Нас ждет огонь смертельный! Самые правдивые воспоминания о войне - Владимир Першанин

Кормили так себе, но сильно не голодали. Каша, хлеб и сладкий чай на завтрак. Через день кусочек сливочного масла. На обед неплохие щи или суп и снова каша. Мяса почти не видно, но хоть запах есть. По воскресеньям нас старались подкормить получше: гречневая каша, иногда булочки к чаю.

На курсах учились ребята, как правило, закончившие девять-десять классов, техникум, кого-то взяли из институтов. Это накладывало отпечаток и на поведение, отношение к занятиям. Конечно, все мы были молодыми, любили дурачиться, но серьезных ЧП за все время не было.

Помню, на политзанятиях преподаватели хоть и не отступали от программы (Красная Армия всех сильней, немцы одурачены, венгры, итальянцы – плохие солдаты), но явных глупостей старались избегать. Учитывали аудиторию. О крупной неудаче наших войск под Харьковом высказывались очень осторожно, предпочитая повторять ничего не говорящие сводки Информбюро. Не забывали цитировать статьи о том, как «подразделение капитана К. или майора Н. подбило сколько-то танков и уничтожило 100, а то и все 500 гитлеровцев». Таких заметок в газетах было великое множество. Если судить по ним, от немецких дивизий пух и перья летели. Конечно, мы воспринимали это весьма скептически. Хотя в целом настроены были патриотично и рвались в бой. Просто не любили брехню. Но за правду в то время можно было легко попасть под трибунал. Когда вышел приказ № 227, политработники на все лады комментировали его (в нужном направлении!), подробно с нами изучали. Боевой жесткий приказ как руководство к действию. Ничего о героях сочинять не надо. «Ни шагу назад!» – куда яснее?

Учебу поджимали, учились с утра до вечера, и на месяц раньше срока, получив звание «младший лейтенант», я был направлен в Эстонский корпус, в 249-ю дивизию помощником начальника шифровального отдела.

Несколько слов об Эстонском национальном корпусе. Он был сформирован в 1941 году под Челябинском. Костяк его составляли эстонские коммунисты и добровольцы. Было много бойцов и других национальностей: русских, украинцев, белорусов, казахов. Всех не перечислишь. Зная о непростых отношениях прибалтов к Советскому Союзу, у многих, возможно, сразу возникнет вопрос: а как воевали эстонцы, которых в корпусе было больше половины.

Отвечу коротко. Воевали эстонцы храбро, как и другие бойцы. Будет лицемерием, если скажу, что эстонцы на «ура» встречали Советскую власть и присоединение Прибалтики к Советскому Союзу в 1940 году. Многие привыкли к своему укладу жизни, не принимали колхозы, часть прибалтов подверглись репрессиям, перед войной были высланы за Урал. Но большинство, взявшие винтовки и вступившие в Эстонский национальный корпус, понимали, что такое фашизм. Смерть, рабство, геноцид целых народов. Поэтому и сражались.

Буду всегда помнить грамотных, преданных своему делу командира корпуса генерал-лейтенанта Пэрна Лембита и командира нашей дивизии генерал-майора Ломбака. В оперативной группе на передовой, рядом с нами, делил опасность и умело руководил полковник Фельдман. Помню высокого жизнерадостного капитана, помощника начальника разведотдела Рудольфа Казари, погибшего в бою и похороненного с однополчанами Николаем Тропихиным, Николой Варченко, Федором Ковальчуком.

Рудольф Казари погиб в бою в декабре 1942 года, выбивая засевших в подвале немцев. Он шел впереди и был убит автоматной очередью.

Имелись и такие, кто не прочь был перейти на сторону немцев. И переходили. Но россказни о массовом переходе к немцам – это неправда. У эстонцев своя гордость. Хотя обрабатывали их немцы крепко. И листовки бросали, и по радио на весь передний край выкрикивали призывы:

– Эстонцы! Переходите к нам. Завтра уже будете в Таллине!

Скрывать не буду, был случай, когда под Великими Луками рота, сагитированная своими командирами, пыталась перейти к немцам. Часть их при переходе была уничтожена, кто-то сумел добраться до немцев, остальных судил трибунал. Судьба мне их неизвестна. Это случилось в конце сорок второго года. Сотни городов Советского Союза, Прибалтика, Украина, Белоруссия были под немцами. Бои шли на Волге. Не каждый верил тогда в победу. Переходили к немцам, пытаясь спасти свою жизнь, а кто и за тем, чтобы повернуть оружие против Красной Армии. О других случаях группового перехода к немцам я не слышал. И не хочется даже вспоминать, зная, сколько павших товарищей всех национальностей мы оставили в земле на пути к победе.

В октябре 1942 года нас перебрасывали под Москву. Темнота, стук колес. Несколько бойцов пели протяжную грустную песню на эстонском языке. Песня была знакома:

Мне часто вспоминается отчий дом,И часто вижу сон о том,Где отцовская крышаУкрывала меня маленького.

Я с тоской слушал их. Второй год идет страшная война, и конца ей не видно. Вряд ли вернусь с нее живым.

Под Москвой пробыли недолго. В ноябре 1942 года нас перебросили на Калининский фронт. Калинин был уже освобожден, и нам предстояло, заменив понесшие огромные потери войска, выбивать немцев из других городов и поселков. Снова теплушка, стук колес, мерцает натопленная печка, а в приоткрытую дверь видны ночные заснеженные поля.

Перед отправкой каждый получил пластмассовый пенальчик и листок бумаги. Было приказано написать все данные о себе, адрес семьи. Смертный медальон. Многие бойцы тайком рвали бумажки и выкидывали. Считалось дурной приметой таскать эту посмертную штуку. Разговорился с соседом-офицером. Тоска, да еще вспомнил этот пенал, куда добросовестно вложил листок с адресом родителей.

– Выбрось ты его. Легче станет. Чего себя заранее хоронить? – посоветовал сосед по теплушке.

Подумал я и выбросил этот листок, а пустой пенал сунул опять в брючный карман. Я надеялся вернуться домой. Даже легче после этого стало.

Прибыли под Великие Луки. Город, занятый немецкими войсками, был взят в кольцо, и наша дивизия с первых дней окунулась в жестокие бои.

Основная моя работа проходила в составе оперативной группы штаба дивизии. Обычно нас было 10–15 человек, три-четыре автомашины, рация. Группу возглавлял кто-то из старших офицеров штаба дивизии. Мы координировали действия полков, держали шифрованную связь с руководством корпуса, армии. С оружием – автоматами, пистолетами, ручными гранатами – не расставались ни днем ни ночью. Обязательно выставляли караул, а ночами – усиленный.

Мы хорошо понимали, что оперативная группа с ее кодами, шифрами, секретной информацией – ценная добыча для немецкой разведки, и были всегда настороже, не подпуская близко ни одного постороннего человека. О том, чтобы попасть в лапы немцам, и речи не было. Имелся четкий план действий в чрезвычайной ситуации – быстрое уничтожение всей секретной документации, а дальше… отстреливаться до конца, и если не подоспеет подмога – последняя пуля в себя. Штаб группы с радиостанцией и основной документацией находился обычно за передним краем наших войск, в неглубоком тылу. Но разведывательные группы по 2–3 человека, в сопровождении кого-то из офицеров линейных полков и батальонов, практически каждый день находились на передовой.