Улица милосердия - Дженнифер Хей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если до нее дотрагивался другой мужчина, он терял к соитию весь интерес. Он хотел отмудохать того парня и забрать самку себе.
На шестидесятой секунде он нажал на паузу. Он пристально вгляделся в ее застывшее лицо, темные нахмуренные брови, и внезапно его осенило.
Он уже видел ее раньше.
Энтони стоял на обочине и махал рукой. Издалека его можно было принять за отца, провожающего ребенка до школьного автобуса, если не считать, что это был трансферный автобус до аэропорта, а человеку внутри, машущему ему в ответ, было лет шестьдесят или семьдесят. Его мать выглядела готовой к бою: волосы до неподвижности залачены в форме шлема. Под серым шерстяным пальто на ней был новый розовый комбинезон, подходящий для прогулок по пляжам флоридского Юпитера с его теткой Дорис.
Он проводил автобус взглядом, пока тот не исчез в конце улицы, после чего вернулся в дом, где тикали часы. Ничего нового. Это продолжалось большую часть его жизни, но он только что обратил на них внимание.
Тик-так.
На кухонных часах секундная стрелка дрожала, как трясущийся старик. На дисплее микроволновки последние двадцать лет мигало время 12:00. В гостиной стояли напольные часы, принадлежавшие еще бабушке Бланшар. Каждые полчаса они издавали протяжный низкий сигнал, как у противотуманного горна. Если бы Энтони встал к ним боком и вытянул обе руки, второй он бы дотянулся до юбилейных часов, которые били каждую четверть часа, но спешили на две минуты.
Зачем его матери или вообще кому-либо могло понадобиться такое количество гребаных часов?
Где-то в доме зазвонил его мобильный.
Он проковылял вниз по лестнице в свой штаб и нашел телефон на столе; тот звонил, вибрировал и подскакивал, как сверчок. Его возбуждение было понятно: звонить он не привык.
– Кто она? – рявкнул мужской голос.
– «Кто она» кто?
– Сам как думаешь? Та, на видео.
Напольные часы торжественно забили.
– А мне откуда знать? – сказал Энтони. – Я ее в жизни никогда не видел.
– Тут уж позвольте не согласиться. – Казалось, Excelsior11 был на грани обморока. – Ты ее видел много раз. Она была в первой папке с фотографиями, еще в октябре. И потом в ноябре. И потом еще пятого января.
Для Энтони это было новостью.
– Ты уверен? – сказал он.
– Черт, да! Я уверен.
– Подожди, я гляну. – Энтони уселся за компьютер и нашел октябрьскую папку, где лежали фотографии, которые он сделал осенью.
– Так, я открыл октябрь. Какой номер?
– Ноль-один-один, – сказал Excelsior11.
Наверху сработали часы с кукушкой, на полсекунды отстав от напольных. БОМ-чип-чип. БОМ-чип-чип.
На снимке ноль-ноль-один была маленькая, худая женщина, он видел много таких в Бостоне – моложавая, но не молодая, в узких джинсах и со странной, рваной стрижкой. Она производила смешанные впечатления, словно всеми силами старалась выглядеть непривлекательно. Брови у нее были очень темные, отчего лицо казалось злым. Стрижка как будто самодельная, творение пациента психбольницы или лишенного таланта ребенка. Таких женщин не увидишь ни по телевизору, где все были красивые, ни в Грэнтеме, где никто не был.
– Уверен, что это одна и та же?
– Ты что, слепой? – Похоже было, что Excelsior11 вот-вот задохнется. – Теперь посмотри седьмое ноября, номер ноль-ноль-четыре.
БОМ-чип-чип. БОМ-чип-чип.
На снимке ноль-ноль-четыре была женщина в синем дождевике. У нее были глаза, нос и рот. Те же брови. Если бы не брови, она могла бы быть кем угодно.
– У меня не очень с лицами, – признал Энтони. – Но да, думаю, сходство есть.
– Теперь посмотри пятое января. Тридцать первый снимок.
Энтони так и сделал. В январе на ней был пуховик и шерстяная шапочка, натянутая почти на глаза. Он не мог рассмотреть ее брови.
– Это ОНА! – рявкнул Excelsior11. – Это она на видео. Что она делала в клинике в октябре, ноябре и еще в январе? Сколько абортов они вообще могут сделать?
БОМ-чип-чип. БОМ-чип-чип.
Энтони открыл изображения рядом и всмотрелся.
– Она там постоянно бывает, – сказал он с внезапно возникшей уверенностью. – Мне кажется, она там работает.
Тишина на линии.
– Работает, – повторил Excelsior11. – Это значит… Что? Что она там каждый день?
– А я-то откуда знаю? – Энтони начинал заводиться. Он отправил ему сотни фотографий и ни разу даже «спасибо» не услышал. Он каждый раз намекал – Как тебе фотки? – и практически никогда не получал ответа. Он ненавидел себя за эти вопросы. Просить похвалы – все равно что напоминать о собственном дне рождения. Не следовало ему спрашивать.
– Мне нужны еще фотографии, – сказал Excelsior11. – Именно с ней. Можешь сделать?
БОМ-чип-чип. БОМ-чип-чип.
Энтони сказал, что может пойти туда завтра.
– Иди сегодня, – сказал Excelsior11.
ПАРОМ БЫЛ ЗАБИТ БИТКОМ. ПОЕЗДКА ПРОШЛА НЕСПОКОЙНО, то и дело срывался ветер – первый звоночек нового северо-восточного монстра. Энтони напряженно всматривался в линию горизонта. Ему страшно хотелось закрыть глаза, но он по опыту знал, что лучше этого не делать.
В Бостоне летал снег. Все тротуары просто исчезли. Перекрестки обозначались неаккуратными кучами снега, по обыкновению утыканными разными вкраплениями: бычками, посеревшими жвачками, замерзшими собачьими какашками, разложенными, как экспонаты на выставке. Люди осторожно обходили эти кучи, перелезая через сугробы. Некоторые, махнув рукой, просто шли по дороге.
На Мерси-стрит уже собралась небольшая толпа. Толстый пастор бормотал себе под нос Розарий. Энтони узнал старика с добрым лицом в бейсболке «Рэд сокс». Вдохновившись его примером, Энтони сам стал носить в клинику бейсболку «Рэд сокс». Вообще, он не был фанатом, но и не фанатом тоже не был. Во время сезона, что не было актуально сейчас, бейсболка будет отличным поводом начать разговор. Они со стариком смогут обсудить, как дела у «Сокс», как делают все мужчины.
Он занял свое место на краю толпы. Его присутствия, как обычно, никто не заметил. Он, как обычно, был человеком-невидимкой.
Он выбрал место с умом, держа в голове камеры видеонаблюдения. Пришли и ушли несколько женщин. Он незаметно сделал снимок, но только потом заметил, что
