Великая степь - Виктор Точинов

— Только одно условие, — вспомнил вдруг Андрей. — Никаких ваших фокусов с трупами! В земле хоронить будем, как белые люди…

Ему показалось, что пришелец чуть заметно улыбнулся, причем не губами. Кожа у онгона оказалась розовато-серого цвета, с сиреневым отливом. Курильский сидел рядом и не знал, что еще сказать существу, решившему дожить у сугаанчаров оставшиеся ему годы — сотню-другую, не более… Восьмипалый был очень стар.

Но — обычаи Великой Степи предписывали поддерживать беседу с пришедшим к твоему костру человеком. Даже если он не совсем человек. И Курильский посмотрел на Оджулая, ища его помощи в продолжении дипломатической беседы.

Старый беркутчи спросил:

— Что ты умеешь делать, человек, вышедший из-под гор? Пасти скот? Охотиться? Убивать врагов?

Пришелец помялся. Он мог многое — но почти все его знания и умения имели здесь малую цену. Приборы и агрегаты, с которыми он умел работать, остались в обреченной пещере. Охотиться онгон как-то не научился, а убивали за него обычно другие…

— Я могу лечить… — сказал-подумал наконец пришелец.

— Тогда вылечи моего внука, — сказал сугаанчар без малейших просительных ноток в голосе. — И ты станешь моим побратимом.

…Человек и не-человек стояли над мальчишкой пятнадцати осеней — пареньком, пытавшимся убить подполковника Гамаюна. Мальчишка метался в бреду. Правая рука распухла и почернела.

— Что с ним?

— Старухи говорят — это плата за то, что он поднял руку на Карахара. Я им не верю. Саанкей сунул руку в расщелину скалы, чтобы достать птенцов голубя. А гюрза тоже любит птенцов и не любит, когда ей мешают…

He-человек нагнулся, тонкие гибкие пальцы пробежали по руке мальчика, по телу, по лицу Старик отвел взгляд. Тридцать пять лет он жил по соседству с онгонами — но впервые так близко и так долго находился рядом с одним из них.

Восьмипалый снял широкую повязку со лба, наклонился ниже, приблизил огромный фасеточный глаз к больной руке

— Руку надо отрезать.

— Нет.

— Иначе он умрет.

— Пусть. Без руки он не станет воином. Не станет мужчиной. Я не хочу, чтобы сын моей дочери проклинал меня за каждый день подаренной ему жизни.

— Нет. У него вырастет новая рука. Это несложно, надо… — что дальше сказал или подумал онгон, Оджулай не понял, разобрал лишь конец мыслефразы:

— Он станет воином.

…Восьмипалый знал очень многое. Но не все Он рассчитывал дожить у сугаанчаров остаток жизни — столько десятилетий, сколько суждено его изношенному телу. Онгон не знал, что меньше суток назад оно, это тело, превращено в ничто системой утилизации ВВ. Не знал, что проживет не век-другой, а гораздо дольше. Что станет Богом — и умрет. Но — останется жить вечно в изолированных, замкнутых на себя псевдо-нервных цепях Водяного Верблюда…

Они все еще стояли у ложа Саанкея, когда восьмипалый увидел маленькую девочку. Осеней пять, не больше Заплаканное лицо. Подошла, присела, осторожно коснулась руки больного. Плечи дергались от рыданий.

Онгон смотрел на нее не отрываясь. Фасеточный глаз-самоцвет переливался в свете костра. И не только глазами смотрел восьмипалый на пятилетнюю Сауле:..

…она не сказала никому, но только она, Сауле, во всем виновата, каменная куница повадилась таскать птенчиков из гнезда, каждый день по одному, и Сауле было очень их жалко, и она попросила старую змею…

Восьмипалый осторожно прервал мысленный контакт. Триста лет — после смерти луноокой Джеймун — он не встречался ни с кем, обладавшим способностями такого уровня. Жизнь в качестве скромного лекаря на кочевье сугаанчаров приобретала иной смысл…

9

— Тот, кто принесет мне голову Карахара — получит улус Нурали под свою руку, — сказал Сугедей и больше не прибавил ничего.

Его нукер-баши — сотники и полутысячники — молчали. Сугедей никогда не давал пустых обещаний — это знали все. Но и имя Карахара было восточным кочевникам знакомо — и ничего успокаивающего о Черной Птице, повелевающей Драконами Земли, они не слышали.

Милена стояла рядом с ханом, что само по себе казалось необычным, — женщинам в ставке во время сражения делать нечего. Она удивила собравшихся еще больше, заговорив командным тоном:

— Пусть ваши люди не надеются на темноту. У аскеров Карахара есть глаза, видящие в ночи. И не надейтесь на луки — Стрелы Грома стреляют дальше. Все должны решить копья и кончары. Пусть девять воинов падут, но десятый подойдет к врагам вплотную. Тогда Карахару не поможет ничто.

Послышался ропот. Женщина осмеливается указывать воинам? Неизвестно зачем оказавшаяся среди них чужачка? Сугедей поднял руку и сказал:

— Вы слышали? Да будет так! Идите к вашим воинам!

Ропот смолк мгновенно. Нукер-баши потянулись к передовой. Сугедей с ними, ничем не выделяясь, в таком же сером халате, в простом шлеме-шишаке грубой поковки…

Милена осталась в ставке, у шатра. Смотрела им вслед и думала: ошибки быть не может. Эти — победят. Обязательно победят, победителей она определяла иррациональным чутьем, не подвластным логике — как птицы, не владеющие навигацией, определяют путь к родным гнездовьям… Победят — это стало последней мыслью Милены.

Дойти до своих отрядов командиры не успели. Скалы содрогнулись и стали рушиться. Первый же громадный обломок, с двухэтажный дом размером, раздавил ханскую ставку. И всех, кто в ней находился.

Оружие онгонов, по большому счету, оружием не было. Создавалось, по крайней мере, для других целей. Для мирных. Но если пьяный водитель самого мирного асфальтоукладчика зарулит в лес и наедет на муравейник — муравьям достанется ничуть не меньше, чем от аналогичного визита самого милитаристского танка…

Обстрел, устроенный Гамаюном, казался теперь фейерверком на детском утреннике. Древние скалы содрогались — до самых своих оснований. И рушились. Обломки убивали живых и погребали мертвых. Распахивались хищными пастями трещины — и схлопывались со всем, что туда попадало. Озеро кипело странными волнами — они не катились никуда, а сшибались на месте с яростью бьющихся насмерть конных полков. Воздух стонал, как стонет очень сильный человек от нестерпимой, сводящей с ума боли. Люди гибли.

Потом все кончилось — оружие онгонов не могло работать долго, не разрушив ткань времен и не уничтожив их убежище. Бешеная пляска скал прекратилась — и на уцелевших ринулись глинолицые.

Вход в пещеру Ваир-хана оказался фальшивкой. Настоящий вход, никем до того не замеченный — распахнулся. Одна из скал просто-напросто исчезла, открыв обширный естественный грот. И грот, и тянущийся от него вниз, вглубь скал, извилистый тоннель были полны рабами онгонов. Они ринулись наружу молча, без боевого клича, без кипящего в крови азарта последней схватки… Ринулись мертво.

И атаковали живых.

10

Ходовые системы она освоила. И поняла, что Дракон может передвигаться, не только плавая и ныряя — но и многими другими способами. У Женьки появилось странное чувство, сродни тому, что бывает у впервые севшего самостоятельно за руль мотоцикла — хотелось газануть, выжать из Верблюда все, на что он способен…

Она сдержалась.

И занялась системами разведки и сбора информации. Давно пора понять, что происходит вокруг Девятки и вокруг озера.

XII. Логово

1

Этот обвал закончился быстро, несколько многотонных глыб рухнуло с пушечным грохотом — и все стихло. Но — с Гамаюном осталось шестеро… Глинолицых тоже стало меньше — десятка два отступили к смутно видневшемуся вдали оборудованию неясного назначения. Оттуда с чмокающими звуками стреляли их ружья — по всему судя, пневматические. Бьющее на расстоянии оружие имелось не у всех ходячих мертвецов, да и призовыми стрелками они не были. Остальные сражались ножами — атаковали, не пытаясь уклониться от пуль. И останавливал их лишь выстрел в голову. За понимание этого факта прорвавшаяся в пещеру группа заплатила пятью жизнями. Еще двоих накрыл обвал. Осталось семеро.

— Не стрелять! — рявкнул Гамаюн. — Кончарами!

И закинул за спину автомат. Ровные, как будто отполированные своды и стены тоннеля закончились — группа пробилась в естественную пещеру. Нависшие над головой глыбы грозили рухнуть в любой момент — и после первых выстрелов иные из них выполнили угрозу. Пещера онгонов оказалась огромна и не освещена — лучи фонарей выхватывали только часть ее.

Хотя простор чувствовался — то ли по движению воздуха, то ли по эху от выстрелов и камнепада. От огромной естественной каверны отходили в стороны искусственные туннели — на видимом пространстве их было три: тот, через который ворвалась группа — изгибавшийся; другой, виднеющийся дальше идеально круглым черным пятном; и третий, перекрытый мощным бронированным люком.