Гренадер - Олег Быстров

Российское правительство потребовало расследования и открытого суда над членами Организации Украинских Националистов и польской организации «Серебряный зигзаг», причастных к массовым убийствам российских военнослужащих и мирного населения во Львове. Однако Варшава саботировала требования российской стороны. Молчал и Берлин.

Всё это привело к обострению обстановки на границе Западной Украины и Белоруссии с генерал-губернаторством Польским, а концентрация войск в этом районе с обеих сторон достигла уже той величины, когда достаточно было одной искры для воспламенения большого пожара.

Этой искрой послужил перелёт немецкого военно-транспортного самолёта «Юнкерс-52», нарушившего воздушное пространство России у Владимира-Волынского и сбитого русскими зенитчиками. После этого командующий Западным округом отдал приказ о нанесении превентивных ударов.

Танковые клинья при поддержке авиации рассекли территорию генерал-губернаторства по направлениям: из Перемышля на Краков, из Владимира-Волынского на Люблин, из Бреста и Гродно на Варшаву. Польская армия, усиленная частями вермахта, не смогла сдержать напор русской армады. В течение трёх недель «Витязи» и «Державы» вышли к берегам Вислы, русские стрелки заняли намеченные города.

На этом, при посредничестве Англии и поддержке Северного Альянса, военные действия были приостановлены. Переговоры о дальнейшей судьбе Европы проводились в Вильно. Прибыли Черчилль, фон Риббентроп и Куропаткин. Итоги соглашения оказались следующими: привисленские пространства обретали статус демаркационной зоны, а на обретённых территориях указом его императорского величества государя российского Михаила II возрождалось Царство Польское.

Колчак добился своего. Россия вновь стала империей не на бумаге, не в докладах российских чиновников, а на политической арене Европы и в жизни подданных.

Декабрьский снежок засыпал улицы Варшавы, мало пострадавшей во время боевых действий. Стоял лёгкий морозец. До Нового года оставалось совсем немного. Самый фешенебельный столичный отель «Гранд-палас», сияя огнями, радушно раскрывал свои тяжёлые резные двери, и швейцары, словно почётные гвардейцы, величаво встречали подъезжающие автомобили. Сегодня здесь праздновали окончание Польской кампании.

Все ждали командующего Западным фронтом генерала от инфантерии Тухачевского. Но и без его высокопревосходительства было кому блеснуть в главном ресторанном зале самого дорогого заведения столицы.

Командиры дивизий и полков, начальники штабов – всё высшее офицерство Западной армии собралось здесь. Золото погон на парадной форме, сияние новеньких орденов и скрип начищенных до нестерпимого блеска сапог перемешивался с цоканьем каблучков от лучших итальянских обувщиков, шуршанием мехов и кринолинов. Острые лучики, испускаемые бриллиантами с женских шеек и ушек, кололи глаза. Аромат французских духов перебивал запах кожи портупей.

Отважные мужчины и прелестные женщины. Символы войны и мира. Прямо как скульптуры на фронтоне Дома инвалидов во Львове…

Огромный зал, освещенный десятками люстр, был наполнен людьми: беспрестанно движущимися, перемещающимися, переходящими от группы к группе. Сдержанные полупоклоны, реверансы, целование ручек дамам. Негромкий говор, сливающийся в неумолчный рокот, гул, дыхание толпы, плотно заполняющей пространство. Так выглядело, наверное, когда-то вавилонское столпотворение.

Сновали расторопные официанты, разносили шампанское. В углах стояли накрытые столы с закусками.

Вдали от всеобщего мельтешения, подальше от высокопоставленных особ и их прекрасных спутниц, расположились у перил лестницы, ведущей на второй этаж:, два офицера. Один в тёмно-зелёной форме капитана гренадерского корпуса, другой в светло-сером мундире капитана Чехословенски Армады. У первого тонкий шрам через правую скулу, в руках тросточка. У второго левая рука на перевязи.

– Таким образом, Иван Ильич, я теперь служу среди своих соотечественников, – продолжил ранее начатый разговор чешский капитан. – Лишь только командующий объявил набор в Отдельный чехословацкий полк, я тут же подал рапорт. Как видишь, его удовлетворили.

– Это хорошо, Милан, – отвечал капитан русский. – Со своими и жить приятней, и умирать легче. Пан старший! – окликнул он по польской традиции пробегающего официанта.

Тот совершил немыслимый вираж: и застыл с подносом, уставленным бокалами шампанского. Офицеры взяли по бокалу.

– Что ж, за победу, – произнёс капитан Саблин.

– За победу, – эхом откликнулся капитан Блажек.

Пригубили вино. Помолчали.

– Пётр Соломонович нынче здесь? – поинтересовался Иван. – Не видел, случаем?

– Вряд ли, – с сомнением молвил Милан. – Это для их высокопревосходительств сегодня праздник в честь победы. Для Иоффе война продолжается. И не кончится никогда. Одну задачу решил, берись за следующую. И националистов полно, и немцев хватает. До празднеств ли?

– Жаль, хотел бы я увидеть господина подполковника в парадном мундире. – Саблин грустно улыбнулся, рубец исказил улыбку в гримасу. – Более нелепое зрелище представить трудно.

– А вот здесь вы ошибаетесь, господин капитан. Пётр Соломонович уже полковник. И переведён в контрразведку армии. Ты, я вижу, не расстаёшься с тростью? – сменил тему Милан. – Что говорят врачи?

– А что врачи? Врачи обещают скорое выздоровление, – проворчал Саблин. – Не сегодня, говорят, так завтра. А кость правильно срастаться не хочет, вот беда. А как твоя рука?

– Да болит, зараза. – Неожиданно чех рассмеялся. – Только вчера опять слышал очередную байку о немецком самолёте, сбитом на Волыни. И как в том самолёте нашли троих «Гансов», переломанных и без памяти, но с совершенно секретными документами. И, дескать, только благодаря этим документам разгромили гитлеровцев в Польше…

– Опять? – скривился Саблин. – Ведь проводили уже приказ по частям. Объясняли: спецгруппа, спецзадание. Зачем плодить ненужные россказни? Зачем собственный подвиг принижать, ратный труд свой обесценивать?

– Людям нужны сказки, Иван, – со вздохом ответил Блажек. – Без таинственного и загадочного война оборачивается и вовсе уж грязной и кровавой штукой…

В зале возникло оживление, раздались аплодисменты, возгласы, офицеры задвигались. Генералы выстроились в шеренгу. К почётному месту за столом победителей подошёл Тухачевский. Поднял бокал. Аплодисменты усилились.

– Господа, я рад возможности поздравить всех нас с блистательной победой на европейском театре военных действий! – Командующий поднял бокал выше. – Отныне возродится Царство Польское, как в старину, как в те далёкие времена, когда великие народы – русские, украинцы и поляки – жили под одной крышей, в общем доме с названием Российская империя!

Грянули аплодисменты.

– Так было, так должно быть и так будет. На происки германских и прочих любителей побряцать оружием у нас найдётся достойный ответ. Кто придёт в наш дом с миром – живите и благоденствуйте. Кто явится с мечом – от меча и погибнет. Не мною сказано, но сказано верно. Так было и так будет…

Аплодисменты, нарастающий одобрительный гул голосов, слова генерала от инфантерии тонут в выкриках: «Слава героям! Командующему победоносной армии – ур-р-р-а!»

Неестественно красные губы Тухачевского двигаются будто бы сами по себе, выпуклые глаза смотрят сквозь окружающих. Наверное, где-то там, за спинами присутствующих, он видит новые победы русского оружия и окончательное торжество имперского духа.

Саблин с Блажеком отворачиваются.

– А что, друг Милан, – неожиданно предлагает Саблин. – Не выпить ли нам водки?

– Боюсь, Иван, в столь блистательном обществе это будет выглядеть… неприлично.

– Да плевать. Хочу выпить водки, по старому русскому обычаю. За Юру Фирсова и Игната Сыроватко. За Никиту Штоколова и Колю Митрофанова. За Андрея. Если бы не он, может, ничего этого сегодня и не было бы, – Саблин повёл рукой вокруг.

– Ты прав, Иван. Андрей погиб за то, чтоб другие жили. Давай помянем ребят.

– Пан старший! – снова воззвал Саблин. Тот появился, как и не уходил:

– Чего изволите?

– О, прям не варшавский официант, а настоящий русский половой! – восхитился Саблин. – А сообрази-ка нам, братец, по стопке водки. И чтоб непременно с солёным огурцом. Сможешь?

– Один момент, – официант ретиво бросился выполнять пожелание господ офицеров. Но через минуту вернулся обескураженный: – Извините, господа, огурцов нет. Есть греческие маслины и солёные японские сливы…

– Дожили, – вздохнул Саблин. – Какие-то сливы из Японии, с другого конца света есть, а огурцов нет. Найди, хоть из-под земли достань. Хоть в трактире напротив, но чтоб огурец был! Или жмень квашеной капусты… Вып-полнять!

И вновь оживление в зале, шорох голосов, движение, словно подуло вдруг свежим, весенним ветром. И это в конце декабря! Офицеры обернулись.