Волчье кладбище - Тони Бранто

именно, – речь моя была сбивчива, какая-то чехарда в мыслях творилась. – Вот в Итоне, например. Не знаю, кто там после Джона Кита руководит, но не суть важно. Там ведь по-прежнему кичатся своей адской строгостью к элитным сынкам. Там думают, что выпускают великих людей. Но сэр! Что же они на самом-то деле делают? Они настолько тираничны и жестоки, что на деле лишь прессуют учеников, сажают бедняг в одинаковые формочки. Если кто-то длиннее, ему рубят ноги. Кто-то слишком мал – его вытягивают. Натуральное прокрустово ложе. Люди оттуда выходят, как с конвейера, шаблонные. Вот что делает их жёсткость! Вы же смягчили правила. Вами руководило сердце. Его у Дарта… у мистера Дарта то есть, отродясь не было. Вы даёте ученикам проявлять индивидуальность, позволяете оставаться собой. Не думаю, что найдётся хотя бы ещё одно такое заведение в Королевстве, которое могло бы этим похвастаться.

– Мне хотелось бы думать, что я сотворил что-то стоящее, – помолчав, сказал Кочински.

– Сэр, ну куда вы пойдёте?

– Пойду в священники… Или в монастырь, – ответил он неожиданно резко. – Когда Господь отбирает у тебя детей, куда ещё пойти, как не к самому Господу, чтобы быть ближе к своему ребёнку?

Где-то над нами пролетела птица, послышалось резкое воронье карканье. Ближе – только в могиле, подумалось мне.

– Буду служить Ему, и, может случиться так, что он сжалится и вернёт мне моего Тео. Как думаешь?

Я осторожно взглянул на Кочински. Пожалуй, он сходил с ума.

– У вас замечательная жена. Не оставляйте её одну, уходя в церковь.

Кочински кивал:

– Замечательная, – прошептал он. – Но я уже не смогу дать ей ту любовь, которую она заслуживает. А она создана для большой любви. У неё впереди ещё вся жизнь. Когда я имел всё, когда был жив Тео, мне казалось, я могу позволить себе такую прихоть, как молодая жена. Но потеряв всё, я не имею права на прихоти. Мне придётся учиться жить заново.

Это звучало правильно и красиво, и в какой-то мере жестоко. Но в этот момент мой живот протрубил сигнал голодного отчаяния, и я встал, отряхнул от земли брюки и сказал:

– Давайте я провожу вас. Вам нужно хорошенько выспаться.

– Я спал весь день. А вот тебе пора ложиться. У вас каждый день до экзаменов на счету.

Я не стал возражать и просто оставил проректора размышлять в одиночестве.

Попасть в эти часы в свою койку можно было, только вскарабкавшись по водосточной трубе. Адам всегда оставлял окно открытым, так что я даже во хмелю безошибочно определял нашу спальню.

Я ловко взобрался на второй этаж и уже закинул одну ногу в окно, как передо мной замаячило это привидение. Оно стояло посреди комнаты с фонариком. Жестянка трубная, понятное дело, гремела подо мной так, что этот пройдоха в простыне сразу меня засёк и кинулся бежать в открытую дверь. Я зацепился за что-то тяжёлое на подоконнике и свалился на пол. Только теперь дошло, что это не наша с Адамом комната. Слева лежал и храпел Гарри, справа Джо. Чёрт!

Я вскочил и ринулся в коридор, нагнал таинственное тело в простыне. Уложил его средним захватом, однако тип оказался не из слабых, а я благодаря алкоголю был не слишком в форме. Мы недолго бились и пыхтели. Меня в итоге накрыли этой самой простынёй, замотали в неё и отчалили. Когда я высвободился, то никого, понятное дело, на милю вокруг не было. Я выругался, пнул скомканную простыню. Рывком отворил ближайшую дверь. Питер и Робин мирно сопели в своих кроватях. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.

Я прошёл в клозет и умылся. Затем, недолго думая, двинулся к лестнице. За знакомой дверью в запрещённом крыле слышалась возня. Я взялся за ручку и отворил.

Анна до смерти напугалась. Она стояла у кровати, одетая в дорожный костюм, и складывала вещи в сумку.

– Что… Что ты здесь делаешь?

Она с ужасом смотрела мне в глаза. Я оглядел её с ног до головы. Во мне вскипел хмель.

– Вы уезжаете? – спросил я.

– Почему ты себя так ведёшь? По какому праву?

Я шагнул к Анне. Коснувшись её плеч, я почувствовал, что она дрожит. Я прислонился горячей ладонью к её шее, Анна меня оттолкнула. Тогда я резким движением скрутил ей руки за спиной.

– Я закричу!

– Вы не станете счастливой только из-за своего упрямства!

– Помогите!

Я закрыл ей рот. Когда во мне мешались гнев с алкоголем, как правило, в душе пробуждался поэт. Анна под давлением опустилась на колени.

– А теперь слушайте! – сказал я. – В мире нет любви, а если где-то есть, то она непременно умрёт. Либо смерть кого-то заберёт, либо – что вероятнее – кто-то встретит другого. Ваш случай – первый. Считайте, что смерть забрала у вас Милека. Поверьте, это так и есть. Деревня за лесом – селение вдов. Они потеряли мужей на войне. Теперь они ходят на танцы и плачут, потому что когда-то были счастливы от любви. Но вы ещё слишком молоды, чтобы ставить на себе крест. Вы должны довериться мне. Слышите? Кивните, если согласны.

Анна плакала, закрыв глаза. Она не кивнула. Я убрал ладонь с её губ.

– Мне больно, – прошептала она.

Тогда я отпустил её руки. Она принялась растирать покрасневшие запястья.

– Вы можете кричать, но что это изменит? Есть я и есть вы. А любовь – только старая, злая шутка природы. Мы с вами реальны, покуда знаем, что не любовь нам нужна, а тепло. Не завтра, а сегодня! Любовь убьёт нас, когда её не станет. Залейте свинцом своё сердце. Замуруйте в бетон и никого не подпускайте. Любите страстью, телом, настоящим! Я готов быть для вас чем пожелаете: солнцем, луной, игрушкой, апостолом. Я могу быть всем, только не мужем. Муж у вас уже был. Пускай это будет вам уроком. Пока вы молоды, торопитесь жить!

Поток агрессии ослаб. Меня качнуло, я присел на кровать, запустив пятерни в смятые патлы. Из карманов посыпалась мелочь, будто наружу, жестяно бренча, выкатилась вся моя суть.

Анна сидела на полу и обнимала дрожащими руками живот, словно он у неё болел.

– Одно слово, и я уйду, – холодно обронил я.

Она печально взглянула на свои вещи подо мной и произнесла так тихо, словно за дверью стоял строгий отец:

– Пожалуйста, уходи.

Я встал и гордо направился к выходу.

– Чёрт! – взревел я у двери. – Вы же не этого хотите! Вы хотите свободы! Кто вас держит?

Я прямо чувствовал, как горели мои зрачки