Разбег - Валентин Рыбин

К Иргизову подошел Супрунов.

— К селу совсем нет скрытых подходов. Местность, как на ладони. Из лесу нападешь — накроют сразу. С той, северной стороны, тоже чистое поле — не подойти.

— А если лихой атакой взять село? Нанесем удар двумя группами с разных сторон, — предложил Акмурад.

— Конечно, капитан, окончательное решение принимать тебе, но давайте малость подумаем, прежде чем лезть в пекло. — Иргизов заговорил спокойно и рассудительно, словно на базар собрался. Это даже смутило Акмурада.

— Ну, что ж, думайте. Я, например, иного хода операции не вижу. Стремительная атака принесет полный успех, не сомневаюсь.

— Потеряем половину эскадрона, — возразил Иргизов.

Супрунов, подумав, спросил:

— Товарищ капитан, нет ли среди ваших бойцов артиллеристов?

— Сам я, прежде всего, артиллерист. Да только зачем тебе артиллеристы? — не понял Каюмов.

— Если б были артиллеристы, мы могли бы захватить пушки и пальнуть из пушек по клубу и сельсовету. Там весь немецкий гарнизон.

— Да, братцы, а ведь это мысль! — рассудил Иргизов. — А какое расстояние от пушек до клуба и сельсовета?

— Метров сто, не больше.

— Да, действительно! — загорелся возможностью коротко, одним ударом расправиться с немцами Акмурад. — Пожалуй, я пойду сам с разведчиками.

— Хвалю, комэск. — Иргизов пожал ему руку.

Группа из тридцати человек двинулась к селу короткими перебежками, пряча под маскхалатами черные диски автоматов. После каждой перебежки ложились в снег и прислушивались. Через минуту поднимались вновь — и так до крайних изб села. Потом пересекли несколько улочек, вызвав лай собак. Но собаки и раньше лаяли, разбуженные трескотней ракет и пьяным гвалтом немцев возле клуба… Неслышно приблизились к площади. И в самое время: на ней уже не было ни души. У входа в клуб, властно, по-хозяйски расставив ноги, стоял часовой с автоматом. Два других ходили вдоль освещенных окон. Разведчики лежали на обочине и видели — в клубе стояла огромная елка и множество пар кружилось вокруг нее под звуки аккордеона. Иргизов легонько тронул за плечо Акмурада.

— Ну что ж, двинулись. Пора… Часовые как раз сошлись, закуривают.

Пользуясь моментом, разведчики проползли последние метров пятьдесят по-пластунски и оказались возле самих орудий, обращенных жерлами в белую декабрьскую степь. Вот уже подползли к колесам, приподнялись, спрятавшись за бронированными щитами пушек. Теперь дождаться, пока часовые разойдутся. Те поговорили и потопали гуськом, приплясывая от холода. Один, второй, третий… Идут вдоль пушек. Иргизов поднял руку. Бросок разведчиков — и в одно мгновенье часовые оказались под колесами. Не прошло и трех минут, как все десять орудий были нацелены на окна клуба.

— Ну, что, с богом, как говорится? — Иргизов посмотрел на Акмурада.

— Давай!

— Пли! — скомандовал Иргизов и десять стволов в упор расстреляли клуб с офицерами и солдатами, и сельсовет, в окнах которого тоже мелькали тени.

Удар был таким мощным, что в ответ не последовало ни выстрелов, ни криков. Клуб был разнесен в щепки. Черный дым и быстро распространяющееся пламя охватило остатки строений. А Пленные часовые, подталкиваемые автоматами разведчиков, уже развернули орудия, зарядили и ударили по церкви. Несколько снарядов попали в цель. Громко и отчаянно зазвенел на всю округу колокол. Почти тотчас ворвались в этот панический гул крики «ура!». Это эскадрон выскочил на улицы Сазоновки. Конники прочесали село, рассыпая автоматные очереди и забрасывая дворы гранатами, откуда оказывали сопротивление фашисты, стоявшие на квартирах. Через полчаса все съехались к площади, над которой гигантской рождественской свечой пылал клуб.

— Наделали шуму! — сказал удовлетворенно Иргизов.

— Наделали, — согласился Акмурад. — Но задерживаться тут некогда.

Двинулись вдоль опушки леса на юг, помочь партизанам. Обогнули лес и остановились: горит Богородское. Ружейная стрельба из горящего села доносится. А вот уже на восточном берегу пушки заговорили. Заухала, загудела, загремела рождественская ночь на Волге…

XV

Осенью списанный по ранению с военной службы вернулся домой Артык. На вокзале встречали его жена, дети и родственники. Он вышел из вагона в форме лейтенанта: в одной руке чемодан, в другой — трость с резиновым набалдашником. Правая нога у Артыка немножко короче: ступил на перрон и сразу перевалился на бок, но звякнули награды на груди. Приосанился Артык, прослезился от радости встречи с родными людьми. Домой в аул шли целой толпой. Люди встречные останавливались, завидуя счастью фронтовика и его семьи. Говорили с понятием: «Бог с ней, что нога короче, была бы голова и руки целы…»

Через несколько дней в ауле стало известно, что Артык вновь стал председателем сельсовета. А потом почувствовали люди, как оживилась жизнь в селе с его возвращением. Неугомонный и строгий, Артык стал появляться то на капустных грядках, то на богарной пшенице, то у виноградных плантаций. Днем вдохновлял колхозниц, чтобы работали не покладая рук для фронта. Сам, для примера, становился к грядке, и шел, припадая на бок, — выдергивал из земли морковь или лук. Вечером приглашал в контору сельчан на беседы, рассказывал о боевых делах на фронте, вселял в людей уверенность. Аульчане собирали для фронтовиков теплые вещи, заготавливали продукты, отсылали в освобожденные районы сельскохозяйственный инвентарь. Артык, по своей природе максималист, агитировал сельчан, как мог. Одного поощрял, восхищаясь его щедростью и ставил в пример другим. Другого журил за жадность, призывая к патриотической совести. В один из вечеров Артык встретился с Галией, расспросил о муже — покачал недовольно головой, удивляясь, почему Аман работает не на конезаводе, не в колхозе, а на текстильной фабрике, да еще вахтером. Поинтересовался, где воюет ее сын Акмурад. О Ратхе расспросил и, узнав, что он — в запасном полку, презрительно усмехнулся: «Приспособился неплохо, а ведь делал вид, что в бой рвется… Непонятен мне ваш род… Каюмовых… Аман прячется, на фабрике, Ратх в запасном полку…» Галия-ханум ушла от Артыка, словно ее ледяной водой облили.

В зимний клуб ашхабадского аула не пробиться. Да начала митинга минут пятнадцать. Колхозное руководство топчется, собираясь за кулисами, а клуб давно переполнен. Ряды, с первого до последнего, все заняты: в основном — женщины, но немало стариков и особенно много школьников. Они в несколько рядов сидят на полу перед сценой, громоздятся на окнах. И в небольшом клубном вестибюле слышны их задорные голоса: требуют, чтобы пустили в зал.

Галия Каюмова — учительница аульной школы — немножко запоздала. Бегала после уроков домой — переодеться и взять что нужно. Пришла в пальто с меховым воротником и с красивой кожаной сумкой — с ней она ходила по городу до войны, в праздничные дни. Но ведь и сегодня праздник, да еще какой! Советские войска разгромили фашистские полчища в Сталинграде… Весь день, с самого утра в городе гремят репродукторы: «…прорвав фронт противника, советские войска 23 ноября соединились в районе Калача… В ходе операций войска трех фронтов разгромили 12 дивизий…»

— Ах, я немножко запоздала… Разрешите, пожалуйста, — спросила Галия, виновато улыбаясь.

Сидевшие в первом ряду девушки, бывшие ее ученицы, подвинулись, дав ей место. Сами, по случаю большого митинга, в новых цветастых платьях, в хороших пальто, но Галия одета несравненно богаче. В школе на уроках ее такой никогда не видели.

— Нет ли письма от сына? — спросила Джерен — соседка, зная наперед, что Галия-ханум получила от Акмурада треугольничек.

— Есть! — Глаза Галии радостно засияли. — Медалью наградили Акмурада. Я читала его письмо и плакала от счастья. Он так давно нам не писал. Я думала, он нас забыл, или еще хуже… Думала — погиб. Вдруг бежит ваша дочка и кричит мне: «Тетя Галия! Тетя Галия, вам письмо!» Сначала у меня душа ушла в пятки. А когда прочитала — оказалось, он жив-здоров. — Галия-ханум доверительно склонилась над ухом Джерен и прошептала: — Оказывается, в Ташкенте у нашей невестки внук родился…

— Пусть почаще в ваш дом заглядывает счастье, — пожелала Джерен и выпрямилась, видя, что со сцены призывают к соблюдению тишины.

Переполненный зал сразу притих. На сцену вышли председатель сельсовета Артык, председатель колхоза и представитель райкома партии. Все в пальто и шапках, потому что в клубе не топлено, а на дворе идет холодный дождь. Председатель колхоза объявил митинг открытым и дал слово Артыку. Поднявшись на трибуну, тот довольно спокойно оглядел сидевших в зале, заговорил о героизме воинов-туркменистанцев… 87-я туркменская стрелковая бригада недавно прибыла в Москву и сейчас, расположившись в Ногинске, ждет приказа, чтобы выехать на фронт… Бригаде вручено боевое революционное Красное Знамя… Бойцы поклялись с честью выполнить свой священный долг перед Родиной… Артык развернул московскую газету: