Мистификация. Загадочные события во Франчесе - Джозефина Тэй

Роберт произнес в ответ какую-то незначащую фразу, заметив, что у Марион вовсе не карие цыганские глаза, как он предполагал, а зеленовато-серые. Они вошли в прихожую. На полу лежал коврик.

— Полиция, — сказала она и открыла дверь в гостиную. Роберт предпочел бы сначала поговорить с ней наедине и разобраться в обстановке, но теперь было уже поздно. Видимо, так она и задумала.

Начальник полиции Хэллем со смущенным видом сидел на стуле, а у окна непринужденно откинулся в великолепном хэплуайтском[23] кресле сам Скотланд Ярд в лице высокого довольно молодого человека в хорошо пошитом костюме.

Хэллем и Роберт обменялись кивками.

— Значит, вы знакомы с инспектором Хэллемом. — сказала Марион. — А это следователь Грант из Главного управления.

Роберт отметил, что она сказала не «Скотланд Ярд», а «Главное управление». Что это значит? Или ей уже приходилось иметь дело с полицией, или ей просто не хотелось произносить сенсационное слово «Скотланд Ярд».

Грант пожал Роберту руку и сказал:

— Я очень рад, что вы приехали, мистер Блэр. И не только за мисс Шарп, но и за себя.

— За себя?

— Я просто не мог приступить к делу, пока у мисс Шарп нет какого-то помощника, если не адвоката, то хотя бы друга. Но то, что вы — адвокат, сильно упрощает дело.

— Так-так. А в чем вы ее обвиняете?

— Пока мы ее ни в чем не обвиняем… — начал Грант, но Марион перебила его:

— Меня обвиняют в том, что я похитила девочку, насильно держала ее в доме и подвергала побоям.

— Побоям? — изумленно спросил Роберт.

— Да, — ответила она как будто бы даже наслаждаясь чудовищностью приписываемых ей деяний. — Плеткой.

— Девочки, что…?

— Да, той, что сидит в машине у ворот.

— Может, нам стоит выслушать все по порядку, — сказал Роберт, пытаясь вернуться в мир нормальных понятий.

— Разрешите, я объясню, как обстоит дело, — спокойно сказал Грант.

— Да, пожалуйста, — подхватила мисс Шарп. — В конце концов это ваша история.

«Интересно, уловил ли Грант иронию, — подумал Роберт. — Однако какое завидное самообладание — посмеиваться над сидящим у нее в гостиной представителем Скотланд Ярда. По телефону она говорила совсем не так: у нее в голосе был испуг, почти отчаяние. Может быть, она успокоилась, получив себе союзника, а может быть, просто овладела собой».

— Перед самой Пасхой, — начал Грант, словно Цитируя полицейский протокол, — девушка по имени Элизабет Кейн, которая живет с опекунами на окраине Эйлсбери, приехала на несколько дней погостить в Ларборо. Она приехала на автобусе, потому что рейс Лондон — Ларборо проходит через Эйлсбери и также через Мейнсхилл, район Ларборо, где живет ее тетка. Сойдя с автобуса в Мейнсхилле, она через три минуты оказалась у тетки, а если бы она поехала поездом, ей пришлось бы около вокзала Ларборо опять садиться на автобус до Мейнсхилла. Через неделю ее опекуны мистер и миссис Винн получили от нее открытку, в которой сообщалось, что ей у тетки очень хорошо, и она решила пожить у нее подольше. Они решили, что она останется у тетки до конца каникул — то есть еще на три недели. Когда она не приехала к открытию занятий в школе, они сначала решили, что она просто решила прогулять несколько дней, и написали тетке, чтобы она немедленно отправила ее домой. Тетка же, вместо того чтобы позвонить им по телефону или дать телеграмму, послала им письмо, в котором сообщала, что племянница уехала в Эйлсбери две недели тому назад. Еще неделя ушла на обмен письмами, и когда ее опекуны, наконец, обратились в полицию, о девочке не было ни слуху ни духу уже три недели. Полиция занялась этим делом, но тут девочка вернулась домой. Это произошло поздно вечером, на ней были только платье и туфли, и она была в полном изнеможении.

— Сколько ей лет? — спросил Роберт.

— Пятнадцать, почти шестнадцать, — Грант помедлил, ожидая не будет ли у Роберта еще вопросов, затем продолжал (Роберт, как юрист, не мог не восхититься его манерой изложения: под стать скромно стоящей у подъезда машине, — подумал он). — Она сказала, что ее похитили в автомобиле, но больше от нее в первые день-два ничего узнать не удалось. Она впала в полузабытье. Они постепенно услышали всю историю, когда через двое суток она пришла в себя.

— Кто это «они»?

— Ее опекуны. Полиция сама хотела ее допросить, но при одном упоминании полиции она впадала в истерику, так что нам ее показания попали как бы из вторых рук. Она рассказала, что, когда ждала автобус на остановке в Мейнсхилле, около нее остановилась машина, где сидели две женщины. Женщина помоложе, которая была за рулем, спросила, не автобуса ли она ждет и не надо ли ее подвезти.

— Девочка была на остановке одна?

— Да.

— Почему ее никто не провожал?

— Ее дядя был на работе, а тетка ушла на крестины, — Грант опять помолчал, давая Роберту возможность задавать вопросы. — Девочка ответила, что ждет лондонский автобус, а женщина сказала, что тот уже прошел.

Поскольку она почти не оставила себе запаса времени, и ее часы шли не очень точно, девочка ей поверила. У нее самой возникли подозрения, что автобус уже прошел. Она не знала, что делать, — было уже четыре часа, темнело, и начинал идти дождь. Женщины предложили подвезти ее до места, названия которого она не запомнила, где через полчаса она сможет сесть на другой автобус, идущий в Лондон. Она с благодарностью приняла их предложение и села на заднее сиденье рядом с пожилой женщиной.

Роберт живо представил себе миссис Шарп на заднем сиденье автомобиля: прямая спина, грозный взгляд. Он взглянул на Марион Шарп, но лицо ее было спокойно: она слушала эту историю уже во второй раз.

— Дождь заливал окна машины, и девочка рассказывала пожилой женщине о себе, особенно не вглядывалась, куда они едут.

В какую-то минуту ей показалось, что прошло довольно много времени, и она внимательнее посмотрела в окно. Она сказала, что они, наверное, ради нее делают такой крюк и что это очень любезно с их стороны, но тут женщина помоложе, которая до этого момента молчала, сказала, что им как раз по дороге, и у нее еще будет время зайти к ним в дом и выпить чаю, а потом они отвезут ее на остановку. Девочка стала отказываться, но женщина помоложе сказала: какой смысл мокнуть под дождем, когда можно провести время в тепле и выпить чаю? Это убедило девочку, и она согласилась. Вскоре машина остановилась, женщина помоложе вышла, открыла какие-то ворота, и затем машина подъехала к дому, который она в темноте не разглядела.

Ее привели в большую кухню…

— Кухню? — переспросил Роберт.

— Да, кухню. Пожилая женщина поставила на огонь кофейник, а та, что помоложе, приготовила бутерброды. Они поели, выпили кофе, и тут женщина помоложе сказала девочке, что у них сейчас нет служанки, и спросила, не согласится ли она поработать у них. Девочка отказалась. Они начали ее уговаривать, но она стояла на своем — ей такая работа ни к чему. Потом у нее в глазах все стало как-то расплываться, и когда женщины предложили ей хотя бы подняться наверх посмотреть, какая у нее была бы хорошенькая комнатка, если бы она согласилась остаться, она пошла вслед за ними по лестнице, плохо понимая, что делает. Она помнит, что сначала на лестнице была дорожка, а после второго этажа ступени были «жесткие» — и больше она уже ничего не помнит. Утром она проснулась на раскладушке в чердачной каморке, где почти не было никакой мебели. На ней была только рубашка, и никаких следов всей прочей одежды. Дверь оказалась заперта, а маленькое круглое окошко не открывалось. Да и…

— Круглое окошко? — с неприятным чувством спросил Роберт.

Ему ответила Марион:

— Да, круглое окошко под крышей.

Подходя к дверям дома несколько минут тому назад, Роберт подумал, как неудачно расположено круглое чердачное окошко, и сейчас не нашелся, что сказать. Грант опять помолчал, затем продолжал:

— Вскоре женщина помоложе принесла миску каши. Девочка отказалась есть и потребовала, чтобы ей вернули одежду и отпустили. Женщина сказала: «Ничего, проголодаешься, так съешь, как миленькая», — и ушла. Больше никто не появлялся до вечера, когда та же женщина принесла ей на подносе чашку чая со свежими булочками. Она опять стала уговаривать девочку согласиться работать у них служанкой. Девочка опять отказалась. И так продолжалось несколько дней: ее то уговаривали, то запугивали — иногда одна женщина, иногда другая. Потом ей пришло в голову, что если она сумеет разбить стекло в круглом окошке, то ей, может быть, удастся вылезти на крышу, которую окружал невысокий парапет, и привлечь внимание какого-нибудь прохожего или торговца, который постучится в дом. Но ее единственным орудием был стул, и не успела она ударить по стеклу раз или два и сделать в нем трещину, как в комнату влетела разгневанная женщина помоложе, вырвала у нее из рук стул и несколько раз ударила ее стулом. Потом она ушла, забрав стул с собой, и девочка решила, что этим все и кончилось. Но через несколько минут женщина вернулась с плеткой и так ее выпорола, что девочка потеряла сознание. На следующий день к ней пришла пожилая женщина с охапкой постельного белья и сказала, что если она не хочет работать, то пусть по крайней мере чинит белье. Не будет чинить — не получит еды. У девочки все тело болело от побоев и чинить белье она не смогла. В тот день ей вообще не дали есть. На следующий день ей пригрозили новой поркой, если она не станет чинить белье.