Записки изыскателя - Николай Иванович Кутузов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сравнительно небольшом участке Колымы между притоками Дебин и Таскан выходили отроги горного хребта Черского. На берегу Колымы заканчивались они высочайшими труднопроходимыми прижимами.
Почти отвесные скалы, изрезанные множеством ущелий, падали прямо в реку, и их подошвы, отполированные паводковыми водами Колымы, тускло поблескивали на солнце. В отдельных местах, где на поверхность выходили наклоненные пласты глинистого сланца, скалы казались покрытыми гигантскими морщинами, по которым ручейками текла мелкая щебенка, образуя в реке конусообразные выносы, постепенно смываемые водой.
Еще более величественными и красивыми выглядели эти горы и прижимы зимой. Покрытые снегом, сверкая обледенелыми вершинами и склонами, они стояли неприступными громадами, таящими на каждом шагу опасности. Но нам, изыскателям, надо было решить вопрос, где вести трассу. Или переваливать, если найдем проход, через высокую гряду гор, или пройти по прижимам?
Производить рекогносцировку зимой в горах в поисках перевала вообще трудное дело. При теперешних же морозах трудности эти увеличиваются в несколько раз.
Но полученный приказ мы рассматривали как приказ Родины, который надо выполнить, несмотря ни на что.
И вот мы группой в несколько человек с парой оленьих упряжек уходим в горы.
Рельеф местности скрыт огромными сугробами снега. В горах свирепствует ветер, он несет тысячи острых снежинок, которые как ножом режут лицо. На морозе трудно дышать. Передвигаемся на лыжах. На крутых склонах, где лежит плотный снег или стоят обледенелые скалы, лыжи начинают скользить под откос, и надо напрягать все силы, чтобы не скатиться в пропасть. Иногда наст не выдерживает, и мы проваливаемся в снег. Наступают жуткие минуты, когда, барахтаясь в снегу, с помощью товарищей выбираешься из сугроба и на страшном холоде начинаешь торопливо закреплять лыжи.
Олени выбились из сил и больше не в состоянии тянуть нарты. Но бросать их нельзя: в них наша жизнь — пища, палатка, походная печка и спальные мешки. Впрягаемся в нарты сами и шаг за шагом тянем все выше и выше. Жарко и смертельно холодно в одно и то же время! Но и в эти тяжелые минуты мы находим в себе силы шутить и подбадривать друг друга.
Ночь застает нас в занесенных снегом горах. У небольшой рощицы лиственниц вытаптываем площадку, натягиваем палатку и устраиваемся на ночлег. От сырых дров и от порывов ветра, сотрясающего каждую минуту наше непрочное жилье, печка нещадно дымит. В палатке холодно, носятся снежинки. Выпив спирта и горячего чая и кое-как согревшись, прямо в ватных костюмах забираемся в спальные мешки. Один только Григорий Степанович раздевается до белья.
«Ладно, — думаю я, — раз ты такой полярник, то это мы учтем в следующий раз».
Под завывание ветра мы заснули чутким таежным сном.
Утром, оставив в палатке громоздкое имущество и взяв только немного пищи, топоры и заячьи одеяла, продолжаем подъем.
Вокруг высятся вершины гор, склоны которых настолько крутые, что снег на них почти не задерживается. Подниматься становится все труднее. Как заправские альпинисты, вырубаем топорами в обледенелых скалах ступени и, связанные веревкой, карабкаемся на кручи.
На перевале под нависшей скалой устраиваем отдых. Нам, собственно, можно уже возвращаться. Вопрос ясен. Через горы пройти с трассой нельзя, но для большей уверенности проходим еще немного по хребту. Может быть, где-нибудь окажутся склоны, которые позволят уложить трассу?
Но тщетны наши поиски, ничего хорошего нет. Спуск по ту сторону хребта еще страшнее. Мы некоторое время смотрим на узкие ущелья, теряющиеся в снежной мути. Стоять долго нельзя: мороз и ветер гонят нас с вершин. Сделав надписи на зарубках лиственниц, начинаем спуск к брошенной где-то внизу палатке. А спускаться, оказывается, еще труднее, чем подниматься.
Итак, через перевалы дорогу вести невозможно. Предстоит совершить еще один трудный подвиг: зимой в пятидесяти-шестидесятиградусный мороз высоко на скалах, обдуваемых пронзительным ветром, наметить ось будущей дороги через колымские прижимы.
На изыскание этого участка пошли наиболее выносливые и крепкие люди нашей экспедиции во главе с моим помощником Григорием Степановичем.
Дует резкий, леденящий дыхание ветер. Каждая щель прижимов забита снегом, образовавшим опасные сугробы. При неосторожном прикосновении эти массы снега могут превратиться во все сокрушающие лавины, низвергающиеся в страшную бездну.
Голые и обледенелые скалы, на которых невозможно стоять, не за что держаться, являются местом укладки трассы.
Чтобы подняться на них, нужно неимоверное напряжение сил. Но и поднявшись, надо на морозе устанавливать геодезические инструменты, производить измерение и вести записи. В рукавицах работать невозможно, а в перчатках руки моментально замерзают. Больше двух-трех часов на прижиме никто не выдерживал. И даже наш неутомимый полярник Гриша вынужден был бросить работу и убежать в палатку греться.
Это были, пожалуй, самые тяжелые изыскания, и нашим товарищам пришлось много и напряженно трудиться, пока ряд вешек не замаячил на отвесных прижимах.
Когда был пройден самый сложный участок пути и изыскания велись по более пологим склонам сопок, мороз неожиданно спал и работать стало значительно легче. Григорий Степанович со своими орлами отказались от замены и закончили изыскания сами.
Их группа все время была в центре внимания всего огромного коллектива дорожников. Местная газета не раз отмечала действительно героический труд Гриши и его товарищей.
И когда, закончив изыскания, они вернулись в поселок Ягодный, их встречали как настоящих героев, совершивших выдающийся подвиг. Но и победителям досталось. Их трудно было узнать: заросшие, худые, с черными обмороженными лицами, с которых лохмотьями свисала кожа, с обмороженными руками, но с радостными улыбками и сияющими глазами, слезли они с машины и, окруженные толпой, прошли по поселку.
Трудно было нашим изыскателям! Но еще труднее будет строителям. И все же наперекор злым силам природы лента дороги скоро опояшет седые прижимы на Колыме.
По возвращении товарищей надо было срочно составить проект дороги по новому маршруту. И, отложив на время летние материалы, мы засели за работу.
…Бежали зимние дни. Мы зимовали в благоустроенном поселке с клубом и радио. Ко многим из нас приехали семьи, и жизнь потекла так же, как и у миллионов наших людей в центральных районах страны.
Небольшое население поселка Ягодный жило исключительно дружно. Это была как бы одна большая семья, в которой все радости и горести одного члена коллектива переживались всеми как свое близкое и дорогое. Это участие и товарищеская поддержка помогли многим, особенно вновь приезжающим, скорее привыкнуть к новой обстановке, к суровой
