Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917 - Георгий Плеханов

У Троцкого, как известно, из его формулы вытекает неизбежность того, что пролетариат, овладев властью, будет вынужден «перешагнуть» рамки буржуазной революции. Польские товарищи, а за ними и конференция, в этом пункте отмежевались от Троцкого, обязавшись, что пролетариат у власти ограничится «буржуазно-демократическим переворотом». Это расхождение не мешает, однако, тому, что конференция согласилась именно с Троцким в вопросе о взаимоотношении между пролетариатом и крестьянством в борьбе за власть.

Комментируя резолюцию VI съезда П. С.-Д., легшую в основание интересующей нас резолюции конференции, тов. Ледер[214] (в № 43 «Пролетария»), в свою очередь, заявляет: «Съезд по вопросу о задачах партии в текущий момент не стал ни на точку зрения определенного «большевизма», ни «меньшевизма». Его позиция определилась тем... убеждением, что единственной силой, способной и призванной в России низвергнуть самодержавие и осуществить перестройку его в современное буржуазно-демократическое государство, является пролетариат, которому для осуществления этой задачи придется опереться на широкие слои революционного крестьянства. Этот взгляд отличается принципиально (курсив мой. — Л. М.) от большевизма, поскольку он не исходит, подобно большевизму, из априорного положения, что раз переживаемая нами революция — буржуазно-демократическая, крестьянская, то, стало быть, руководящая роль в ней принадлежит и пролетариату и крестьянству; он совершенно радикально отличается от меньшевизма» и т. д.

В том же духе высказывается и тов. War[215] в № 10 «Przeglad S. D.» [216].

И «Социал-демократ», и «Пролетарий» поэтому могут лишь сбить с толку читателей, когда пытаются подменить принятую формулу той, которая была отвергнута, или когда пытаются его убедить»[217], что обе одинаково выражают одну и ту же «основную идею».

Мне сдается, что это не в интересах развития партийной мысли. В определении целей нашей борьбы нужны ясность и точность. «Замазывать» или «заклеивать» те или иные возможные разногласия относительно определения этих целей достойно лишь тех, для кого «цель ничто, а движение — все».

Но вам-то какая печаль? спросят меня, быть может, принципиальные противники. Ведь, для вас, меньшевиков, как для Бланки Кастильской у Гейне, «равно благоухают оба» ответа на вопрос о целях: и диктатура с «и», и диктатура без оного? Отчего же вы, как Шейлок, требуете уплаты по векселю фунта мяса, требуете, чтобы пропагандировалась точь-в-точь та формула — слово в слово, — которая была принята на конференции?

Отвечу коротко: мы — меньшинство — одинаково не разделяем ни той, ни другой формулы[218]. Но мы, не берясь защищать перед рабочими теорию, одобренную большинством, обязаны верно излагать ее перед ними. Для одного этого нам необходимо, чтобы официально признанный текст не подвергался произвольным изменениям. А затем мы все, без различия фракций, заинтересованы в том, чтобы раз отвергнутые заблуждения не преподносились рабочим в виде официальных взглядов партии.

Отвержение формулы «диктатура пролетариата и крестьянства» представляет важный шаг по пути освобождения русской социал-демократ. мысли из народнического пленения. Потратив немало усилий на критику этой формулы, мы и впрямь можем считать, что получили от конференции нечто вроде векселя на ее устранение из партийного обихода. И мы надеемся, что у товарищей, принадлежащих ко всем течениям партийной мысли, найдется достаточно уважения к теоретической истине, чтобы они отвергли всякую попытку свести борьбу идей к спору о словах, всякую попытку прикрыть эволюцию мировоззрения крючкотворским толкованием формул.

Л. Мартов.

От ред.: На затронутые в настоящей статье т. Мартова вопросы дает ответ статья тов. Ленина, к существу которой редакция присоединяется[219].

Социал-демократ. 1909. 22 марта.

А. Н. ПОТРЕСОВ

(1869 — 1934)

Александр Николаевич Потресов — участник российского революционного движения. В 90-е годы примкнул к марксистам. В 1896 г. — член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», был арестован и сослан в Вятскую губернию. В 1900 г. уехал за границу и принимал участие в создании газеты «Искра» и журнала «Заря», вошел в состав «Искры». На II съезде РСДРП присутствовал с совещательным голосом от редакции «Искры», искровец меньшинства. С 1903 г. — один из лидеров меньшевизма, до октября 1905 г. — в составе редакции «Искры». В 1906 г. принимал участие в работе ежедневных легальных меньшевистских органов «Невская газета», «Голос труда», в 1907 г. — в меньшевистском еженедельнике «Привет» (Петербург), в ежедневной, вначале левокадетской, а затем меньшевистской газете «Русская жизнь». В годы реакции Потресов, идеолог ликвидаторства, играл руководящую роль в меньшевистском журнале «Возрождение». С момента издания в 1908 г. и до закрытия в 1911 г. журнала «Голос социал-демократа» (Женева) — один из активных его сотрудников. Под его редакцией в Петербурге с 1910 по 1914 г. выходил ежемесячный журнал меньшевиков «Наша заря». Вокруг этого издания организовался и окончательно сформировался центр русских ликвидаторов. На смену закрытой «Нашей заре» вскоре пришел ежемесячный меньшевистский журнал «Наше дело». Он стал главным органом ликвидаторов, социал-шовинистов России в годы первой мировой войны. В № 1 журнала была напечатана статья Потресова «На рубеже двух эпох», отразившая программу издания. Во второй половине 1916 г. Потресов — инициатор издания двухнедельного научного и общественно-политического журнала «Деле», одним из редакторов которого он стал (последний номер журнала вышел в январе 1917 г.). После Октябрьской революции эмигрировал. За границей сотрудничал в еженедельнике А. Ф. Керенского «Дни», выступал с критикой установившейся в Советской России диктатуры пролетариата.

ПОСВЯЩЯЕТСЯ ЧИТАТЕЛЮ-ДРУГУ

Впервые опубликована в «Искре» (1901, № 3, апрель).

«Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому», — писал Салтыков, умирая, своему сыну.

Мы сказали бы так: превыше всего ставь достоинство и честь свободной человеческой речи и, любя родную литературу, звание революционера предпочитай всякому другому.

История печатного слова в России — скорбная история бесконечных поношений и утонченного издевательства. В самодержавном застенке неустанно пытали и пытают музу русского писателя — «эту бледную, в крови, кнутом иссеченную музу». И если порой — в кои веки — ей легче становится жить и вольготней дышать, то лишь потому, что где-то раздалось — властно и страстно — революционное «слово и дело». Обратитесь к прошлому: в «вольностях» «Современника» и «Русского слова»[220], в цензурной реформе 1865 года вы услышите явственный звон герценовского «Колокола»[221]. И если в 1880 — 1881 годах на литературу нежданно пахнуло мимолетной «весной», то знайте — это народовольческая когорта самоотверженных пронеслась блестящим, но скоро меркнущим метеором по темному небу русской действительности.

Куда же оно скрылось, это вещее слово, где обаяние подполья? Не подлежит сомнению, в наше смутное время тревожных ожиданий и колеблющихся надежд революционер — не в фаворе, его действие происходит за кулисами исторической сцены, не слышимое и не видимое большою публикой, и слово его не гудит, сзывая свободных духом людей.

Как колокол на башне вечевойВо дни торжеств и бед народных!

Серое время, мелкие люди, — еще недавно слышался ропот. Какой-то исторический антракт: былое завершилось катастрофой, грядущее сбирается с силами. Бродят стихии, вершится кротовая работа, но когда же, когда настанет момент, и тайное сделается явным, и вялость антракта уступит место героизму всероссийской трагедии?

Нам, русским социал-демократам, не мешало бы призадуматься над доносящимся ропотом. Правые вчера, мы можем оказаться виноватыми завтра и, не став рулевыми движения, захлебнуться в его бурных волнах.

Дети мрачной годины, мы вышли когда-то на работу при брезжущем свете едва занимавшегося утра. Все спало вокруг или бормотало спросонья, когда мы начали строительство. Камень за камнем возводили мы здание, крепили фундамент и, нащупывая каждый свой шаг, проторяли дорогу, подвигаясь вперед, к увенчанию нашего здания.

Вместе с грудой разбитых иллюзий нам досталась в наследие от прошлого память о тех, чья...

Песнь бесследно пролетелаИ до народа не дошла...

Тени погибающих стояли перед нами, немолчно звенело в ушах: слава застрельщикам, первым борцам, увлекающим массы и вдохновляемым ими. Но зато — горе тем, кто замкнется в кружках, изойдет в партизанском геройстве. Их встретит — сдержанный шепот либеральных похвал, и проводит в могилу — лобзание Иуды[222]. В решительную минуту раб выдаст героя и юркнет в свою теплую нору... Становитесь в шеренги великого войска, стройно и в ногу идущего к цели. Все за одного и один за всех: воинствующий пролетариат постоит за себя, отомстит свои жертвы.