Сокол на запястье - Ольга Елисеева

— Проклятые кровососы! — стенал Нестор. — Они надругались над самым святым, что есть на свете: над семейным гнездовьем! Мы, грифоны, откладываем яйца раз в сто лет и бережем их, как зеницу ока! О боги, боги, за что мои старые глаза должны видеть все это?

— Ты слишком много говоришь для искренне потрясенного. — сурово сказал Элак.

— Что ты понимаешь в трагедии? — возмутился Нестор. — Я только начал взывать к богам. — Сейчас будет Зевс, потом Артемида, а когда я дойду до Геры…

— Смотрите, одно яйцо цело, — Пан наклонился и, разрыв ветки, осколки, труху и перья, поднял увесистый белый шар, покрытый подозрительными крапинками. — Правда оно какое-то странное. Пятнистое.

— Тухлое, ты хочешь сказать. — взвыл Нестор. — Отдай, козел. Мы должны погрести последнее дитя вместе с родителями и воздвигнуть склеп…

— Боюсь, что для склепа у нас маловато времени. — вмешалась Бреселида. — А что касается яйца… Да что вы его тянете друг у друга?

— Я не тяну!

— Я не тяну! — хором сказали Элак и Нестор и одновременно разжали руки.

Шар со стуком упал на пол. По его стенкам побежала паутина трещин, потом изнутри яйца кто-то несмело долбанул скорлупу, и ее кусочки, склеенные белесой внутренней пленкой, посыпались на землю.

— Он живой. — снова в один голос выдохнули Пан и грифон.

— Убери руки, старый летучий плакальщик. — лесной бог осторожно опустил ладони в скорлупу и принял новорожденного грифоньего сироту.

— Нет, это ты убери руки, волосатое чудовище! — Нестор оттолкнул юношу. — Истинный грифон, появляясь на свет, должен сразу попасть в просвещенные лапы сородича! Фу, какой он дохлый и синий. — через минуту добавил хронист, брезгливо разглядывая совершенно лысое существо с клювом и неправдоподобно хилыми крылышками. — Что-то в нем не то. Вы не находите? — Нестор обвел собравшихся вопросительным взглядом.

Меотянки растерянно молчали.

— Он рыжий. — сообщил Элак. — Только и всего.

Теперь многие разглядели на белесом теле младенца россыпь мелких оранжевых крапинок.

— И какой же, с позволения сказать, он будет, когда вырастет? — осторожно спросил Нестор, держа птенца за одну лапу и с сомнением поворачивая из стороны в сторону. — Настоящие грифоны черные с золотом.

— А этот будет рыжий. — невозмутимо заявил Элак.

— Альбинос-с. — прошипел хронист. — И надо же было, чтоб из всей кладки порядочных родителей уцелел именно этот уродец!

— Ты же искал ученика. — вмешалась Бреселида. — Ну и бери, что боги посылают!

Элак снова отобрал птенца у философа и нянчил его на руках.

— Ему надо дать имя, — сказал Пан. — К тому же он сирота и следует подумать, чем его кормить. Что едят маленькие грифонята? Молоко? Червяков?

— Червяков! — так и подскочил Нестор. — Печень врагов! — хронист сделал страшные глаза.

Как огромная летучая мышь, он устремился к выходу из пещеры, набросился на труп первого попавшегося разбойника, когтями разорвал ему бок и извлек на свет дымящуюся окровавленную печень.

— Подожди, — Гикая склонилась над телом рядом с Нестором. — Он еще маленький и не может глотать такие большие куски. — она достала меч и, отрезав немного печени, протянула птенцу на кончике.

Тот с невероятной для новорожденного прожорливостью проглотил подношение и жадно защелкал клювом. Гикая отрезала еще.

— Ты настоящая нянька. — усмехнулась Бреселида. — Будешь присматривать за птенцом в дороге. На Нестора надежда плохая: вечно ворон клювом ловит.

— Философ не обязан менять пеленки. — с достоинством заявил грифон. — Кстати, об имени…

— Как на счет Диониса? — поинтересовался Элак. — Малыш родился в лесу.

— Вот еще! — фыркнул Нестор. — Каждый грифон — воплощение разума. Ваши пьяные скачки не для него.

— Тогда Гектор. — предложила Радка. — Давая такое имя, мы желаем ему расти здоровым и ловким…

— И в один прекрасный день повстречать более здорового и ловкого! — перебил Нестор, — Как говорил Конфуций…

Птенец издал гортанный крик и вытянул шею.

— Что? Что? — всполошились все вокруг.

— Он обделался!

— Я говорю, Конфуций…

Птенец снова заверещал.

— Все ясно, — заключила Бреселида. — Он откликается на прозвище Конфуций. — Дурацкая, конечно, кличка, особенно для придворного хрониста.

— Зато замечательное имя для философа. — Твердо заявил Нестор. — Оно напоминает мне родину: мудрость Срединной империи, Запретный город, запах туши на непросохшем шелке… — грифон закатил глаза.

— Ладно, дайте мне это Кон… фи. фуц суда. — потребовала Гикая. — совсем затискали ребенка.

Она завернула маленького грифона в плащ, и отря Бреселиды двинулся в обратный путь к Цемессу.

Тетя Амага разливала по киликам молодое вино, то и дело стряхивая пальцем розовую пену с краев чаш. После разгрома банды горных разбойников меотянки с середины дня засели в трактире, чтоб на славу отметить свою победу. Хозяйка почему-то приписывала себе честь завлечения сотни Бреселиды в Цемесс и старалась во всю.

— Девочки, вам еще вина?

— Вина, рыбы и мальчиков!

— Элак, да не щиплись ты! Коленки болят!

— Бера, из килика не лакают! Пей через край.

— Гикая, а тебе не пора к младенцу?

— С ним Нестор посидит. Этот птенец уделал мне всю тунику, пока я несла его с горы!

— Радка, где Бреселида? Мы пьем за нее второй час!

— За лучшую сотницу Меотиды!

— Ура!

Стук сдвинутой разом глиняной посуды заглушил хмельные голоса.

На пороге, переводя дыхание, стояла Бреселида. Она задержалась, из вежливости выслушивая разглагольствования Нестора о воспитании детей. Глядя на раскрасневшихся и веселых подруг, сотница позавидовала им: хорошо вот так беззаботно пить, зная, что обо всем за тебя позаботятся другие.

Сама она расслаблялась редко и чаща всего случайно. Даже когда у костра в степи шла задушевная пьянка, Бреселида не позволяла себе больше трех неразбавленных чаш, а потом до отвращения трезвыми глазами следила за всем происходящим вокруг.

Из зала сотнице уже махали руками. Радка подняла ладонь, чтоб в клубах кухонного дыма Бреселида легче смогла найти своих. Трактир был забит до отказа. В нем пировали не только меотянки, но и кочевницы всех мастей. Трое рабов Амаги еле успевали крутиться между длинными гладко обструганными столами, разнося миски с яйцами, сыром, копченой и жареной рыбой, горы лепешек, зелень и моченые оливки.

Прямо напротив входа за широким столом сидели синдийки в цветастых платках, накрученных на головы. Они походили на больших шумных птиц у корыта с просом. Их крики покрывали остальной шум в трактире. Бреселиде не понравилось, что стол ее всадниц стоит так близко к столу синдиек. Обе стороны не отличались дружелюбием. Ей показалось, что Радка через чур напряженно вслушивается в болтовню соседок.