Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

— Он вернется… а что тогда будет со мной?..

И профессор Добранецкий почувствовал во рту привкус горечи. Что будет с ним?.. Десять лет каторжного труда привели его к вершинам признания и успеха… Что же теперь ждет его?

Несомненно, все с восторгом воспримут его открытие. Он переживет еще один триумфальный день. А потом?.. В силу понятных обстоятельств его отодвинут на второй план, он снова окажется в тени величия Вильчура… Кафедру, правда, у него не отнимут, но под давлением общественного мнения он вынужден будет уступить ее добровольно, как, впрочем, и управление клиникой… кабинет директора… Конец его нововведениям, которые он делал на протяжении многих лет, председательству в разных объединениях и союзах…

Да, войти в зал суда и объявить, что этот знахарь — профессор Рафал Вильчур, значит отказаться от своих достижений и должностей, зачеркнуть самый плодотворный период своей карьеры и добровольно отказаться от всего, что он так любит…

И еще одно: в биографии Рафала Вильчура, написанной Добранецким, был один небольшой фрагмент, который даже спустя столько лет заставлял краснеть профессора от стыда. Описывая один из сложных случаев, встреченный им в лечебной практике, он приписал себе заслуги в постановке смелого и точного диагноза, что спасло пациенту жизнь.

Ложь эта, в общем-то незначительная, могла быть обнаружена только одним человеком — профессором Вильчуром, но лишь в том случае, если к нему вернется память…

Руки и ноги профессора Добранецкого налились свинцом, в висках лихорадочно стучало.

— Как поступить?..

А что… если он промолчит? Будет ли это подлостью по отношению к Вильчуру? Будет ли для него трагедией остаться тем, кем он есть, жить в тех условиях, к каким он успел привыкнуть?..

— Ведь Корчинский совершенно случайно вызвал меня свидетелем! Так же случайно, черт возьми, я согласился выступить в суде! Если бы не это… Антоний Косиба до смерти остался бы знахарем и не чувствовал бы себя обиженным.

Правильно! И это должно стать основным критерием. Если человек не знает, что его оскорбляют, значит, оскорбления нет. Вильчур не знает, что он был кем-то другим. Нет счастья без осознания его, как, впрочем, и несчастья…

Резкий звонок оповестил о продолжении судебного заседания.

— Прошу встать! Суд идет, — донесся голос дежурного до слуха Добранецкого.

Он не сдвинулся с места. В зале зачитывали приговор.

— А что будет, если его осудят? — раскаленным гвоздем пронзила мозг досадная мысль.

Он сжал кулаки:

— Нет, не осудят, его нельзя осудить, — убеждал он себя.

Скоро послышались голоса, шум отодвигаемых стульев и разноголосый гомон. Дверь открылась, и публика высыпала в коридор.

По выражению лиц людей, присутствовавших на суде, нетрудно было догадаться, что приговор был оправдательным. Добранецкий с облегчением вздохнул. Ему показалось, что вся тяжесть ответственности свалилась у него с плеч.

Мимо, жестикулируя и громко разговаривая, проходили люди: мужики в коричневых кожушках, врачи, адвокаты, мельник с сыном, чета Чинских. Последним в окружении большой группы шел знахарь Косиба со своим защитником, с молодым Чинским и его невестой.

Адвокат Корчинский со своими спутниками задержался возле профессора Добранецкого. Он что-то весело говорил ему, за что-то благодарил.

Профессор пытался улыбаться, пожимал их руки, но не мог поднять глаз. В какое-то мгновение он все же встретился взглядом с Антонием Косибой. Добранецкому потребовалось огромное усилие, чтобы овладеть собой и не закричать. Взгляд Косибы был напряженным, пронизывающим, полуосознанным.

Наконец, они ушли, и Добранецкий, измотанный и оглушенный, опустился на скамейку.

Он провел страшную ночь, ворочаясь с боку на бок и ни на минуту не смыкая глаз. Внимательный Корчинский забронировал для него самый дорогой номер в лучшей гостинице города. Здесь было тихо и уютно, однако профессор никак не мог уснуть. Под утро, совершенно измученный, он нажал кнопку звонка и попросил принести ему крепкий чай и коньяк.

Лишь после этого он заснул.

Проснулся он поздно и с ужасной головной болью. Ему принесли почту из Варшавы. В телеграмме из клиники ассистент напоминал о предстоящем съезде в Закопане, где профессор должен был председательствовать, вторая была от жены. Она настаивала на возвращении.

— Приходило еще несколько господ, — доложил портье. — Спрашивали, когда пан профессор сможет их принять.

— Я никого не приму: мне нездоровится. Прошу так и объяснять посетителям.

— Слушаюсь, пан профессор. А адвокату Корчинскому?

— Всем.

Встал он только поздно вечером. Пора было складывать вещи и возвращаться в Варшаву, однако что-то удерживало его. Несколько часов профессор бесцельно бродил по городу, потом, накупив ворох газет, возвратился в гостиницу. Все газеты поместили пространные отчеты о судебном процессе и мотивах вынесения оправдательного приговора.

— Ну, все в порядке, — уговаривал он себя. — Я чересчур впечатлительный. Надо взять себя в руки!

Однако такое решение не слишком помогло. Когда Добранецкий начал собирать вещи, ему показалось, будто он делает что-то не то, а в душе нарастало такое раздражение и беспокойство, что он опять попросил принести ему в номер коньяк. И снова он провел бессонную ночь.

Рано утром профессор встал с готовым решением. Он вышел без завтрака, остановил первое попавшееся такси и назвал адрес адвоката Корчинского.

Адвокат встретил его еще в халате.

— Здравствуйте, дорогой профессор, — приветствовал его адвокат. — Я был у вас вчера два раза, но мне сказали, что профессор нездоров…

— Да, да… Мы не могли бы поговорить с вами наедине?

— Разумеется, прошу вас! — он встал и закрыл дверь кабинета. — Что случилось, профессор?

— Как фамилия той девушки?.. Невесты Чинского?

— Вильчур.

— Мария Иоланта?

— Что Мария, так это я точно знаю, а вот второе имя сейчас проверим.

Он вынул из стола папку с бумагами. С минуту искал и, наконец, нашел.

— Да, Мария Иоланта Вильчур, дочь Рафала и Беаты из фамилии Гонтыньских.

Оторвавшись от бумаг, адвокат увидел, как побледнел профессор. Глаза его были полузакрыты.

— Послушайте, — сказал он, делая над собой усилие, — я должен сообщить вам, что это… что она… его дочь.

— Чья дочь? — удивился адвокат.

— Дочь Антония Косибы.

— Не понимаю, пан профессор.

— Неужели Косиба не знал этого?.. Неужели она тоже не знала?..

Корчинский недоверчиво посмотрел на него.

— Пан профессор, — начал он, — это какое-то недоразумение. Косиба, действительно, заботился об этой девушке, и она добросердечно относится к нему, но я уверяю вас, что никаких родственных отношений между ними нет…

Добранецкий покачал головой.

— А я вас уверяю, что это отец и дочь. Антоний Косиба это… Рафал Вильчур.

Он с усилием выплеснул из себя эту мысль и замолчал, тяжело дыша.

— Как это?

Профессор ответил не сразу.

— Да, — заговорил он, как бы обращаясь к самому себе. — Я узнал его. Здесь нет ошибки. Этот знахарь не кто иной, как профессор Вильчур, который пропал тринадцать лет назад…

Добранецкий вдруг встал.

— Где он? Проводите меня, пожалуйста, к нему.

Адвокат встревожился, уж не случилось ли что с профессором Добранецким.

— Присядьте, дорогой пан профессор, — мягко обратился к нему Корчинский. — Мне кажется, произошла какая-то ошибка.

— Никакой ошибки. Это — Вильчур. Вы когда-нибудь слышали об известном варшавском хирурге с такой фамилией?

— Разумеется. Вы ведь руководите клиникой имени профессора Вильчура.

— Да. Тринадцать лет назад Вильчур погиб. Все думали, что он покончил с собой. У него была личная трагедия. Тело не нашли… Я был его ассистентом, правой рукой. После него я возглавил кафедру, принял на себя руководство клиникой… Да… Это он.

— Невероятно! — несколько успокоившись, сказал Корчинский. — Но вы, пан профессор, наверное, ошибаетесь. Отсюда вытекает, что тринадцать лет он скрывался под чужой фамилией?.. Зачем?

— Амнезия. Потеря памяти.

— Неужели?.. В это трудно поверить. Тринадцать лет…

— Да, это так.

— Извините, пан профессор. Когда об этом говорите вы, не должно оставаться никаких сомнений, но с научной точки зрения такое возможно?

— Вполне. Заболевание носит название «амнезия ретрограда». Медицина знает много подобных случаев. Регрессивное забвение… Стирает из Памяти человека всю ранее прожитую жизнь. После мировой войны отмечены сотни подобных случаев.

— Это результат нервного потрясения?

— Причина не играет роли. Амнезия наступает, как правило, после короткой или длительной потери сознания.

— Она неизлечима?