Нас ждет огонь смертельный! Самые правдивые воспоминания о войне - Владимир Першанин

Но события приняли неожиданный оборот. Во-первых, оба ближних немца, которых мы посчитали убитыми, вскочили и бросились убегать. Но не к окопу, а в разные стороны, стремясь уйти в низину, к воде, сообразив, что в спину мы их добьем сразу. Кто думает, что тридцать пять – сорок метров дистанция для автоматов снайперская, тот глубоко ошибается. Мы зацепили их крепко, но не уничтожили. И неудивительно. Нам мешали ветки, от которых пули рикошетили, а выползать на открытое пространство было слишком опасно.

Я дал еще две очереди, свалил «своего» немца и тут же сменил магазин. Дунаев сделал ошибку, которая свойственна людям, мало стрелявшим из автоматов. Ни наши ППШ, ни немецкие МП не предназначены для непрерывной, почти пулеметной стрельбы. Майор ловил «своего» немца длинной, бесконечной очередью. Он его достал, и фриц свалился у воды, но автомат не выдержал очереди в полсотни патронов. Заклинило патрон в казеннике. А из окопа в нашу сторону гулко застучал массивный чешский пулемет «Зброевка-Брно». Закричал старший лейтенант. Я оглянулся. Он ворочался в трех шагах от меня и тянул на одной ноте приглушенный стон: «А-а-а!..»

Дунаев возился с заевшим автоматом. Герасимов, сержант и я стреляли по вспышкам пулемета. Майор неосторожно приподнялся, автомат вылетел из рук.

Дунаев влип в землю, прижимая окровавленную правую руку Пули – обычные, трассирующие, разрывные – сбивали ветки, лопались крошечными взрывами на стволах деревьев, вспыхивали шипящими огоньками на коре низкорослых берез.

– Гранаты… надо гранаты, – бормотал майор. – Что с Борисом?

С Борисом было хуже некуда. Две пули пробили правый бок, развалив печень, изо рта текла кровь с зеленью. Жить ему оставалось немного. А насчет гранат? Как ни исхитряйся, а сто с лишним метров открытого пространства не преодолеешь. Мы и так стреляли, не поднимая голов. Пуля выбила диск в автомате взводного. Он отстегнул запасной с пояса умирающего топографа.

– Сержант, ползи! – почти выкрикнул Дунаев. – Мы прикроем.

Куда ползти? На смерть? Но майор рассуждал масштабами батальонов и полков. Что ему какой-то сержант, прошедший ранения, обреченную пехоту и случайно попавший в охрану штаба дивизии, где надеялся выжить.

– Не надо сержанта, – сказал я. – Мы попробуем снять пулеметчика.

Не получилось. Немец вставил вторую ленту и в ответ на наши короткие очереди запустил новый веер разномастных пуль. Сгнившая ветка, толщиной с кисть руки, шлепнулась мне на голову, разодрав щеку. Лейтенанту пробило мякоть плеча пониже погона. Пули с хлюпаньем прошили тело несчастного Бориса-топографа и подкинули вверх планшет майора, чудом не задев «лимонку», которой он собирался взорвать наши ценные документы. Сержант с тоской посмотрел на меня, снял бушлат. На груди поблескивали две медали «За боевые заслуги» и две нашивки за ранения. Может, он рассчитывал, я еще раз скажу майору, что ползти бесполезно. Но я сказал другое:

– Ползи вдоль берега, там уклон.

Парень кивнул. Он знал это. Знал и другое – пулемет достанет его и у кромки воды. Он сумел проползти метров пятьдесят, пока мы с лейтенантом стреляли по окопу, тщетно пытаясь выделить торчавшую каску пулеметчика и отвлечь его внимание. Сержанта ударило по ногам, он скорчился клубком, вокруг плясали фонтанчики мха и бурой болотной земли, шевелили уже мертвое тело.

Но, кажется, в этот момент лейтенант Иван Герасимов сумел оглушить немца одиночным выстрелом. Пулемет замолчал, и мы с Герасимовым бросились вперед, непрерывно стреляя. У меня закончились в автомате патроны. Я отшвырнул его и выдернул из кобуры свой старый потертый ТТ, прошедший со мной болота, долгую лежку с застуженными легкими в лесном домике. Он был моей последней надеждой, когда мы остались одни с капитаном-разведчиком и медсестрой посреди ничейного леса, и вот сейчас должен был выручить меня. Мы взлетели на бруствер. Пулеметчик возился на дне окопа, зажимая окровавленную голову. Второй номер пристраивал на раненой руке автомат. Мы застрелили обоих в упор.

Обычно спокойный, Дунаев суетился. Возможно, сказывалось ранение. У него было пробито предплечье и ладонь. Наскоро перевязав, мы убедились, что старший лейтенант и сержант мертвы. Их тела по приказу майора мы бросили в болото. Наскоро обшарили карманы трех убитых рядовых вермахта и старшего унтер-офицера. Забрали документы, два автомата, пистолет. Затвор пулемета ловко выдернул лейтенант Герасимов и швырнул далеко в воду.

Мы очень торопились и едва не забыли драгоценную сумку майора с картами и моей «лимонкой». Немного поспорив, решили возвращаться тем же путем, хотя он вел на запад. Доверились лейтенанту, которого в спешке забыли перевязать. Перемотали рану на ходу. К своим вернулись под утро. Я подробно описываю этот эпизод, потому что наше начальство подняло шум. Как же, пропала оперативная группа штаба дивизии! Дунаев, предчувствуя будущее разбирательство, приказал нам говорить все, как было. За исключением двух «мелочей». Мы вовсе не заблудились, а вышли, проводя подробную рекогносцировку, на передовой немецкий пост, выставленный совсем недавно. И сидение на гриве длилось не пять часов, а всего полтора. Сколько надо, чтобы подготовиться и уничтожить пост.

Майор Дунаев за успешную рекогносцировку, решительное уничтожение поста противника и свое героическое ранение получил орден Отечественной войны 1-й степени, вторая у него уже имелась. Погибшего невезучего топографа обошли. В полку он пробыл недолго, и его толком не знали. Погибший сержант получил посмертно медаль «За отвагу». Лейтенант Герасимов, спасший всю группу, также получил «Отвагу» и был утвержден старшим адъютантом батальона. Меня награждать не стали, рассудив, что орден и две медали – вполне достаточно за четырех убитых фрицев. Мне объявили благодарность от имени командира дивизии, кусочек плотной бумаги с лозунгом вверху «Смерть немецким оккупантам», подписями и печатью. Благодарность я бережно спрятал в свою полевую сумку.

Майора Дунаева после выписки из госпиталя куда-то перевели с повышением. Я служил с ним недолго. Это был опытный и далеко не трусливый офицер. Почему я не говорю «смелый»? Не знаю. После всего у меня остался какой-то неприятный осадок, который быстро рассеяла продолжавшаяся война. Чего не случается на фронте?

Летом сорок четвертого года корпус брал город Нарву, сильно укрепленный узел сопротивления немецких войск. Наши части были оснащены тяжелыми орудиями, минометами, танками и самоходными орудиями. С воздуха нас активно поддерживала авиация. В тот период командование уже отходило от тактики лобовых ударов, которые приносили большие потери. Приходили шифровки с прямым указанием: «Людей беречь!» Мощные укрепления Нарвы были разбиты авиацией и огнем тяжелых орудий. Конечно, были потери, но сравнительно меньше, чем в других операциях.