Боец тишины - Стас Северский

Покурил на лестнице, погрел душу мыслями, что ждущий меня братишка беспокоится так, что чуть с ума ни сходит, и отправился осматриваться дальше. Угораздило же так заблудиться. Подвернись мне сейчас проектировщик под руку, — я б его… На его благо здание настолько старое, что он просто не мог не отойти в мир иной.

Посмотрел на часы, скривился от досады и двинул еще дальше.

Выругался, глядя на часы, разозлился и пошел вперед.

Встал в пустом коридоре, поднося часы к глазам, и рассмеялся, разгоняя остатки раздражения. Я ж не просто не знаю, куда зашел, но и, как назад вернуться — понятия не имею. До чего ж глупо… даже не досадно.

Заслышал отдаленный гул и остановился. Слышу неясные крики… кошмарные крики. Черт… Они что, ночами оперируют, пренебрегая наркозом?! Я что, на врачей с садистскими наклонностями нарвался?! Нет, не думаю, что в такой больнице таким веселым хирургам такие скверные выходки так просто сходят с рук. Только не стоит забывать, что, находясь здесь, я еще и следа охраны не заметил. Поначалу решил, что один вяло бродит на обходе, а другой — спокойно спит на посту. Только может быть и так, что охрана в сговоре с врачами и тихо молчит, слыша страшные крики. Простые садисты — вариант первый и вполне пригодный. А запрещенные операции — сомнительно, что их проводят в таком месте. Конечно, и не такое случается. Могло случится и так, что меня угораздило угодить и на объект под контролем властей. Я отер с лица холодную испарину, готовясь встретиться лицом к лицу черт знает с какими людьми и нелюдями. Обратного хода я дать не могу, как бы я ни хотел дать деру. Стою и слушаю, стараясь сосредоточиться.

Прогнал нервозность — помогло. Понял, что крики не правильные, — не настоящие. Похоже, — с экрана. Точно, — артист орет, как резаный поросенок. Черт… А проняло поначалу — прежде довольно достоверно выходило.

Переключил крики на режим фона, прислушался к остальным шумам. Различил скрежещущие металлические звуки и звон стекла… негромкие голоса людей — мужчины и женщины. Точно, мужчина и женщина устроили поздний ужин… или ранний завтрак. Не понимаю я их — остаться наедине и… черт знает что смотреть, стуча стаканами.

Заглянул за незапертую дверь — охранник с хорошенькой сестричкой застыли перед экраном, кишащим чудищами. Как же они на дежурствах время проводят не правильно. Не говорю, что они ночи проводят вовсе не на своих постах, — они их еще и в расход пускают впустую, растрачивая время на кино и котлеты. Ведь охранник только и делает, что давится вкуснейшими котлетами, тупо вперившись взглядом в экран, высвечивающий перед ним изувеченные трупы. А сестричка не отводит от него глаз и докладывает в его тарелку добавку за добавкой, только изредка вздрагивая от душераздирающих воплей, доносящихся из ящика. Живут же люди… и не замечают, что живут. Откровенно же она на него засматривается, а он… Кроме тарелки и убойного забоя на экране с ним, видно, все параллельно проходит, никак не пересекаясь. Конечно, от славного ужина и я бы не отказался, но сестричка все же соблазнительнее. Эх, Игорь Иванович, что ж они красивые все такие — полячки? Прям, глаз не отвести. Правда, и котлеты хороши. А охранник… с каждым куском кривится — видно, и такое отменное мясо у него поперек горла встает, когда на экране перед ним корчатся истязаемые невесть каким зверем человеческие жертвы.

Эх, не будь я теперь таким страшным, я бы и сестричку, и ее котлеты с подливой оприходовал. Только я теперь такой, что мне от людей прятаться приходится, как зловещей зверюге с экрана. Нет, не позарится на меня такого такая красавица. И черт с ней — пусть мучается с охранником, которому от нее, кроме котлет с подливой и не надо ничего… которому и котлеты не слишком нужны.

Терзаемый волчьим голодом, стараюсь оторваться от открытого мне клочка чужой жизни — только не могу. Не смотреть — свыше моих сил. Я всегда тяготел к тайному подсматриванию за людьми — особенно за такими красавицами и искусницами изготовлять котлеты… так что теперь ничего не могу с собой поделать. Черт… Я голодный, как волк! Не кормит меня моя девушка и… только плачет с утра до ночи. Правда, не ее вина — я ведь ее продовольствием обеспечивать должен… и внимания ее добиваться обязан я. А я без гроша за душой здесь время теряю, черт знает что с медсестрой мысленно выделывая. Совесть, проснись! Голос совести, не молчи! Игорь Иванович, напомните о себе суровым окриком! Не гоже вашему боевому офицеру так бестолково время тратить! Так из боевого недолго бедовым офицером сделаться! Правда, я уже сделался… но еще не совсем.

Проскользнул в переход между корпусами. Есть! Отпер дверь, вошел в темноту, осмотрелся, убедился, что окон не наблюдается, и засветил фонарь. Есть! Кровушка подмороженная. Нашел нужный номер. Прихватил и чужой крови той же группы, рассчитывая отвести следователям глаза, и направился к выходу. Назад иду известным путем и скорым шагом.

Приостановился, прислушиваясь к распре охранника с сестричкой, — она раздражена, а он оправдывается. Так и знал, что она рано или поздно сорвется. Истерика у нее нешуточная.

Дверь резко растворилась, в голове пронеслось, что мне деваться некуда и придется драться. Не ступил и шагу, как передо мной предстала рассерженная девушка. Она заметила меня и позабыла, что охранник ее здорово разозлил, — закричала, зовя его, зверским визгом. Я метнул пакет подмерзшей крови девушке в голову. Не произнеся ни слова, она упала в чужой крови, пролитой на плиточный пол. Охранник явился с задержкой, окинул простертую на полу девушку долгим взглядом. Он, видно, не понял, что кровью истекает пакет, а не девушка, и перевел тот же невнятный взгляд на меня. Не верит, что все, происходящее у него перед глазами, происходит не на экране. Что ж — воспользуюсь возможностью врезать недоверчивому противнику. Я кинул пакеты с кровью, когда он только потянулся за оружием. Я ринулся на него, когда он только схватился за пистолет. Охранник еще не опомнился, когда я перехватил его руку с резким рывком. Толкнул его коленом, и он потерял опору — рухнул на политый кровью плиточный пол, как подкошенный. Пистолет не на предохранителе… посмотрел — патрона в патронники нет. Передернул пистолет, но не помогло… он не заряжен. Черт…

А плевать! Я такого сонного олуха одним испугом парализую. Наставил на него пистолет, с мыслью не позволить ему вспомнить, что его оружие не заряжено. Скинул на лицо волосы, сверкнул на охранника холодными глазами и зло скривил рот, поднося к нему запачканную кровью руку. Он смотрит и молчит, как зачарованный удавом зверек. Он подпускает меня, и я — подхожу. Не отпуская его взгляда, наклоняюсь над ним. Осталось только прошептать несколько шипящих слов ему на ухо — и он мой.

— Тише… Я не должен слышать ни одного шороха… Не кричи, и я не трону… Ясно?

Он не кивнул мне и никакого знака не подал, что понял, но и не закричал. Я осторожно коснулся его шеи холодной рукой, и он свел плечи, отстраняясь и… отключаясь.

Переведя дух, я посмотрел в пустой патронник. Пошарил в карманах куртки охранника — хоть несколько патронов у него при себе должно быть. Точно, — три патрона в моих руках. Достал и забил обойму. Забрал и кобуру. Застегнул ремешок неверной рукой и рассмеялся — нервный я все же… стал нервным.

Не вышло найти бинта, и я наскоро ободрал упаковки с трубками от капельниц, которыми наскоро и скрутил охранника с медсестрой. Посмотрел на них напоследок, и мне стало еще смешнее.

Охранник ужасами себе все мозги вышиб — и без моих стараний обошелся! А я так… Просто волей веселого черта попал в точку, встретившись ему в таком виде посреди ночи в пустых коридорах. Подобрал пакеты с кровью и мысленно поблагодарил безумного Крюгера. Старик, часто принимающий меня за нечисть, пугался изрядно. Он натолкнул меня на мысль шире применять психологическое оружие старого рода и племени. Не зря же древние скандинавы водружали на ладьи драконьи головы, а не такие древние солдаты Третьего Райха — рисовали акульи клыки на истребителях. Как лицо покажешь, так его и увидят. А страх — оружие страшной силы. И сильнее всего — примитивный первобытный страх… низменный и необъяснимый. А боялись древние люди того же, что и современные, — смерти. А страшили их — мертвые и звери, ставшие олицетворением смерти, и, со временем, — обретшие другое, более ужасное и угрожающее, обличье нечистой силы. С тысячелетьями измышленные испуганным и угнетенным умом кошмарные чудища прокрались так далеко в душу и засели так глубоко в разуме человека, что стали оружием против человеческого рассудка. При правильном его использовании и теперь такие, как я, имеют все возможности вырваться вперед и могут править всеми, как колдуны и шаманы, приемы которых нередко применяются и в кабинетной политике, и на поле брани. Молодец он, старик Крюгер. С его помощью я еще и повеселюсь, и повоюю на славу. Просто, помня о помешанном старике, я вспоминаю и о своем сходстве с нечистой силой, и о своей силе. Стоит человеку накрутить нервы ходячими мертвецами и вампирами, — я явлюсь скрутить его нервы в веревку вокруг его горла.