Грани русского раскола - Александр Пыжиков

Торгово-промышленный мир Первопрестольной недоумевал, почему иностранные дельцы перешагнули через границу и начинают теснить русские предприятия, которые теперь не находят защиты со стороны своего государства? Особое возмущение московских капиталистов вызывали разговоры об их предпринимательской несостоятельности, неспособности демонстрировать реальную предприимчивость. В качестве контраргумента подобным оценкам приводился факт, что наиболее сильными, как по операциям, так и по репутации, банковскими структурами «являются Московский купеческий и Волжско-Камский банки, которые ведутся чисто русскими руками»[724]. Противники зарубежного капитала утверждали, что его присутствие не приводит к обещанному удешевлению товаров; более того, надежды на развертывание подлинной конкуренции с его появлением абсолютно не оправданны, поскольку иностранцы озабочены прежде всего искусственным удержанием высоких цен и обеспечением все тех же монопольных устремлений[725]. В доказательство приводился пример московского угольного бассейна, который не выдерживал конкуренции с мощной монополистически организованной индустрией Донбасса. Напомним, что все крупные хозяйства центральной части страны были связаны договорами на поставку именно донецкого угля. Одним из главных его потребителей являлись и казенные железные дороги. Сырье доставлялось на дальние расстояния по низким тарифам, специально установленным в 1895 году правительством по ходатайству Съезда горнопромышленников Юга[726]. Благодаря государственной поддержке, донецкий уголь, успешно вытесняя с рынка подмосковный, не оставлял центральному бассейну никаких шансов для развития. Анализируя эту и подобные ситуации в других отраслях, еженедельник «Русский труд», редактируемый публицистом С.Ф. Шараповым – верным последователем И.С. Аксакова и М.Н. Каткова – делился опасениями, что Первопрестольная своими силами не справится с нашествием, «грозящим в недалеком будущем на развалинах русской и народной Москвы воздвигнуть новую Москву иностранную»[727].

Московская печать постоянно держала под прицелом работу предприятий, учрежденных на иностранные средства. Причем критика носила всеобъемлющий характер, касаясь всех сторон их работы. Например, «Московские ведомости» разразились циклом публикаций о южном металлургическом районе. Приход англичан, французов, бельгийцев и создание ими предприятий описаны как национальная катастрофа. Результаты пребывания иностранцев, по убеждению издания, привели к разорению некогда цветущего края, который превратился в вотчину сомнительных коммерсантов, ищущих легкой добычи. Русские собственники подверглись настоящей облаве, технический персонал, почти полностью иностранный, нещадно выжимает силы рабочих и т.д.[728] Вообще говоря, эта позиция не была исключением: в верхах она находила отклик у тех, кому не по душе пришлась активность набравшего силу С.Ю. Витте[729]. Одним из недовольных оказался великий князь Александр Михайлович[730], который настойчиво пытался нейтрализовать инициативы Министра финансов в глазах императора. Он подавал всеподданнейшие записки, обосновывая пагубность курса на неограниченное привлечение иностранного капитала, в частности в нефтяные районы Закавказья[731].

Отпор противникам иностранных инвестиций давали издания близкие к правительству. Так, «Торгово-промышленная газета» поместила целый исторический экскурс о том, как ведущие европейские державы использовали иностранные финансовые ресурсы для подъема своих экономик. Публикации детально разъясняли благотворность такой политики и необходимость для России следовать этому проверенному опыту[732]. Образцом для подражания объявлялся пример Петра Великого, который «стремился овладеть для своей страны знаниями опередившей нас Европы»[733]. Подчеркнутое внимание уделялось угрозам, которые якобы несут иностранные инвестиции. Как убеждал рупор Министерства финансов, они отсутствуют: придя на российский рынок, иностранные вложения становятся все более русскими. Издание напоминало об уважаемых в Москве капиталистах, тесно связанных с купеческим кланом, -Кнопе, Вогау, Гужоне – тонко замечая, что «едва ли Московское биржевое общество смотрит на них как на иностранцев, против вторжения которых оно желает принять меры»[734]. Поэтому не следует мешать и иностранному капиталу, успешно осваивавшему юг России. Петербургской прессе процессы экономического развития этого региона под началом иностранцев виделись исключительно в восторженных и радужных тонах: на берегах могучего Днепра вырастают заводы, возводимые французскими и бельгийскими акционерными обществами, железные дороги и порты переполнены грузами – словом, кругом кипит райская промышленная жизнь[735]. Исходя их такой благостной картины «не лучше ли бы было, если во главе мануфактурных предприятий стоял не только Савва Морозов, но и еще несколько бельгийцев, французов, англичан, благодаря участию коих рубашки стали бы дешевле»[736].

Проблемы московской промышленной группы, связанные с изменением финансово-экономических ориентиров правительства, совпали с другими серьезными вызовами, также идущими от властей. Идея о неспособности местной буржуазии к какой-либо конструктивной деятельности получила широкое распространение, и другое ключевое ведомство – Министерство внутренних дел – приступило к разработке рабочего вопроса, становившегося все более актуальным. Как отмечалось в передовой «Нового времени»:

«гордый и всесильный на Западе капитализм у нас – пока еще слабый ребенок, могущий ходить только на помочах, и водит его на помочах правительство... Весьма деятельная правительственная попечительность о развитии фабрично-заводской промышленности создает у нас особенно благоприятную почву для правительственного вмешательства в дело благоустройства быта фабрично-заводских рабочих»[737].

Здесь в полную силу звучит уже знакомый мотив неполноценности купечества, который, как мы видели, возникал применительно к экономической сфере. Промышленникам региона напоминали о сопротивлении действиям властей по введению и расширению в России фабричного законодательства. Теперь их также упрекали в неспособности поддерживать спокойствие среди наемных работников (особенно зримо это проявилось в ходе забастовок 1896-1897 годов, доставивших властям немало хлопот). Именно поэтому чиновничество МВД и решило взять рабочий вопрос под свой ведомственный контроль. Инициаторами выступили московские власти: генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, обер-полицмейстер Д.Ф. Трепов и начальник местного охранного отделения С.В. Зубатов[738]. Их усилиями отделения городской полиции, по сути, превращались в органы защиты работников предприятий от произвола владельцев. Такую корректировку полицейских функций московское руководство уже в июле 1898 года вдохновенно излагало товарищу Министра финансов А.Н. Коковцову. Тот как раз был командирован в Первопрестольную в связи с начавшимися недоразумениями между жандармским надзором и фабричной инспекцией[739]. Последняя, как известно, находилась в ведении Минфина и на нее возлагались законодательно прописанные функции по разрешению производственных конфликтов. Однако названные лица сочли возможности фабричной инспекции по регулированию трудовой сферы недостаточными, а сам этот институт – крайне беспомощным, давно попавшим в полную зависимость от хозяев. А потому, любые волнения на предприятиях не только дают право полиции, но и обязывают ее вмешиваться в урегулирование производственных конфликтов, поддерживая тем самым общий порядок[740].

Зубатовщина (такое название, как известно, закрепилось за этой системой) стала уникальной в отечественной истории попыткой решить рабочий вопрос с монархических позиций. Ключевым моментом здесь явилось то, что протест-ные настроения концентрировались на буржуазии, которая объявлялась виновницей всех бед трудящихся, исключительно ей обязанных своим незавидным положением. Но пролетариат не одинок в своем противостоянии хозяевам: у него есть мощный союзник в лице царя и его верных слуг, способных помочь рабочим вырвать необходимые уступки у капиталистов. Такая политика преследовало двуединую цель: с одной стороны, нейтрализовать влияние разнообразных революционных элементов, демонстрируя рабочим, что не отсюда им следует ждать улучшений[741], а с другой – под силовым давлением государства заставить местное купечество раскошелиться, т.е. оплатить повышение жизненного уровня трудящихся из своих средств. Зубатовское начинание в МВД метко охарактеризовали социальной монархией[742]. Решались эти задачи в рамках рабочих организаций, созданных под патронажем полиции. С 1901 года в Москве начали действовать Общество взаимопомощи рабочих механического производства и Общество взаимопомощи ткачей. Они брались за выдвижение экономических требований наемных работников к хозяевам. От имени обществ по различным предприятиям города разъезжали рабочие, агитировавшие против фабрикантов. Эти уполномоченные публично обличали эгоистическую сущность представителей капитала, не желавших по доброй воле идти навстречу трудовым массам.