Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты по мне скучаешь? Ви считает, тебе больше нравится одной. Говорит, тебе без разницы.
Провожая их в Лондон каждую субботу, я не могла думать ни о чем, кроме своей дочери. Тогда я еще не знала, что сегодняшний пятничный ужин станет последним. Что они начнут уезжать в Лондон на все выходные, а потом и с захватом будней. Что Долли станет все реже приезжать домой и, даже когда будет приезжать, с ней всегда будет Вита; они станут как супружеская пара, и одну без другой будет невозможно представить. Я смотрела, как каждую субботу они втроем отбывали на новой машине Ролло, несущейся по нашей тихой улице на полном газу; она была такая же красная, как его первая дурацкая машина, а из открытых окон лилась громкая диско-музыка. Вита садилась за руль, только если ехать было недалеко: мне не хватает концентрации, дорогой, через двадцать минут за рулем я засыпаю. Но меня поражало, что Долли садилась на переднее сиденье рядом с Ролло, а Вита ехала сзади. В нашей семье даже маминой любимице Долорес не разрешалось ездить на переднем сиденье, там всегда сидела только жена водителя. Долли рассказывала, что по пути в Лондон Ролло слушал «Радио 1», а на обратном пути – классическую музыку. Это настраивало его на нужный лад, на работу или отдых, однажды с серьезным видом призналась она, словно я была посторонним человеком, собиравшим о них сведения и все это было мне интересно.
Сейчас, вспоминая те ранние утра, когда я стояла и смотрела, как моя дочь уезжает, я мысленно не позволяю себе стоять и молча наблюдать, как Долли уносится прочь. Я не стою у окна неподвижно, пока она спокойно садится в красную машину, а Ролло ловко захлопывает дверь одним движением руки. В моих грезах я бегу к ней, хватаю за руку (и она не возражает, как возразила бы в жизни, но падает в мои объятия) и утаскиваю в дом. Но даже в грезах у меня не получается вернуть обратно детей из «Лейквью», которых забирают из их слишком дорогого дома и разбрасывают по семьям незнакомцев, как соль.
– Долли, конечно, я по тебе скучаю. Мне хотелось бы, чтобы ты жила дома. Но ты так хотела уехать с ними, – ответила я.
– Мне кажется, я им очень нужна, понимаешь? – она снисходительно улыбнулась, как любящая мать. – Ролс говорит, что Ви счастлива, только когда я рядом. Даже если мы просто сидим дома. Говорит, что не знает, что бы она без меня делала. И он тоже.
– А в чем заключается работа? Отвечаешь на звонки? Принимаешь доставки? Тебе это поручили? – мне правда было интересно, чем она занималась весь день.
Долли вздрогнула, будто ей влепили пощечину.
– Нет! Нет, что ты. Я помогаю Ви. А когда мы в городе, мы встречаемся с людьми… – она неопределенно махнула в сторону шкафа: – …ходим по магазинам. В том числе по интерьерным. Делаем всякие дела. Ну, сама знаешь, – она окинула меня критическим взглядом. – Хотя нет, откуда тебе знать. Ты же работала только на папиной ферме и больше нигде. Откуда тебе знать, что такое настоящая работа? Это сложно, мама, надо адаптироваться и делать то, что от тебя требуют.
Я вздохнула.
– Тебе необязательно так много работать этим летом. И ты не можешь отвечать за Виту, она взрослая. Долли, это слишком. Ты совсем пропала. Когда в последний раз виделась с бабушкой и дедом? А с отцом? Отрадно, что ты много работаешь, но убиваться не к чему. Хочешь, я поговорю с Ролло? Он поймет. И Вита поймет. Давай…
Долли внезапно выпрямилась.
– Нет! О чем ты говоришь? Не надо! – она отвечала очень резко и качала головой, то ли мне, то ли мысленно споря с самой собой. – Мам, ты с ума сошла, – тихо сказала она, словно отчитывая двухлетнего ребенка, чьи проказы зашли слишком далеко, но по-прежнему ее забавляли. – Хватит. Давай пойдем.
Еда в тот день была чуть проще обычного, но все равно странная. Ролло принес суп, который назвал вишисуаз; он произнес это слово на безукоризненном французском, вытянув пальцы и сложив их домиком, как дирижер. Суп был мало того что холодным, в нем плавали кубики льда, как в коктейле. Соленый овощной коктейль. Я съела одну ложку.
– Ролло, – я сделала большой глоток тоника, – это ужасно. Это не суп.
Он тут же опустил ложку и расхохотался, передав мне корзинку с хлебом. Они всегда подавали к столу мягкие белые булочки, хотя сами почти никогда к ним не притрагивались.
– Богатые не едят хлеб? – спросила я за одним из первых пятничных ужинов.
У Виты и Ролло в кои-то веки не нашлось ответа; они молча вопросительно переглянулись и пожали плечами.
После ужина всегда оставались булочки, Ролло заворачивал их в салфетку и вручал мне, чтобы я взяла их с собой. Белая льняная салфетка вместо пакета – в этом был весь Ролло. Я оставляла салфетки себе, зная, что он никогда не попросит их вернуть. Они и сейчас у меня, лежат в буфете, аккуратно сложенные и без единого пятнышка.
Вита сказала, что на званых ужинах часто подают жирные тяжелые блюда и гостям просто не хочется есть много хлеба.
– Но у хорошего хозяина всегда на столе белые булочки, потому что смысл застолья в ощущении комфорта и изобилия. Поэтому всего должно быть много, – Вита говорила таким серьезным тоном, словно речь шла о старинном религиозном ритуале. – Когда есть запас еды, человек чувствует себя спокойно.
Сидевшая рядом Долли так же серьезно закивала.
– Так же я чувствую себя в своей комнате. Вы очень здорово…
– В твоей комнате, Долли? – впервые за все время я сделала ей замечание.
Она повела плечами, даже не думая оправдываться.
– Ну да, в своей комнате здесь.
Вита погладила ее по спине и снисходительно улыбнулась.
– Конечно, это твоя комната, дорогая.
На второе подали холодное карри из курицы с разными салатами и слойками с мясной начинкой, сложенными аккуратными конвертиками. Ролло раздал тарелки и стал следить, чтобы всем досталось желанное блюдо. У самого, впрочем, еда на тарелке осталась почти нетронутой; он пил красное вино и вскоре откупорил вторую бутылку. Долли и Вита говорили
