Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев

Под привычный парный вой внутренних фаталиста со скептиком на предмет оценки моих умственных качеств. Не особо лестной, правда. И не сильно цензурной. Да что уж там, откровенно матерной.

Мы прошли от силы метров триста до поляны с дубом, не уступавшим размахом кроны и толщиной ствола тому, что остался на берегу Полоты. Мишка потрусил дальше и завалился в куст на краю обступавшего громадное дерево леса. Положил здоровую лобастую голову на лапы и замер, изредка поводя круглыми ушами и чёрным носом.

На большом корне, вздымавшемся над землёй замысловатой петлёй, сидел старик. Нет, не так. Старец. Тоже не то. К фигуре на корне дуба, в алом корзне, с золотой гривной на шее под длинной белой бородой, держащей в руках вместо посоха боевое копьё с длинным ратовищем, возраст будто не имел ни малейшего отношения. Тот, в чьем существовании сомневались и продолжали сомневаться историки и археологи, не сводил с меня суровых глаз под густыми бровями. Один был серо-зелёным. А второй, левый — зелёно-карим, будто разделённым по диагонали.

— И тебе здравствовать, Волк, — раздался голос. В нём не было эмоций. Будто говорили камень, земля или вода. — Зачем пришёл?

— Потомок твой дальний встречи искал. Поклониться хотел, — ответил я. И снова честно.

— Измельчали вы. Никакой охоты мне нет глядеть ни на кого. Пустое на уме, — хотя, пожалуй, поторопился я с выводами. Возраст был налицо.

— Не такой он. Княжья кровь, точно. С государями да князьями говорит, нашими и заморскими. Слушают его с почтением.

— Да вам что ни дай — слушать будете, что пёсий лай, что вороний грай, — поморщился он. — Тебе то зачем?

— За добро отдариться. Помог он мне.

— Думаешь, сюда приведёшь — ещё раз поможет? — поднял бровь князь.

— Нет. Думаю, теперь сам справлюсь. Просто добром на добро ответить, по чести, — качнул головой я.

— Правду говоришь. Честь понимаешь. Сквозь землю видишь. От меня чего хочешь? — говорил — как гвозди забивал.

— Коли позволишь — перстень твой передам ему, что под тем вон корнем лежит, — указал я.

— А не позволю — не передашь? — улыбнулся он.

— Не передам, — подтвердил я. — И место это искать не стану. Твоя воля — закон, — я склонил голову. Спорить с вечностью не было ни малейшего желания.

— И опять порадовал, — отозвался Гостомысл, не скрывая улыбки, — вежество знаешь, смысленные речи ведёшь. Приводи, пожалуй, внука. И перстень дай. Озеро то ране звалось Горним. Теперь Горийским зовут, на ромейский лад. Дальше сам найдёшь. Ступай, Волк. Мир тебе, — качнулось копьё, склонив перо в мою сторону.

Я распахнул глаза, вперившись в трёхрожковую люстру над головой. Резко, со свистом втянул воздух, закашлявшись. Повернул голову вправо — и увидел свет и тусклое серое небо в окне, выходившем на Площадь Звёзд. Том самом, под которым была старинная тёплая большая батарея, так манившая прильнуть к ней с самого первого дня, как только её увидел. Продолжая кашлять, но дышать с такой скоростью, как будто воздух должны были с минуты на минуту сделать платным, повернулся налево. И увидел сперва пляшущие ноздри бабы Даги под вуалью, а потом огромные сапфировые глаза Милы на бледном лице, сейчас казавшиеся серыми — всё вокруг было каким-то бесцветным, медленно окрашиваясь в привычные оттенки.

— Видишь, Людмила? Чуешь? — спросила негромко старуха. Девушка кивнула, а потом и вслух подтвердила:

— Вижу, бабушка. Появился. Как такое возможно?

— Сама не знаю, милая. Не было среди живых его, вдвоём-то мы уж наверняка почувствовали бы. Никак с Богами беседовал, Дима? — вопрос прозвучал без издёвки, зато с опаской.

— Почти, — цвета вокруг почти пришли в норму, и дыхание практически восстановилось. Воздух был таким неожиданно вкусным, будто я его не купил, а украл. — Двенадцатое колено Славеново, родич дальний. На рыбалку приглашал. Лопату теперь главное не забыть.

— Зря ты боялась, Мила, что раз дышать перестал — то мозг погибнет, — улыбнулась баба Дага, — видишь — всё работает. По-Волковски, правда. Никому, кроме него, нипочём не понять, ни что задумал, ни о чём речь ведёт. Лишь бы твой Серёжа понятнее оказался. Как тебя только жена терпит, Дима? — в шутку грозно спросила она меня.

— Сам диву даюсь, мать Воро́на, — притворно-тяжко вздохнул я. — Любит разве что?

— Ну только разве что, — улыбнулась княгиня, а вслед за ней и княжна. — Иди собирайся скорее, выезжать уже через час нам. Артём будить не велел, хоть Надежда и оборвала тебе весь телефон. Он очень убедительно ей говорил, что с тобой всё хорошо, просто ты спишь — ни в какую не верит! Говорит, ты наверняка или уже в реанимации, или какому-нибудь дракону глаз на… эмм… на хвост натягиваешь, чтоб поскорее туда загреметь. Хорошо, видать, тебя супруга знает?

— А то! — гордо приосанился я, — лучше всех! Познакомлю вас сегодня, она наверняка общий ужин нам придумала, чтоб разом и новости все узнать, и гостей голодом не морить. Она самая лучшая, добрая, гостеприимная и общительная у меня, не то, что я, пень, — закончил я под смех Ворон.

* Спаць як пшаницу прадауши — спать крепко, «без задних ног» (бел.).

Глава 20

Радости встреч. Музыкальная пауза

Синеокая Белоруссия провожала нас со слезами — дождик шёл с неожиданно чистого голубого неба. Я думал, так только летом бывает, когда начинает моросить грибной, а на небе ни туч, ни облаков. Оказалось, поздней осенью тоже случается. Главное, что вылету это никак не мешало. Коровины волновались, что будет ветер, осадки, облачность и всё остальное, заметно боясь лететь. Успокоить их удалось, уверенно сообщив, что отправляться в дорогу в дождь — добрая примета. Почему-то во всём, что нельзя было аргументированно подвергнуть сомнению и требовалось принимать на веру, я оказывался бесспорным авторитетом. Главное — говорить твёрдо, не допуская и тени сомнений ни в голосе, ни на лице. «Воля, чадо. Вот тот пламень, что огонь под кожей разжигает» — вспомнились слова далекого предка. Видимо, именно так оно и работало всегда: тот, кто может поделиться своим огнем — за тем и идут. Данко не даст соврать. Не тот, что «Пасадоваму кольцу я лечу» и «Мой малыш растет не по годам». А тот,