Кровавый песок - Фридрих Незнанский

Коля Щербак

Он, как водится, проспал и нормально выполнить поручение Дениса — отвезти Тамаре отчет о проделанной работе — в результате не смог. А было так.

Когда Щербак приехал к Меньшовой, ее уже и след простыл. Прислуга, правда, была дома, но она не знала, куда именно поехала Тамара. Сказала только, что хозяйка уехала в довольно примечательной машине — красном спортивном «Мерседесе». Тут, конечно, Щербак, вспомнил, что съезжая четверть часа назад с кольцевой, видел такую машину. И немедленно развернулся в погоню. В ход были пущены мощнейшие связи. В результате Коля задействовал порядка двух десятков гибэдедешных постов с одного из которых ему и сообщили, что красный «мерс» движется по улице Народного ополчения в сторону Крылатского. Но из-за чудовищной пробки на Карамышевской набережной (кстати, уникальный случай) догнать Тамару Щербак так и не смог. В результате он нашел ее красную машину на Осеннем бульваре, припаркованной к дому № 14. Оставалось лишь ждать.

Тамара вышла из подъезда спустя сорок минут. Одновременно на балкон второго этажа вышел курить пожилой мужчина. Тамару махнула ему рукой и села в кабриолет. Тогда Щербак вытащил бинокль и мысленно его сфотографировал. Тонкий с горбинкой нос, длинная худая шея, как, впрочем и вся фигура, седые волосы редким пушком, от виска до виска охватывают затылок, оставляя совершенно голый череп, и глаза — немигающие и бесцветные…

Щербак так и не рискнул подойти к Тамаре и сказать, что банально выследил ее. Вместо этого он развернулся и поехал в «Глорию», где и рассказал об этой печальной истории Денису.

— Коля ты меня достал, — вздохнул Денис. — Ну когда это кончится? Когда ты будешь просыпаться по первому звонку будильника, а не по десятому, и то по моему — телефонному?!

Щербак стоял навытяжку, вздыхал. Макс и Демидыч наслаждались этой сценой. Она действительно казалась забавной, если учесть, что Денис был моложе распекаемого сотрудника на добрый десяток лет.

— Дэн, а давай узнаем, к кому она ездила? — в качестве моральной компенсации предложил Щербак. — Адрес-то у нас есть.

— Да зачем?!

— Мне почему-то кажется, что у нас появились конкуренты. Я думаю, что она кого-то еще наняла. Я так припоминаю, что типа этого, с Осеннего бульвара, где-то видел. Наверняка какой-то прожженный сыскарь.

Денис махнул рукой, мол, делай, как знаешь.

Щербак моментально запряг Макса, и тот через различные справочные системы через десять минут вытащил имя Тамариного знакомого. Его звали Эдуард Васильевич Зарецкий.

— Ну что, вспомнил? — спросили все у Щербака. — Он единственный из присутствующих работал в МУРе и действительно общался с несметным количеством служивых людей.

Щербак почесал затылок.

— Да что-то как-то… Как-то что-то…

— Ладно, — сказал Денис. — Макс вытащи на этого Зарецкого-хмурецкого всю подноготную. Взломай все что надо.

— Денис, да я уже просто боюсь это делать. Ну сколько можно! — взмолился Макс. — Возьмут же нас за задницу когда-нибудь, как пить дать! Тем более, после коста-риканской-то аферы надо затаиться.

Тогда Денису ничего не оставалось, как позвонить дяде и просто попросил грубо использовать служебное положение в личных целях: ему нужна была информация на Эдуарда Васильевича Зарецкого.

Самсон Коваленко. Так закалялась сталь

Начался 1954 год.

Самсон шел по сырым улицам в горком комсомола и думал, что Лия — хорошенькая хоть и таджичка. Лия — третий секретарь горкома комсомола, она курировала их детский дом, и Самсон нес ей очень важную бумагу — социалистические обязательства, принятые их пионерской и комсомольской организацией в преддверии ХХ съезда КПСС.

Горком был похож на вокзал или базар. Народ носился по коридорам с вещмешками и галдел про какие-то грузовики, которые до сих пор не пришли. Прямо на полу в вестибюле дописывали огромный лозунг «Даешь Целину!», Лия была у себя, но в свитере и ветровке сидела на рюкзаке и разговаривала по телефону.

— Куда-то уезжаете? — растерянно спросил Самсон.

Она рассмеялась:

— Ты про Целину слышал?

— Слышал, конечно. В Казахстане будут осваивать вековые ковыльные степи…

— Не «будут осваивать», а «мы будем». Мы, понимаешь? Сегодня отбывает первый отряд таджикских комсомольцев.

— И ты?

— И я.

— А можно мне с вами?

— Тебе нужно закончить школу, — она потрепала его по голове, как маленького, — потом ФЗУ, чтобы получить хорошую нужную профессию, а тогда уже приезжай. Место тракториста мы для тебя оставим, а хочешь — комбайнера.

Самсон понуро вышел из кабинета. Присел на крыльце, полюбовался на суматоху. Наконец пришли долгожданные грузовики. Будущие целинники полезли в кузова, а с ними десятки провожающих с гитарами, гармошками, флагами. Теперь с песнями они все поедут на вокзал, там сядут в вагоны…

Самсон легко перемахнул через борт, никто не обратил на него внимания. «Я только до вокзала», — успокаивал он себя. — «Помашу рукой и обратно в детдом». На вокзале суеты только прибавилось, все со всеми обнимались, допевали, дотанцовывали, бегали между теплушками, по сто раз теряя свои вещи. Он забрался в самый дальний уголок и так и просидел всю дорогу, не сомкнув глаз, очумело глядя в мутное окно на проплывавшие мимо пейзажи.

Первый раз в жизни Самсон ехал в поезде (ехал он, конечно, на поезде и в эвакуацию, но не помнил ничего, тогда ему был всего год), первый раз в жизни никто не скомандовал ему отбой.

Он вырвался из так осточертевшего детдома. И на целых три месяца раньше определенного ему срока.

Обнаружили его, когда уже прибыли на место и стали расселять народ по палаткам и землянкам. Хотели отправить обратно, но Лия, которая больше всех на него кричала за мальчишество и дурацкую самодеятельность, в конце концов, уговорила директора совхоза оставить парня. Пообещав, что школу он закончит вечернюю, а с начальством детдома они договорятся.

Так и началась его трудовая биография, в неполных четырнадцать лет, с должности помощника механика…

В Таджикистане он снова оказался только в восьмидесятом, уже будучи секретарем Краснодарского крайкома КПСС. Приехал по партийным делам, с дружественным визитом, но специально выделил целый день, чтобы вернуться в «места отбытия детства», вернулся, чтобы окончательно все для себя прояснить.

Тогда в 54-м заведующая детдома просто переслала в совхоз справку, что он Самсон Иванович Коваленко — сирота и с 1941 по 1954 состоял на попечении государства. И больше ни слова, были таки у него родители, погибли они или пропали без вести…

Ничего не стоило, конечно, попросить местное начальство все проверить и выяснить. Проверили бы и выяснили, с гостеприимством у них традиционно все в норме, просьба гостя — закон. Вырыли бы из архивов его личное дело, если только сохранились эти архивы. Но дело было сугубо личное, а значит, и делать его следовало лично.

Городок он узнал с трудом. Дома ребенка больше не было, на его месте стояла новая школа. Только больница выглядела почти так же как тогда в войну, и по пыльному дворику опять гуляли раненые русские солдаты вперемежку с местными узкоглазыми пациентами.

А вот детдом стоял, так и не разбомбил его никто, и землетрясения прошли мимо. Стоял и даже расстраивался. К Коваленко отнеслись с почтением, даже с трепетом, видимо не часто баловали их высокие гости. Водили, показывали новые, но уже облупившиеся корпуса, недостроенный бассейн и спорткомплекс. Нашли-таки папку с его личным делом.

Никого из его воспиталок, училок и нянек, конечно, уже не осталось. Новая заведующая, чем-то похожая на красавицу Валентину Николаевну, не читая, отдала ему папку и скромно вышла из комнаты, чтобы не мешать.

Он смотрел на выцветшие буквы «Коваленко Самсон Иванович 30.06.1940» не решаясь заглянуть внутрь. Выкурил подряд две сигареты.

Наконец-то, кончится неизвестность. Детская тоска вылезла откуда-то из глубины желудка.

В папке лежали пожелтевшие листы. Сверху — коряво напечатанные на машинке. Это о нем уже о старшекласснике. Пролистал, не читая, добрался до самых нижних — справки с размытыми печатями, написанные чернильной ручкой.

«… эвакуирован с частью контингента детского дома N2 г. Краснодара…»

«… в детский дом доставлен гр. Парамоновой 16.08.1941 г. Первичный осмотр проведет врачом-педиатром Штейнман Ф.А.: ребенок — мальчик, по физическим и размерным показателям возраста примерно 52–60 недель, без признаков инфекционных заболеваний. Речь, социальное развитие и моторика подтверждают ранее определенный возраст. На одежде и шапочке обнаружены метки „Коваленко Самсон“. Оформлен как Коваленко Самсон Иванович 1940 г. р….»

В графах «отец» и «мать» — жирный прочерк.

Заявление гр. Парамоновой К.А. путевой обходчицы ст. Краснодар-товарная.