Стая - Ольга Григорьева

Будто завороженная, Айша подняла руки и положила их на грудь урманину.

– Ты следишь за мной, – сказала хрипло.

Не дожидаясь ответа, пробежала пальцами по его груди, миновала темную и страшную рану на плече, скользнула пальцами по шее, добралась до лица, коснулась влажных волос. Закрыв глаза, вымолвила, прислушиваясь к льющимся через пальцы ощущениям:

– Ты нравишься мне. Ты сильный, красивый, смелый… Если ты захочешь – ты возьмешь меня – ты многих так брал… Но ты – не тот, кто мне назначен. И буду я с тобой или нет – это ничего не изменит, Я уйду к тому, кто мне назначен, и тогда Белая отойдет от его плеча, уступив мне дорогу, и я сама стану ею…

Осознав сказанное, Айша отшатнулась, испуганно прикрыла ладонью рот. Она говорила точь-в-точь как дед, повторяя его давнишние слова, но она вовсе не вспоминала их, она сама так чувствовала! Старик не заговаривался – он предсказывал…

Сильные пальцы Орма взяли ее за подбородок, повернули голову так, чтобы увидеть ее лицо. Айша не отворачивалась, Смотрела в серые глаза ярла, глотала слезы, понимая, что теперь ничего не изменишь, и предсказание деда сбудется, и ей не суждено узнать любви, а суждено только узнать того, чью Белую она отгонит прочь, не позволив перевести его через кромку. А затем она сама займет ее место, став невидимой и самой нежеланной его спутницей…

«Будет он старый или молодой, добрый или жестокий, красивый или урод – не в твоей воле решать. Твое назначение – найти его. Для этого ты оставишь нас, для этого уйдешь… » – звенели над ухом слова деда.

Жесткий голос Орма перебил их, смыл речной волной:

– Ты говоришь о Бьерне?

– Не знаю, – притка всхлипнула, не опуская головы, вытерла ладошкой ползущую по щеке слезу.

Пальцы Белоголового впились в ее плечи, словно вороньи когти, стиснули, причиняя боль.

– Врешь!

Ей казалось, что он кричит, поэтому в ответ она тоже закричала, продолжая беззвучно плакать:

– Нет! Я не знаю! Ничего не знаю! Не знаю, кто он, и не знаю, кто я! Мне сказали, что я… Что я…

Этих страшных слов, отбрасывающих ее обратно, в оставленный в прошлом холодный мрак, она не могла повторить. Чувствовала – скажет, и все сбудется, подтвердится, станет правдой, от которой она уже не сумеет убежать или прикрыться…

– Я ничего не знаю! Но это – не ты… Не ты… – Ее голос стал слабеть. Вздрагивая и прерывисто всхлипывая, она уткнулась носом в грудь урманина, прильнула к нему, ощутила жар, ползущий от его раны, выдохнула: – Я знаю, что теряю тебя… Но ты – не он, ..

И, оттолкнув ярла, бросилась прочь.

Оставив Орма у лагуны подле седого валуна, Айша забилась в молодой ельник и долго плакала, размазывая слезы по щекам и пачкая ладони в осыпавшейся порыжелой хвое. Когда солнце поднялось выше и стало пролезать сквозь густые еловые ветки, Айша вытерла слезы. Пальцами коснулась тянущейся к ее лицу пушистой веточки, прошептала:

– Ничего. Во всем надо искать хорошее. Даже в самом плохом.

Так учила мать. Айша не помнила матери – пред глазами не вставало ее узнаваемое, родное лицо и не звучал в ушах мягкий, любимый голос. Она не знала – была мать строгой или доброй, красивой или безобразной. Всю жизнь, с того мига, как Айша научилась понимать мир вокруг себя, притка жила с дедом. Но почему-то ей казалось, что эти слова – про «хорошее» – принадлежали именно ее матери. А может быть, ей просто хотелось так думать. Как хотелось думать, что она бродит по чужой земле с чужими людьми волей случая, без всякой цели, и, рано или поздно, жизнь вознаградит ее за случайные лишения, подарив свой дом, любимого мужа, детей, достаток. Она даже осмеливалась мечтать о Бьерне, о том, что когда-нибудь он вновь заметит ее, поймет, что она…

Но нынче она знала – ничего такого с ней не случится. Это было больно, зато разговор с Ормом подтолкнул ее, направил, заставил вспомнить, зачем она ушла из родной Затони, зачем бродила по земле, кого искала. Того самого, назначенного, которого должна была отнять у Белой…

Когда она вернулась в лагерь, там уже шли сборы. Орм вернулся с реки и теперь стоял возле Харека, о чем-то толковал с ним, нетерпеливо оглядывая свой отряд. Заметив Айшу, бросил к ее ногам тряпичный куль, который держал в руке. Коснувшись земли, куль рассыпался, вывалив в мох забытую приткой высохшую юбку и чьи-то мятые меховые чуни:

– На. Идти будем долго.

Не спрашивая, где он раздобыл такой роскошный подарок, Айша уселась на землю, натянула чуни, полюбовалась. Серый волчий мех облегал ее икры и лишь на пятках истерся до белесой кожицы. Чуни были великоваты, даже очень велики, но в них все-таки идти было удобнее, чем в изодранных лаптях. Подумав, Айша сняла их, намотала на ноги тряпки и вновь надела чуни, уже поверх тряпок. Поднялась на ноги, потопала, проверяя обувку на прочность, обмотала юбку вокруг бедер, скрепила на боку маленькой железной фибулой. Оставалось разобраться с волосами.

Пока притка одевалась, Орм ушел. Оставшийся в одиночестве Харек сидел, привалясь спиной к стволу, и деловито обстругивал длинную рогатину. Время от времени закладывал проем рогатины себе под локоть, стучал концом о землю, проверяя на прочность, вытягивал ногу, примериваясь к длине.

– Харек, дай нож, – попросила Айша.

– Зачем? – не отрываясь от работы, поинтересовался Волк.

– Идти будем долго, – вспомнила она слова Орма. Харек засмеялся:

– И что тебе мешает долго идти? Или – кто?

– Волосы. – Айша присела подле урманина на корточки, перекинула через плечо еще влажную косу, обхватила ее ладонью у плеча: – Можешь отрезать? Вот тут?

Просьба была необычной, но если Харек и удивился, то виду не подал. Отложил костыль, пощупал волосы притки, покачал головой:

– Зачем тебе это? Короткие волосы – позор для девушки.

– Для девушки – позор, а для притки – обычное дело, – грустно улыбнулась Айша.

– Так можешь или нет? – она настойчиво толкнула Волка кулаком в плечо.

Урманин засопел, задумался.

– Это неправильно… – то ли спросил, то ли заявил он.

Чувствуя сомнение в его голосе, Айша поднажала:

– Я была в Агдире и много говорила с матерью вашего конунга. Она тоже растила сына не по-правильному. Она убила мужа, сама стала править Агдиром, сама ходила в походы и сама учила сына воинскому делу. Все это – неправильно. Но разве она вырастила плохого конунга?

– Это другое дело, – возразил Харек. Бессмысленный спор надоел Айше.

– Режь! – требовательно сказала она.

Волк хмыкнул, ткнул пальцем в косу у основания шеи, велел:

– Держи тут.

Сам натянул оставшийся конец косы, одним движением рубанул по волосам.

Айша взвизгнула – кожу с затылка будто срезали скальпелем, боль охватила всю черепушку. Часть волос посыпалась в мох, но упрямая коса все еще цеплялась тонкими волосяными нитями за свою хозяйку.