ни о каком штурме моста и речи быть не могло. Красноречивым подтверждением торчали неподалеку от реки закопченные коробки побитых танков. Надо полагать, одной бронетехникой здесь не ограничились: чуть в стороне виднелись свежевыструганные кресты, увенчанные касками. Даже на первый взгляд здесь полегло не менее двух-трех взводов. И это только убитыми, кого похоронили на месте. Да… основательно тут фашистам вломили! Надо полагать, тогда в дело вступила авиация – воронки усеяли все подступы к железнодорожной ветке. Вот, значит, каким макаром сковырнули с насыпи бронеплощадку. А бронепоезд, оборвав сцепку, уполз куда-то в лес – на открытом месте, да неподвижному, ему здесь ловить было нечего. Не обрубишь «мертвый якорь», приковывающий тебя к насыпи – конец. Вот и обрубили… как смогли. Исковерканное сцепное устройство говорило само за себя. И тогда оставшийся без прикрытия мост был захвачен немцами неповрежденным. Почему и отчего его не подорвали – неизвестно. Скорее всего, попросту не успели заминировать. По этой же причине – из-за спешки – не рванули и оторвавшуюся бронеплощадку. До того ли было, когда пикировщики заходили в атаку на неподвижно стоящий бронепоезд? С такой гирей на хвосте никуда особо не дернешься.

А по мосту шли машины.

Много машин.

Набитые гогочущими немцами, они уверенно наматывали на колеса очередной километр, приближаясь к фронту с каждой минутой. Сколько их, сидящих в кузовах, смеющихся и поплевывающих за борт? Много…

И вся эта орава неудержимым тараном ломилась вперед, к фронту. Для того чтобы, засучив рукава и передернув затвор у карабина, пройти несколько лишних километров, уничтожая на своем пути все живое, что только рискнет бросить косой взгляд на гордо идущего завоевателя. И если не заставить их запнуться здесь, у моста, в очередной раз заплатив кровью за каждый пройденный по нашей земле метр, они придут туда, куда указывают стрелы, начерченные на картах чопорными генералами, спланировавшими очередной жестокий удар по истекающим кровью товарищам Алексея. Но никакая стрела на карте не опасна сама по себе. Для того чтобы она наполнилась силой, требуются эти самые горластые фашисты, которые сидят сейчас в кузовах грузовиков. Без них, без их винтовок и пулеметов все эти бумажные фантазии фашистских военачальников так и останутся всего лишь рисунками на раскрашенной бумаге.

– Карпов! – обернулся капитан к последнему оставшемуся зенитчику. – Пушки на бронеплощадке видите?

– Вижу, товарищ капитан.

– Управитесь? В том смысле, что зарядить, навести и выстрелить сможете?

– Так что ж тут такого необыкновенного, товарищ капитан? Обычная пушка… Управимся, не в первый раз.

– Так… Немец с той стороны вагона ходит, он подходы из леса охраняет. А тут рядышком все остальные расположились, вот он сюда и не заглядывает – мол, остальные присмотрят. Сможете тихонечко пролезть внутрь вагона и осмотреть орудия? Исправны ли они, есть ли снаряды? А мы вас тут прикроем.

– Попробую, товарищ капитан. Не силен я тихонько ползать, но понимаю, что ничего другого сделать сейчас нельзя.

Небольшой отряд рассыпался по лесу, взяв на прицел отдыхающих немцев. А зенитчик, стараясь оставаться незаметным, скользнул к распахнутой двери броневагона. Вагон накренился набок, и она теперь находилась несколько выше обычного местоположения. Карпову пришлось подтянуться на руках, чтобы забраться внутрь. Мешавшую ему винтовку он предусмотрительно оставил товарищам и был вооружен только немецким штыком. В узких переходах вагона такое оружие было бы даже более предпочтительным, нежели габаритный маузеровский карабин. Прошло некоторое время, но пока боец никак себя не проявлял. Часовой продолжал расхаживать перед вагоном, посматривая по сторонам. Все так же копошились у костра немцы, предвкушая сытный обед.

Но вот в двери броневагона показалась голова. Карпов огляделся по сторонам и, увидев взмах руки капитана, осторожно спрыгнул на насыпь. Секунда-другая, и за ним сомкнулись ветки кустов.

– Такое дело, товарищ командир, – запыхавшийся боец прилег рядом. – Целые пушки. И даже пулеметы на месте все. Можно стрелять.

– Боезапас там как?

– К пулеметам не знаю, коробки с лентами на полках стоят. Да и на полу валяются повсюду. Со снарядами хуже будет: мало их. Я толком посчитать не успел, но с полсотни точно наберется.

– Полсотни – это, по-твоему, мало? – усмехнулся Алексей. – Сам прикинь: ежели по той дороге полста снарядов положить, сильно это немцев обрадует?

Боец проследил за взглядом капитана и уважительно кивнул.

– Да с такой-то дистанции – это форменный расстрел получается. Не позавидую я там никому. Тут даже и из пулеметов можно постараться достать. До дороги всего-то метров семьсот, «максим» добьет легко.

Сделав знак бойцам следовать за собой, капитан отошел поглубже в лес. Выставив часового, он собрал весь свой небольшой отряд в ложбинке.

– Значит так, товарищи бойцы: бронеплощадку вы видели. Сами понимаете, что такой штукой натворить можно. Вон артиллерист наш говорит, что пушки исправны. По крайней мере, из одного орудия можно организовать достаточно быструю и результативную стрельбу. Если мы эти полсотни снарядов по немецкой колонне положим, то придется фашистам здесь еще одно кладбище устраивать. И надеюсь, что оно будет ничуть не меньше существующего. Немцы вагон чинят и, скорее всего, на рельсы его поставят уже к вечеру или утром. Тут мы их всех разом и приговорим. Занимаем посты, расстреливаем колонну и подрываем вагон. Для этой цели на бронеплощадке должны быть специальные заряды. А уж после этого и будем уходить. Понятное дело, что уходить будем с шумом и громом, и, скорее всего, легко уйти уже не выйдет. Но зато немцам изрядно сала за воротник зальем. Вы все должны понимать, что задача нам предстоит трудная, да что там говорить – почти невыполнимая. Могу приказать. Но хотел бы, чтобы каждый из вас понимал, что шансов уцелеть у нас мало. Никого неволить не хочу. Тот, кто не чувствует в себе сил для такого серьезного дела, может уйти. Предателем считать не стану. И в спину не выстрелю. Сам я останусь здесь при любом исходе. Ибо иного пути помочь нашим на фронте сейчас не вижу. Мы, конечно, можем задавить и пострелять из кустов еще с десяток немцев, но, сами понимаете, сравнивать этих, – кивнул капитан в сторону дороги, – и тех, кого мы, возможно, когда-нибудь подстрелим, попросту смешно. Все, товарищи, пять минут вам на размышление.