Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920 - Хадлстон Уильямсон

Мы намеревались осмотреть одну медицинскую часть, устроившуюся в деревне, потому что бывший со мной офицер по имени Роч крайне интересовался вопросом немедленной и длительной изоляции больных тифом. Он перенес, однако, жестокий шок, увидев полное отсутствие каких-либо мер в этом направлении. Подготовка больных к перевозке в санитарных поездах, завернутых только в стерилизованные одеяла, в то время как их инфицированная одежда систематически пропаривается и готовится к повторной выдаче, представлялась нам достаточно простым делом после того, что мы видели во Франции, но здесь для русской медицины это все еще было недостижимой вещью. Дело еще осложнялось тем, что вся одежда, одеяла и любое другое имущество, побывавшее в пользовании у солдата сколь угодно короткое время, с этого момента считалось его личной собственностью. Однако Роч настоял на посещении стерилизующих и дезинфицирующих устройств, и нам раскрылось страшное состояние дел.

Какой-то подвал использовался как «серный ящик» для дезинфекции одежды, но, судя по стремлению потянуть время и изменить распоряжение русского офицера-медика, этот аппарат не использовался. В конце концов нас подвели к неприглядного вида бойлеру на колесах.

– Он постоянно использовался вплоть до самого недавнего времени, честное слово, – уверяли нас. – Он только сейчас простаивает, потому что человек, который в нем разбирается, заболел.

Машина, несмотря на вид, была совершенно в рабочем состоянии, но наверняка не использовалась уже несколько месяцев, и, несмотря на протесты со всех сторон, Роч упорствовал в своем наступлении на этот «серный ящик». Опять начались проволочки и предложения альтернативы.

– Я хочу видеть серный ящик! – настаивал Роч.

– Но мы же показали вам серный ящик! – отвечал русский.

– Это не серный ящик.

– Разве?

– Нет!

– Но очень эффективный.

– Это не серный ящик.

В конце концов кто-то что-то шепнул русскому доктору, и тот обратился к Рочу.

– Надо отыскать человека, у которого ключи, – сообщил он. – Похоже, он куда-то исчез. Мы уже послали поискать его.

К тому времени как нам удалось дойти до цели, они сумели развести серную горелку в подвале, от чего можно было убить всех вшей в радиусе шести миль, и уже практически удушили весь персонал, которому полагалось отвечать за эту работу. Эти люди явно никогда до этого не работали с установкой.

Единственным светлым пятном во всем этом безразличии и неумении было то, с чем я все чаще сталкивался и что проливало яркий свет на один из самых мучительных вопросов, касавшихся общественных условий в России. Это были проницательность, умение, деловитость и настойчивость в требовании помощи и совета, проявленные еврейскими врачами, которых всегда было один или два в каждой медицинской части. Это была единственная должность, в которой евреям разрешалось служить, и в сравнении их методов с теми, что применяли ортодоксы-русские, было легко разглядеть причину того выдающегося положения, которого они достигали в любом районе или обществе, где обосновывались. Более резкий контраст трудно себе представить.

– Проще было бы дать евреям править Россией, – сказал Роч. – Похоже, они – единственные люди, способные управлять всем, чем угодно.

Фактически их компетентность и энергия, подкрепляемые чувством обиды за поколения несправедливого обращения и нетерпимости, привели многих из них в авангард большевистского движения.

На следующий день мы отправились верхом и добрались до Манелина, где находился штаб 1-го корпуса. Командир корпуса генерал Алексеев был на передовой, но мы встретили его заместителя генерала Маркова, и предметом обсуждения стал болезненный вопрос артиллерии. У него были лишь две батареи, вооруженные британскими 18-фунтовиками, и одна батарея гаубиц калибра 4,5 дюйма.

От Манелина на следующий день мы поехали на машине с самим генералом Марковым и его адъютантом. Марков, который всегда носил белую меховую папаху, был много старше большинства русских генералов и обладал вспыльчивым характером, но он также умел произносить шутки самым обыденным голосом и был, должно быть, очень хорошим солдатом старой школы.

В Усть-Медвединкую мы приехали поздно ночью, свет фар машины желтел в тумане и резко подскакивал, когда машина преодолевала ухабы. Сейчас Усть-Медведицкая была штабом 6-й дивизии, и так как мы все время упорно рвались вперед на север с тех пор, как отошли от железной дороги, я не удивился, увидев вокруг изобилие снега. Он вместе с грязью, оставшейся после дождя, за которым последовал первый снегопад, привел дорогу в жуткое состояние – появились огромные глубокие рытвины, где останавливались целые вереницы всевозможных автомобилей. Первой застряла машина с вращающимися колесами, в которой с удобством сидел офицер, и, пока заляпанные грязью солдаты трудились, чтобы высвободить машину, позади остановилась еще какая-то телега. Скоро образовалась огромная пробка из транспортных средств, все увязли в этой грязи, которой было по колено, солдаты матерились, изо всех сил стараясь привести машины в движение, возницы стегали своих лошадей, а старшины бродили из конца в конец, пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом хаосе.

Уже наступил ноябрь, прошло пять месяцев с тех пор, как я нанес первый визит в долину Дона в палящий зной и встреченные мной люди были полны оптимизма в связи с победоносным наступлением казаков. Сейчас лица были суровее, и не было уже радостного ожидания, присущего тем дням. Времена переменились, и вместо желанного наступления на Москву белые армии повсюду отступали.

Сейчас приходили самые тревожные вести.

– Происходит общее отступление Добровольческой армии из района Курского выступа, – сообщили нам. – Это вызывает отход кавалерии Шкуро. Войска понесли тяжелые потери в ходе воронежских боев. Также отходит весь 3-й Донской корпус. Он удерживает линию, идущую от железной дороги из Подгорной до Валуек.

Похоже, задачей 1-го корпуса было удерживать подступы к плацдарму Усть-Медведицкой и сохранять контакт с левым флангом Врангеля. Но и Врангель был в опасности на Волжском фронте, где большевистские речные канонерки играли очень важную роль в крушении его надежд, а переменчивый характер его кавказских кавалеристов свидетельствовал о непригодности к длительному, упорному сопротивлению, на которое их вынуждало навязанное им численное превосходство красных.

Мы доехали на машине до села Красное, чтобы побывать в 4-й пластунской бригаде, и, учитывая состояние колеи, я был удивлен, что наша тяжелогруженная машина вообще смогла довезти нас до места. Каждую минуту я ожидал, что лопнет какая-нибудь шина. Но мы доехали и остановились у первого воинского отряда, который увидели, и это оказалась резервная рота, шедшая на фронт. Нерегулярно на дальнюю дистанцию вела огонь батарея британских 18-фунтовок. Поскольку я заметил нерешительность и паузы в стрельбе, а также явное оцепенение вокруг пушек, пошел взглянуть, что там случилось. Из-за отсутствия достаточного количества тормозной жидкости или из-за неисправных пружин орудия приходилось толкать назад вручную после каждого выстрела. Несмотря на проблемы, расчеты продолжали, прилагая огромные усилия, вести стрельбу, и я не мог понять, почему стволы орудий были подняты для огня на такую максимальную дальность.