Дом на краю ночи - Уильям Хоуп Ходжсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и всегда, эта работа отняла у нас довольно много времени, зато, когда к обеду мы вернулись в лагерь, вахтенный обрадовал нас известием, что за время нашего отсутствия моряки на судне выбирали слабину большого каната не менее четырех раз и что как раз этим они заняты в настоящую минуту. Обратив взгляды в ту сторону, мы еще больше воспрянули духом: теперь было видно, как говорится, невооруженным глазом, что за утро корабль подошел к краю плавучего континента еще ближе. Когда же наши друзья на судне закончили натягивать канат, я невольно обратил внимание, что на всем своем протяжении он поднялся над водой и водорослями на двадцать и более футов. И пока я глядел на него, в моем мозгу зародилась дерзкая мысль, заставившая меня броситься к боцману. Я вдруг подумал: почему бы нам не навестить наших соседей на борту судна? Но когда я изложил боцману свою идею, он долго качал головой в знак того, что возражает против моего намерения, и только потом, осмотрев канат и подумав о том, что из всех матросов я — самый легкий, нехотя согласился. Тогда, боясь, как бы он не передумал, я поскорее бросился к беседке, остававшейся на нашей стороне, и сел на сиденье. Остальные матросы, догадавшись о моих планах, приветствовали мое намерение аплодисментами и даже вознамерились последовать моему примеру, однако боцман призвал их к спокойствию и, собственноручно привязав меня к беседке обрывком линя, просигналил на судно, чтобы там тянули за тонкий канат; сам же взялся управлять моим спуском с помощью нашего конца каната.
И вот я отправился в путь. Сначала я двигался вниз и вскоре достиг самой нижней точки нашей канатной дороги; далее перлинь снова начинал подниматься вверх, к верхушке бизань-мачты. Здесь я обнаружил, что под действием моего веса канат провис намного больше, чем я рассчитывал; до поверхности плавучего континента теперь было рукой подать, и, живо припомнив все опасности, которые могли скрываться среди тины и водорослей, я испытал приступ сильного страха. К счастью, в этой нижней точке я оставался недолго; моряки на судне увидели, что я нахожусь ниже, чем диктовало благоразумие, и дружнее налегли на буксирный конец, так что уже через минуту я оказался в нескольких футах от цели.
Когда я приблизился к кораблю, команда, собравшаяся на сколоченной из досок площадке у верхушки сломанной бизани, приветствовала меня громкими криками радости. Встретили меня с распростертыми объятиями: моряки так спешили высвободить меня из беседки, что не развязали, а разрезали завязанные боцманом узлы. Потом меня повели вниз, на палубу, и не успел я прийти в себя, как какая-то рослая, полногрудая женщина заключила меня в поистине медвежьи объятия и расцеловала в обе щеки. Поначалу я даже опешил; моряки вокруг громко смеялись, и когда женщина наконец выпустила меня, я остался стоять, чувствуя себя не то глупцом, не то героем (я, впрочем, больше склонялся к последнему). Тут появилась вторая женщина, которая поклонилась мне с изысканной вежливостью, словно мы встретились на приеме в высшем свете, а не на палубе затерянного в неведомых и страшных морях судна; при этом я заметил, что моряки тотчас перестали смеяться и сделались очень серьезны, а полногрудая женщина отступила назад и слегка стушевалась. Все это весьма меня озадачило, и я в растерянности переводил взгляд с одного лица на другое, пытаясь угадать, что все это значит, но вторая женщина снова поклонилась мне и, произнеся приятным грудным контральто несколько ничего не значащих фраз о погоде, подняла голову. Ее глаза показались мне такими странными, исполненными такой глубокой печали, что я мгновенно понял, почему ее речи и поступки были столь несообразны обстановке; бедняжка, несомненно, тронулась умом. Впоследствии я узнал, что догадка моя была совершенно правильной, ибо передо мной была вдова капитана, погибшего на ее глазах от щупалец огромной каракатицы.
Но в первую минуту я был так потрясен своим открытием, что даже не знал, что отвечать; впрочем в этом не было нужды, так как женщина повернулась и величественно двинулась к люку, ведущему в салон, где ее уже поджидала миловидная светловолосая девушка; взяв несчастную безумицу под локоть, она увлекла ее на нижнюю палубу, так что больше я ее не видел. Вскоре та же девушка снова появилась на палубе и, схватив меня за обе руки, тепло пожала, глядя таким озорным и веселым взглядом, что все неприятные чувства, вызванные появлением бедной вдовы, в тот же миг изгладились из моего сердца. Не выпуская моих рук, девушка наговорила много лестных вещей о моей храбрости и отваге, и хотя я знал, что по большому счету расточаемые ею похвалы мною нисколько не заслужены, я не прерывал ее, пока она, совладав со своим сердечным порывом, не обнаружила, что все еще сжимает мои ладони в своих, против чего я, конечно, нисколько не возражал. Девушка смутилась и, очаровательно покраснев, поспешно убрала руки и отступила на полшага назад; должно быть, все то же смущение было повинно в том, что после столь горячего приветствия она заговорила со мной с некоторой холодностью; это, впрочем, быстро прошло, ведь мы оба были молоды, и думаю, не ошибусь, сказав, что уже тогда нас исподволь потянуло друг
