Век невинности - Эдит Уортон

Но, в конце концов, родственники Реджины в Южной Каролине примирились с этой ситуацией и, более того, утверждали, что скоро Бьюфорт снова встанет на ноги. Поэтому обществу ничего не оставалось, как «считать дело закрытым» и отдать должное прочности брачного союза Бьюфортов. Все решили, что придется научиться обходиться без Бьюфортов, и вздохнули с облегчением. Конечно, бельмом на глазу у общества были еще старушки Ланнингс, Медора Мэнсон и некоторые другие леди из хороших семейств, которые если бы в свое время послушали мистера Ван-дер-Лайдена…

«Лучшее, что Бьюфорты могут сейчас сделать, — произнесла миссис Ачер, чувствуя себя в роли доктора, ставящего диагноз и назначающего курс лечения больному пациенту: — это уехать и поселиться на небольшом ранчо Реджины в Северной Каролине. Бьюфорт всегда держал лошадей, так пусть разводит их в Северной Каролине! Я бы сказала, что он обладает всеми качествами, необходимыми коноводу».

Все согласились с этими доводами, но мало кого этот вопрос беспокоил по-настоящему.

На следующий день миссис Мэнсон Мингот значительно полегчало: она уже в достаточной степени владела языком, чтобы строго-настрого запретить упоминать в ее присутствии Бьюфортов; а когда ее навестил доктор Бенком, она поинтересовалась, чего это ради Минготы подняли такой шум вокруг состояния ее здоровья.

«Когда люди моего возраста едят по вечерам салат с цыпленком, они вообще могут не проснуться!» — заявила она. И доктор, восприняв это как намек на то, что старой Кэтрин необходимо изменить диету, с молчаливого согласия последней стал искать причину сердечного приступа в расстройстве пищеварения. Но, несмотря на свой властный тон, старая Кэтрин не вполне оправилась от удара. Несколько изменилось и ее отношение к жизни.

Согнувшись под тяжестью лет, она перестала придавать первостепенное значение житейским проблемам (у нее лишь сохранился интерес к сплетням о ее ближайших соседях). Так что выбросить из головы печальное сообщение о постигшем Бьюфортов несчастье не составило ей труда. Впервые она была обеспокоена состоянием собственного здоровья, и даже начала проявлять сентиментальный интерес к членам своей семьи, к которым раньше относилась индифферентно.

В частности, мистер Велланд был, наконец, удостоен ее внимания. Раньше она предпочитала игнорировать своего зятя, и все попытки своей дочери представить его сильным интеллектуалом встречала веселым смехом. Но теперь она проявила к нему живой интерес, как к человеку, страдающему всевозможными заболеваниями. Миссис Мингот даже назначила ему аудиенцию, как только у него спадет температура! Старая Кэтрин лишь теперь поняла, что с температурой шутки плохи.

Через сутки после того, как мадам Оленскую оповестили о болезни бабушки, от нее пришла телеграмма, в которой сообщалось, что графиня готова приехать из Вашингтона вечером следующего дня.

Ачер обедал у Велландов, и вскоре разговор зашел о том, кто отправится встречать Элен в Джерси. Дебаты о дополнительных расходах, которыми семейство Велландов не хотело обременять себя, прошли особенно оживленно. Все согласились с тем, что миссис Велланд не сможет поехать в Джерси, поскольку ей необходимо сопровождать мужа к старой Кэтрин; предоставить свое ландо они тоже не могут, поскольку если мистер Велланд расстроится, увидев еще не окрепшую после сердечного приступа миссис Мингот, его придется везти домой после первых же симптомов переутомления. Сыновья Велландов, разумеется, будут, в это время работать, а мистер Ловелл Мингот — еще в пути (экипаж Минготов заберет его с вокзала).

О том, что Мэй поедет встречать Элен холодным зимним днем, через переправу, в Джерси, не может быть и речи (даже если в ее распоряжении оставалась карета). И, тем не менее, чтобы не нарушать законы гостеприимства в отношении мадам Оленской (этого не потерпела бы старая Кэтрин!), кто-то должен был встретить ее в джерси. «Как это похоже на Элен! — заметила миссис Велланд усталым голосом. — Вечно из-за нее у нас проблемы! Одна за другой!» — сетовала бедная леди. Ей часто приходилось жаловаться на судьбу, и в последнее время эти жалобы были связаны с именем графини Оленской.

«По-моему, доктор Бенком поторопился оповестить всех о выздоровлении мамы: иначе едва ли ей пришла бы в голову эта бредовая идея относительно того, чтобы пригласить Элен. Вот теперь возникла эта дилемма с ее встречей!»

Она почти бездумно произносила эти слова, словно внутри нее прорвало какую-то плотину. А мистер Велланд вдруг насторожился:

«Августа, — начал он, бледнея и кладя вилку на тарелку, — ты и в самом деле полагаешь, что мистер Бенком поторопился? Он что же, отнесся невнимательно к этому случаю, или меня не долечил?»

Теперь настала очередь миссис Велланд побледнеть, как полотно. Она поняла, что допустила непростительную ошибку. Но когда ее благоверный исчерпал весь запас своего красноречия, она нашла в себе силы рассмеяться.

Положив на тарелку еще жареных устриц, она снова прибегла к своему испытанному оружию и произнесла ровным голосом, обращаясь к мужу с обворожительной улыбкой: «Дорогой, и как тебе только такое могло прийти в голову? Я имела в виду, что мама, в конце концов, изменила точку зрения: теперь она считает, что Элен обязана вернуться к мужу. Но не понятно то, что из всех своих внуков (а их ведь шестеро!) она пожелала увидеть именно ее. Странный каприз! Мы не должны забывать, что, несмотря на то, что мама полна жизненных сил, она все-таки пожилая женщина».

Но мистер Велланд продолжал хмуриться. Его больное воображение не давало ему покоя; и он по-своему интерпретировал слова своей супруги.

«Да, твоя мама очень стара, — подхватил он. — И, возможно, Бенком не имеет достаточно навыков в лечении стариков. Как ты сказала, моя дорогая, в пожилом возрасте то одно, то другое. Лет через десять-пятнадцать, вероятно, мне придется подыскать себе другого доктора. Главное, вовремя это сделать!»

Приняв это поистине спартанское решение, мистер Велланд решительно взялся за вилку.

«И тем не менее, ума не приложу, как Элен попадет сюда завтра вечером,» — продолжала миссис Велланд, поднимаясь из-за обеденного стола и направляясь в комнату, украшенную малахитовыми панелями, которая по сути играла роль боковой гостиной. Мебель в ней стояла под чехлами из фиолетового атласа.

«Люблю, когда все спланировано хотя бы на сутки вперед!» — заявила она.

Ачер, между тем, оторвался от изучения небольшого, но впечатляющего полотна, изображавшего двух кардиналов на пиру. Рама у этой картины была эбеновая, восьмиугольная, с ониксовыми медальонами.

«Может быть, мне ее встретить? — предложил он. — Я могу отпроситься из офиса, чтобы перехватить карету Мэй, которую она могла бы прислать к переправе».

Его сердце бешено колотилось в груди, когда он это говорил.

Миссис Велланд облегченно вздохнула, а Мэй, отошедшая было к окну, бросила на него одобрительный взгляд.

«Видишь, мама, мы все спланировали за сутки!» — заявила она, подходя к миссис Велланд, чтобы поцеловать ее в лоб, на который легли морщинки забот.

Карета Мэй ждала ее у дверей дома. Она должна была высадить Ачера на Юнион-сквер, где он мог бы пересесть в дилижанс на Бродвее и добраться до своего офиса. Усевшись в уголке кареты, она сказала:

«Не хочу, чтобы маму снова постигло разочарование, но как же ты сможешь встретить Элен завтра и отвезти ее в Нью-Йорк, если ты собираешься в Вашингтон?»

«Уже не собираюсь», — ответил Ачер.

«Не собираешься? Но почему? Что случилось?» — спросила она, как и полагалось жене, озабоченным голосом, который прозвучал, как серебряный колокольчик.

«Слушание дела отложили».

«Отложили? Как странно! Сегодня утром я случайно увидела записку от мистера Леттерблеяра для мамы. В ней сообщалось, что он отправляется завтра в Вашингтон на заседание Верховного суда. Там должно состояться слушание какого-то дела, не того ли, которое ты курируешь?»

«О, возможно, они снова все переиграли. Но, сама понимаешь, весь офис туда поехать не может. Так что, по-видимому, Леттерблеяр решил отправиться сам».

«Так, выходит, слушание дела не переносится?» — продолжала допытываться Мэй с таким упорством, ей не свойственным, что кровь прихлынула к щекам Ачера. Он был явно смущен ее нетрадиционным поведением.

«Нет, но документы моего клиента пока еще не готовы», — ответил он, проклиная тот день, когда ему пришлось солгать Мэй относительно причины своей поездки в Вашингтон; он вспоминал, где ему приходилось читать о том, что умные лжецы приводят доказательства, а умнейшие — нет. Его не столько беспокоило то, что он сказал ей неправду, сколько ее старания не показывать, что она уличила его во лжи.

«Если я и поеду, то позже: тем лучше для твоей семьи», — продолжал он, стараясь прикрыть сарказмом свое смущение. Он почувствовал, что Мэй неотрывно смотрит на него, и взглянул ей прямо в глаза, чтобы она не подумала, что он избегает ее взгляда. На секунду их взгляды встретились, и, возможно, они прочли в глазах друг друга больше, чем хотели сказать.