Час героев - Александр Афанасьев

Арсен Дадаев, слыша ненавистный металлический голос, злобно вещающий – как голос Даджала, нечистого, – на мгновение появился в окне, плюнул автоматной очередью в сторону зеленого жука, стоящего больше чем в километре от их дома, в сторону ненавистных русистов, убивших только что отца, – и моментально упал на землю. Вовремя! – снайперская пуля ударила в окно, пропела там, где он только что был, ударила в стену, выломав из нее кусок штукатурки вместе с обоями, едва не пробив ее насквозь.

– Шайтан вах кале...

Все окна – под прицелом. Русисты выставили снайперов, торопиться им некуда – они ждут, чтобы кто-то подставился, чтобы убить его с километрового расстояния, не дав даже шанса на защиту. Удаленность и уединенность хутора – теперь играли против остающихся в живых волков, потому что бежать было неуда. Поле – и дорога, до ближайшего перелеска не один километр, все простреливается снайперами. Остается только ждать ночи... и бежать; Арсен знал потайной ход отца, который он проложил до ирригационной канавы. Там сейчас русисты, но... можно проскочить. Если Аллах не оставит их своей милостью – проскочат.

– Сдавайтесь! Группа в Ростове уничтожена, ни одного человека не осталось в живых! Вы проиграли! Вам никто не поможет!

Шамиля убили. Но может – русисты врут? Ведь один раз тоже сказали, что убили – но он же жив? Русисты свиньи, они не могут не врать.

Так ни до чего и не додумавшись, Арсен выполз в коридор – там был Ваха, раненный, но автомат не потерял. Кровь проступала бурым на запыленном камуфляже.

– Ну?

– Не вытащить, Арсен! Зию убили! Меня ранили! Там снайперы... не меньше десятка. Бьют на любое движение. У одного винтовка – стены прошибает.

Арсен поднял голову – не к небу, неба не было – к потолку. Глухо, с горловым клокотанием зарычал, как обложенный со всех сторон флажками матерый волк.

– Сдаваться надо, Арсен! Не прорваться! Нас уже четверо осталось.

– Держи сектор!

Ползком – все простреливалось, снайперы били со всех сторон – он сполз вниз по лестнице, которую отец сделал, как в «лучших домах», с естественным освещением из наборного витража, который теперь был разбит вдребезги пулями. Прополз по полу с мебелью, перевернутой, чтобы были баррикады и удерживались пули, свалился в подвал – и только там смог встать на ноги, как подобает мужчине. Проклятые, подлые русисты... они даже тем, как воюют, унижают горцев... мужчина не должен воевать лежа на животе, в постоянном страхе. Если бы эти были мужчины – они бы отложили винтовки и встретились с чеченцами в поле, в бою...

Фонарь, который выронил отец – еще работал, Арсен поднял его, посветил на мать.

– За что отец посадил тебя на цепь?

– Он тебе не отец... – ответила Малика. – Я твоя мать, а он тебе не отец.

– Он мне отец! – ощетинился Арсен. – Он научил меня, как быть мужчиной!

– Он отнял тебя у меня. Убийцы отняли у меня мужа, а Иса отнял у меня сына. Он бросил тебя в бой, где нет чести. Есть только смерть...

Арсен помолчал, не зная, что сказать.

– Это ты позвала русистов? – спросил он.

– Не успела... – Малика откинулась на стену подвала. – Хотела, но не успела.

Арсен достал оставшийся от отца пистолет, прицелился – и дважды выстрелил. Гулко звякнула перебитая в звене цепь.

– Вставай. Я крикну русистам, пусть они не стреляют, пока ты идешь к ним. Если ты хочешь к русистам – уходи. И знай – ты мне больше не мать...

– Эй, русисты! Мы хотим выпустить женщину! Мы хотим выпустить женщину, не стреляйте! Пусть женщина выйдет, а потом убивайте нас, если надо!

Арсен, лежащий у дверного проема, выставил в него какую-то белую тряпку, примотанную к стволу автомата, помахал ею. Русисты в ответ не стали стрелять.

– Иди! – сказал он матери, стоящей рядом, дальше, у окна, прикрывая его, лежал Мамед, у него была «Сайга» и тоже автомат – готовились к штурму дома русистами и бою в самом доме. Спецназ почему-то не хотел продвигаться вперед, может быть, ждали темноты, может – просто боялись.

– Пойдем со мной, сын, – сказала Малика, – тебе здесь нечего делать. Кто-то должен прекратить лить кровь. У меня нет платка, русские не посмотрят на то, как я его брошу, потому что они не знают наших обычаев – но ты-то чеченец. Заклинаю Аллахом – прекрати все это. Ты же никого не убивал.

– Уходи. Иначе я забуду, что ты моя мать. Уходи...

Ничего не отвечая, Малика шагнула в дверной проем, спотыкаясь, пошла по двору под прицелом нескольких снайперов. И с той и с другой стороны – не стреляли.

– Стоять! – громыхнуло над полем.

Малика продолжала идти по полю, как слепая.

Бичом хлопнул снайперский выстрел от бронетранспортера, пуля вздыбила фонтан прямо под ногами идущей женщины. Она остановилась.

– Снимите платье и повернитесь кругом!

На самом деле – в требовании полковника Кузанцева не было ничего необычного, он приказал это не для того, чтобы унизить женщину требованием снять одежду. Он не испытывал никакого удовольствия от унижения других людей и этим отличался от трусливых и злобных именно от трусости террористов. Все дело было в том, что полковник долго служил на Кавказе и знал, на что способны чеченские боевики. Надеть на женщину пояс шахида и отправить ее вперед, чтобы подготовить дыру в обороне для прорыва, или просто чтобы забрать с собой хоть несколько осаждающих – да запросто. В Чечне имеет стоимость только жизнь мужчины, жизнь женщины или ребенка не стоит ничего, и ими запросто можно пожертвовать. Приказав женщине снять платье и повернуться, полковник просто хотел убедиться, что на ней не надет пояс шахида.

– Э, Арсен! Этот кяффир хочет, чтобы твоя мать разделась!

Арсен развернулся – и залепил Мамеду со всей силы в лицо, вымещая всю свою злость. Мамед хлюпнул разбитым носом, потекла кровь.

– Пшел на позицию! Убью!

Он знал, как делать – научил отец. Просто зеркальце заднего вида, отломанное с машины – и все видно, а сам ты прячешься за стеной. Отец многому научил...

– Снимите платье и повернитесь кругом! Белье можете не снимать! Потом можете идти дальше! Быстро!

Малика не совсем понимала, зачем это. Но она знала, что должна дойти до командира и попросить за Арсена. Сказать, что там только пацаны и никого больше, что взрослых боевиков уже всех убили. Может быть, она скажет через этот мегафон сыну, чтобы он сдался, – и он одумается и сдастся; в конце концов, Арсен никого не убивал, значит, дадут немного. Может быть, русский командир проявит сострадание к матери, к матери, у которой под пулями сын – наверное, и у него есть сын, и у других офицеров тоже есть сыновья, и если она расскажет про свою беду, а Арсен прекратит стрелять и сдастся – все можно будет решить без крови. Если для этого надо, чтобы она сняла платье – она его снимет, может, русские тогда не станут стрелять...

– А чо это полкан-то? На фига ему надо, чтобы баба разделась?

Задавший этот вопрос молодой казак, лежавший в стрелковой цепи у пулемета в грязной канаве вот уже четвертый час, немедленно получил подзатыльник от более опытного пулеметчика.

– Много понимаешь. Эта баба – она только с виду мирная, нет там мирных. У нее, может, под платьем – килограмм пластида с гвоздями! Вот полкан и хочет глянуть, перед тем как к нам подпускать. Держи свой сектор на прицеле, если она подорвется – чехи пойдут на прорыв.

Арсен – закусил губу до крови, когда увидел, как мать расстегивает на себе платье. Потом – тоненько, как молодой волчонок, взвыл, не в силах больше лежать и смотреть на это, перещелкнул предохранитель на автоматический огонь – и саданул очередью матери в спину, чтобы не допустить позора, выкрикивая самые страшные проклятья, какие только знал. Отец много рассказывал ему про джихад, он жаждал джихада, мечтал о джихаде и о себе в джихаде – и получил его, получил свой джихад. Сполна.

Пули визгнули по броне, все пригнулись – и в этот момент совсем рядом от стоящего в оцеплении бронированного «УАЗа» громко бухнула «СВ 338М1», находившаяся в руках опытного снайпера Национальной гвардии. Тяжелой пуле потребовалось всего три десятых секунды, чтобы долететь до места, где скрывался стрелок. Пуля попала Арсену в голову – и его отбросило от дверного проема на пол.

– Готово! Цель поражена, – доложил снайпер.

– Первый, наблюдаю женщину, лежит без движения. Они расстреляли ее. В спину.

Кузанцев покачал головой.

– Вызывайте вертолеты. Мы слишком долго здесь возимся. С ними – не договориться.

Саргорд Арад Бешехти

Иран, здание центрального командования Корпуса Стражей Исламской Революции

11 мая 2015 года

Гнев Аллаха

Аль-Магриб

Намаз Магриб (выполняемый сразу после захода солнца). Этот намаз является символом смерти. А время последних проблесков света до полного их исчезновения и наступления темноты (время между намазами магриб и иша (ночным намазом) – символизирует то, что обычно человека будут помнить лишь короткое время после его смерти. И потом забудут.