Клеточник, или Охота на еврея - Григорий Самуилович Симанович

— Откровенно говоря, — начал старший следователь, — это дело просто не выходило у меня из головы, господин президент. — Поскольку бандитам не удалось или не велено было откручивать мою голову на сто восемьдесят градусов, я продолжал расследование, так сказать, дистанционно, с больничной койки, питаясь информацией от моего подчиненного, весьма энергичного и способного молодого человека. Версия Аркадия Михайловича выглядит стройной, но логический вывод из нее вытекает как раз иной. Ставлю себя на место господина Мудрика. Объект его ненависти и мести — у него в руках без малого две недели. Наш противник — буду называть его именно так! — располагал достаточным временем, чтобы реализовать свои жестокие замыслы. Пытки, допросы, издевательства, изощренные или тупо садистские, — не знаю, что там было, но он вполне уже мог утолить ту необъясненную пока жажду мести, которая столь долгие годы неотвязно терзала его. Кстати, я не исключаю, во всей этой истории батюшка нашего Монте-Кристо сыграл несколько более значительную роль, чем может показаться на первый взгляд. Но тут лишь смутные догадки, мне нечем их подтвердить, поэтому — отбросим в сторону. Итак, отмщение свершилось, близок кровавый финал. И тут наш противник решает воспользоваться Фогелем для провокации. «Не верю!» — как говаривал великий Станиславский. Есть минимум два момента, вызывающих сомнения. Первый как раз связан с телефонным звонком: если, как сам Фогель говорит, он в каком-то бункере, Мудрик не станет держать нас за идиотов, способных поверить, что беспомощный старик исхитрился обмануть охрану, проникнуть в кабинет и воспользоваться секретным телефоном. Слишком прозрачный ход для такого матерого игрока. Стало быть, на подобный примитив пошли сознательно, чтобы вы, господин президент, легко прочли замысел и, наоборот, поостереглись решительных действии. Второй вариант: невообразимым образом Фогель действительно добрался до телефона. И здесь полагаю весьма важным узнать реакцию его супруги. Никто, кроме нее, не сможет с достоверностью определить, звучал ли текст фальшиво, натужно, по бумажке, или же Фогель действительно говорил с ней в панике цейтнота, смертельно рискуя. Склоняюсь к версии, что некие внезапные обстоятельства благоприятствовали звонку. Какие — можно лишь гадать.

Вслед за президентом все повернули головы к Вадиму. Того явно смутила перспектива выступать после столь компетентных ораторов. Но он собрался с духом и кратко высказался.

— Согласен с Алексеем Анисимовичем. Исходя из психологического портрета Фогеля, из моего представления о нем, старик нашел бы способ дать понять, что говорит под диктовку. Если не нашел, значит — был не в себе, или это вообще не его голос, а имитация, искусно выполненная специалистами господина Мудрика. Судя по тому, какие чудеса они вытворяли с компьютерами жертв, они что угодно могут технически реализовать. Случайная возможность звонка с телефона с закрытым номером выглядит абсолютно невероятной. Но в этой истории вообще многое выпадает за рамки логики, здравого смысла, реальных и распространенных схем. Стоит учитывать даже то, чего быть не может. А с Юлией Павловной связаться надо обязательно, как мне кажется.

— Вот сейчас и позвоним, — подхватил президент. — Говорите свободно, мои технические службы надежно кодируют разговор.

Он дал знак Кротову. Тот подошел к президентскому столу и, поглядывая в свой блокнот, набрал номер с одного из телефонов. На нем же нажал кнопку громкой связи. Раздался щелчок, и почти сразу взволнованный голос Юлии Павловны: «Да, я слушаю!» Президент жестом пригласил Мариничева ответить. Тот вскочил, подошел ближе.

— Здравствуйте, Юлия Павловна, это Вадим. Говорите совершенно спокойно и свободно, нас не могут услышать.

— Вадим, миленький, ну где он, как он?! — почти закричала Юлия Павловна. Было понятно, что нервы ее на пределе.

— Успокойтесь, Юлия Павловна, мы уверены — Ефим Романович жив и невредим… — фразу Вадик произнес с такой убежденностью, будто сам только что видел Фогеля в отличном расположении духа. — Мы хотим помочь ему выбраться из этой передряги как можно скорее. Нам помогают очень хорошие и умелые люди. Но успех во многом зависит от вас. Да-да, не удивляйтесь. Нам крайне важно узнать ваше мнение. Как вы думаете, был ли Ефим Романович один, когда говорил с вами. То есть, я хочу, чтобы вы проанализировали каждое его слово, интонацию, особенности речи и сделали вывод: его ли голос, добровольно ли он произносил фразы или кто-то диктовал ему, кто-то заставил его сказать именно это.

— Не знаю! Вы, честно говоря, сомнение посеяли… Я была уверена… Нет, я и сейчас уверена, он говорил сам, никто его не понуждал. Другое дело, что был крайне возбужден, взволнован, панически торопился. Мы вместе почти сорок лет. Поверьте, я слышу все, что он хочет выразить, и знаю все, что у него на сердце, даже когда он молчит. Мы как… один организм.

— Тогда ответьте мне, Юлия Павловна, почему, как вы думаете, он даже не намекнул, каким образом добрался до телефона.

— Сказал — «случайная возможность…». Конечно, он должен был. Это глупо — не объяснить, как ты заполучил телефон в таком положении. Я думала об этом. У меня одно объяснение: в жуткой спешке, в экстазе Фима не в состоянии здраво соображать. А кто, скажите мне, в состоянии? Только люди вашей профессии, особые закаленные люди. Нет, звонил мой муж, был в состоянии аффекта, тараторил и, я уверена, без свидетелей. В отчаянии просил о помощи. Я вас умоляю, сделайте что-нибудь, спасите же его!

— Все, Юлия Павловна, вы нам очень помогли. И не делайте глупостей, которые могут погубить вашего мужа. Никуда, никому, ни при каких обстоятельствах… Наберитесь терпения и ждите, скоро будут добрые вести. Я позвоню.

Кротов, стоявший рядом, нажал «отбой». С минуту длилось молчание.

— Охранник? — вопросительно окинув взглядом участников совета, произнес президент. — Его пожалел охранник и дал позвонить? Нет, чушь, но… другого объяснения не нахожу. Велик риск попасть в ловушку. Операцию проводить не будем. Надо ждать. Это, увы, не последняя кровавая мерзость, которую он себе позволил. Придется повременить и собирать улики.

— А как же Фогель и все эти жертвы, господин президент, — подал голос Тополянский. Вопрос прозвучал так невинно-нейтрально, так индифферентно, словно речь шла о несущественном нюансе, о последней пустячной детали.

— Я все понимаю, но умножать количество жертв не намерен. Спасибо, все свободны.

Участники встречи