Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко

После осмотра нам предлагают всей группой на автобусах поехать в Париж, посмотреть его. Но это уже был другой Париж. Абсолютно туристический, когда тебя везут на автобусе и показывают то, что ты сама не увидишь. Это тоже безумно интересно, потому что там, куда ни поверни, – целая история, и можно слушать и слушать экскурсовода.

А буквально вчера я поехала к мастеру, который мои старые видеопленки, которые я снимала, мог перевести на DVD, и провела с ним весь день, потому что мы отсматривали, и переписывали, и переделывали. И я снова через столько лет, когда очень многое в моей жизни изменилось, когда мне уже как-то не до Парижа и никуда не хочется уезжать из Москвы, вдруг вернулась в тот мир, в тот миг, в ту неделю, незабываемую для меня.

И все снова нахлынуло, невероятная нежность к людям, которые были рядом со мной, и к людям, которых я просто видела на пленке, и к городу, который подарил мне неделю счастья, и к этой потрясающей стране, красивейшей, с невероятнейшей историей, с потрясающим языком. И захотелось немедленно записать новую песню. Не буду вам говорить, какую, но вы, если я ее запишу, обязательно услышите и узнаете, потому что это знаменитая песня о том, как один человек вспоминает то время, которое для него было очень дорого. Как никто, французы умеют написать это очень сентиментально, очень щемяще, поэтично и музыкально.

На сегодняшний день мой Париж остановился, затих. Не знаю, как сложится все дальше, но по крайней мере у меня в жизни был мой собственный Париж.

* * *

Ай, черт возьми, как бы вернуться назад?! Можно стараться не думать о прошлом, жить сегодняшним днем, это очень модная новая теория. Очень верный подход и с точки зрения религии, и с точки зрения нравственности, морали сегодняшнего времени. Но вот, сев за книгу, ты начинаешь думать, что рассказать. Все время эта мысль крутится в голове, нервничаешь и начинаешь вылавливать из прошлого что-то, что может быть сегодня интересно, иногда просто сама погружаешься, а потом расстраиваешься.

Сегодня вот, знаете, чем я занималась? Поехала все на ту же дачу, про которую вы все уже знаете. Солнечный день, и так хорошо. Я туда подъезжаю, бежит навстречу соседский мальчик, которому я всегда привожу мороженое, и тут он, увидев, что моя машина поворачивает, вылетел, глаза сверкают и – полное ожидание! Честно, мороженое я не привезла сегодня, так торопилась, не заезжала в магазин, но привезла его двум собакам «Чаппи». У него две чудные собаки. Одна из них таксёна, это особый разговор, потому что у меня сразу сердце сжимается по моей Никуле. И когда я видела таксу соседскую рыжую, сначала мне было горько, а сейчас вдруг какая-то нежность. Короче, я ему говорю: «Ванюшка, где там твои собаки? Я им привезла еду». Он говорит: «Дайте, я буду кормить». Я говорю: «Нет-нет-нет, не лишай меня удовольствия, я буду сама».

И вот я перекидываю через забор «ребятне» еду, смотрю на зелень вокруг, на все вокруг, и вдруг ловлю себя на мысли: черт возьми, эту елку вырастила я, когда приехала сюда 15 лет назад с мамой, эта липа была меньше, все деревья были совсем другими, а сейчас все расцвело, все мне говорит «здравствуй», как только я вхожу, я им тоже говорю. Это целый кусок жизни. И вдруг я подумала, почему же я раньше совершенно не обращала внимания? Вечно приезжала и торопилась, мне все не нравилось, маме скорей привезу продукты, чмокну, и помчалась – все бегом, все завтра. «Ну когда ты приедешь?» – «Завтра, мамуля, все завтра!» И летела вперед, и подгоняла свою жизнь, и все мне, неуемной, казалось мало.

А сегодня привезла с собой гору фотографий, которые валялись в подвале, никому не нужные до этой книги. Я села на солнышко под белый тент, закутала все свои части тела, которые у меня уже больные, мне все холодно, все зябко – анекдот, какой-то старческий вариант анекдота, но тем не менее села и стала выворачивать наизнанку этот пакет с фотографиями, с которых на меня смотрит совершенно другое лицо, молодое, ну где-то морщины, но в глазах такое, чего нет сейчас. Другое лицо, другие глаза, другой взгляд на вещи, все вокруг окрашено другим интересом. Взгляд ждущий, ищущий, счастливый, зазывный. Где это все? Как это вернуть? Никак. Обидно ужасно.

Но в то же время, конечно, первая мысль, которая посещает, – ведь это же все было в моей жизни, это моя жизнь, она была наполнена и счастьем, и любовью, и разрывами, и ошибками, и разочарованиями, казалось, вот-вот сейчас откроется за поворотом та самая мечта…

Но так устроена жизнь, по крайней мере моя, что эту птицу счастья я не смогла ухватить, прижать и держаться за нее, потому что за жизнь я очень многое поняла. Я поняла, что нельзя быть счастливой, сделав несчастными других людей, и такой опыт у меня был. Я заставила страдать многих людей, к сожалению, и это мой грех, который я пыталась искупить, и, может быть, несу за это наказание. Но видит бог, так устроен человек, и я, наверное, тоже. Мне всегда казалось, что это единственно необходимый и правильный выбор.

Конечно, я могла бы не уходить от первого мужа и не выходить замуж за второго, с которым все равно очень быстро рассталась, но так уж сложились обстоятельства. Может быть, известность имеет огромное значение. Мы все трое были очень известные люди, и вся Москва гудела и шумела, и все знали о том, что я жена Шатрова. И появился в моей жизни режиссер Витаутас Жалакявичус, который из Литвы, у которого семья и который приезжает сюда и хочет тут остаться и со мной начать новую жизнь. Если бы вернуть назад, я, может быть, не стала бы этого делать. Не уходила бы от Шатрова, прожила бы с ним всю жизнь, но так случилось.

Менять жизнь очень страшно, при всем том, что я была уже независима, очень много снималась, работала и могла сама принимать решения. Но тут как-то так по воле волн пошло, да простят они меня оба. В результате там разрушено и тут разрушено.

Миша, мой первый муж, замечательный, благородный человек, который взял меня в жены девочкой, и мы с ним прожили 10 лет. Сломать все это было очень трудно и, наверное, неправильно, но так получилось.

Мы снимали фильм, и сразу же возникло какое-то творческое единение. Вы меня можете спросить: «И что, так каждый