Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина

— И по твоим глазам я уже все поняла.

Я взглянула на нее попристальней: не вяжущийся с компьютерным миром кочевничий «этнический» плед, торчащие по-эйнштейновски во все стороны волосы, учение о суфизме вместо учебника по софту подмышкой, — и не удивилась, что ей сразу же стало ясно, что он был мне не просто друг и что его больше нет.

* * *

to <[email protected]>: E-mail в Амстердам, 14 мая 2007

— Дорогой Улай: мне дали грант и я собираюсь выпустить книгу о Бахмане, моем друге, в чьей галерее Вы с Байарсом выставлялись. Какое место занимали в Вашей карьере эти перформансы и какое влияние Бахман оказал на Вашу жизнь?

……………………………………………………………………………………

— Дорогая Маргарита: на днях я отправляюсь в Москву и Екатеринбург с новым проектом и вернусь только после двадцать шестого. Как поживает Ваш друг?

* * *

Александр Евангели: москва, коммент в ЖЖ, 26 мая 2007

Когда Улай говорит перед аудиторией, пластика его сдержанна, но ноги выдают странную нервность: он все время ими двигает под столом. Это сильно впечатляет по контрасту с верхом, который почти неподвижен — ноги жестикулируют, а руки молчат.

Перед вернисажем он прочел лекцию «Эстетика без этики — это косметика», о гражданском аспекте искусства. Я накануне не спал и поэтому пару раз отключался.

В баре ГЦСИ я подошел к нему и передал привет от тебя; он спросил, откуда я тебя знаю. Я сказал, что мы давно знакомы, еще с твоих первых рассказов.

Перед тем как водить нас по выставке, он попросил передать тебе ответный привет.

* * *

to <[email protected]>: E-mail в Амстердам, 28 июня 2007

— Дорогой Улай: представь, что ты умер и это никого не волнует. Более того: люди отказываются делиться воспоминаниями, когда их спрашивают о тебе. Хотел бы ты, чтоб после смерти подобное случилось с тобой?

* * * Арт-критик Томас Макэвилли о художнике Джеймсе Ли Байарсе, из книги «скульптура в эпоху сомнений», 1999

Осмысление неопределенности — в частности, сосредоточение на одной из категорий неопределенности, которую он называл просто Вопрос — так можно охарактеризовать раннего Байарса.

Вопрос для него представал в качестве автономного принципа, который может рассматриваться сам по себе и не нуждаться в Ответе.

* * * Запись в дневнике под названием «Вечный вопрос»

Округлые формы скульптур Джеймса Ли Байарса приводят на ум гласную O.

Большущий красный шар из живых роз.

Шелковый розовый круг с пыльцой золотистого карандаша посреди под названием «Совершенство любви».

Байарс заявлял, что округлые формы подразумевают вопрос. То есть это не гласная О — это «кью», но без хвостика. А по-английски вопрос как раз начинается с Q.

Ответ знание ущемляет. Буква О становится тощей и сжатой с обеих сторон, как личинка, найденная между зимними рамами.

Получив ответ на вопрос, люди приходят в себя и у них появляется чувство, будто они закутались в одеяло и теперь могут поспать.

Отсутствие ответа побуждает их пританцовывать на носочках, как будто им зябко и неуютно.

Вот и на мой вопрос не может быть никакого ответа.

Я теперь всегда начеку, роняю готовые слезы при упоминании имени Бахмана; настораживаюсь, когда говорят об искусстве; вглядываюсь в его пыльное, но для меня все еще пылкое фото, давясь комками следующих важных вопросов: «ПОЧЕМУ?» и, самое главное, «ГДЕ?»

У Байарса есть автопортрет: лицо под затемненными полями шляпы, утопающее в темноте. Как будто он есть и как будто его нет. Как будто он здесь и одновременно не здесь. Под этим портретом он подразумевал «исключительную неопределенность бытия».

Для меня это все — не просто слова.

Бахман, я вижу, как ты проступаешь из тьмы, и как из темного угла моей комнаты высвечивает то твой локоть, то профиль.

* * * Звонок вдове Байарса в Санта-Фе, 12 мая 2007, 2:22 дня

— Здравствуйте, Гвендолин, я хочу задать пару вопросов про Бахмана.

— А где он сам?

— Он умер почти пять лет назад.

— Боже мой, я не знала…

— Он тоже расстроился, когда узнал про смерть Вашего мужа в Каире лишь два года спустя.

— Я могу как-то помочь?..

— Мне дали грант и я работаю над книгой о его арт-галерее. Не напишете ли Вы для меня несколько строк?

— На бумаге — не буду. Опишу лишь на словах. Мой супруг, вернее, покойный супруг (я сейчас замужем за другим) — называл его «Великим Артдилером». Джеймс Ли сам занимался своей карьерой и не посвящал меня ни в какие дела. Однако, он всегда говорил, что все сделанное для него Бахманом было просто великолепно. Все, о чем только мой покойный супруг не просил для своего творчества — тот сразу же исполнял.

Молчание. Недолгая пауза. Одна сигара из табака, перемешанного с вишневыми листьями, выкурена до разговора — чтобы подготовиться и привести себя в норму. Нервный взгляд на часы: два, два двадцать, два двадцать два, больше нечего ждать. Другая сигара лежит на столе и готовится к выходу на балкон: чтобы взглянуть на яркое солнце, почувствовать бахмановское присутствие в воздухе, увидеть на перилах непонятно откуда взявшуюся здесь таинственно мерцающую серебристую ракушку, унять нервную дрожь.

С одного конца телефонного провода — преображенная смертью любовника юная женщина; с другого конца — давно, еще до его смерти, потерявшая мужа пожилая вдова, про которую теперь все его друзья говорят: «Ты думаешь, Венди присутствовала при смерти мужа в Каире, куда он всех пригласил? Да она Байарса не переносила на дух!» Обеим сторонам нечего больше сказать.

— Венди, я тронута твоими словами…

— Ты его любила, я знаю. Ты очень сильно любила его. Я это сразу же поняла.

* * *

from <[email protected]>: E-mail из амстердама, 19 ноября 2007

В середине восьмидесятых, в Нью-Йорке, арт-критик Том Макэвилли позвал меня на выставку Байарса, проводившуюся в бахмановской галерее.

И вот там я впервые познакомился с Бахманом.

На его столе лежала пачка визиток.

На каждой из них букашечными печатными буквами, размером не больше мушиных какашек, Байарс каллиграфически начертал: «ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ЗНАТЬ, МИСТЕР ТОМАС МАКЭВИЛЛИ?»

Необходимо отметить, что Том, задушевный друг Байарса и хороший друг Бахмана, был специалистом по классическим языкам и индуизму, профессором истории искусств и будущим ведущим американским арт-критиком, ставшим автором множества книг.

Этим миниатюрным объявлением о выставке в бахмановской галерее, этим почти не читаемым без окуляров крохотным приглашением, этими малепусенькими, с булавочную головку, буквами, Байарс не только представлял арт-критика и современное искусство друг другу, он еще и провоцировал эрудированного критика на ответ.

* * *

to: <[email protected]>: E-mail в Амстердам, 17 мая 2008

— Дорогая Марина, спасибо за «театр одной женщины», своеобразный паноптикум выдуманных и сыгранных Вами и одновременно таких «достоверных» персон. Вы — одна из тех редких русских писательниц, которые в своем творчестве объединяют перформанс-арт с прозой.

Похожим занимаюсь и я.

Представляясь различным звездам искусства (Маланге, Улаю, Сарояну, скульптору Роберту Моррису и другим) в качестве сраженной горем гражданской супруги преждевременно погибшего галериста и прикрываясь крупным денежным грантом (на самом деле денег никаких нет), я собираю информацию о выставках, в которых эти звезды участвовали, и таким образом сама вхожу в тонкие сферы искусства, за прозрачные тюлевые занавески творцов, а также в их жизнь.

Врываясь в искусство не через музей, но через поведанные мне и только мне мемуары, я изменяю память о прошлом, накладывая на нее Его чистый образ и Его Великую Смерть.

Знаменитый акционист Улай, сейчас проживающий с Вами в одной стране, в семидесятых годах пытался установить «преступную связь с искусством» путем кражи из Берлинской Национальной галереи любимой немецким народом картины.

Я устанавливаю связь с искусством в соответствии с нижеизложенной схемой: с одной стороны, я писатель, исследующий влияние артдилера Бахмана на американский артворлд.

С другой стороны — Вы как женщина меня поймете, Марина: я провела с ним всего год, безумный и быстрый, в обособлении от его друзей, долгов и детей, за некрасивой спиной настоящей жены, в волшебной нетронутой заводи, полной зеркального счастья и тихих кувшинок — и мне плевать на искусство; мне сейчас просто не с кем, кроме этих зазнаек и звезд, о нем говорить…