Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Ирвинг

— Мы иностранцы, — продолжала шептать Фрэнни.

— Guten Tag! — окликал Фрэнк всех встречных незнакомцев.

— Это были французы, — говорила ему Фрэнни. — Я уверена.

Отец чуть было не потерял наши паспорта, так что мы прикрепили их резинками к запястью Лилли; я понес Лилли на руках, она, казалось, совсем обессилела от слез.

Мы вылетели из Франкфурта без четверти девять, а может быть, без четверти десять и прибыли в Вену около полудня. Это был небольшой тряский перелет на небольшом самолете; Лилли увидела горы и испугалась; надеюсь, сказала Фрэнни, что завтра для матери и Эгга погода будет поспокойней; Фрэнка дважды вырвало.

— Скажи это по-немецки, Фрэнк, — предложила ему Фрэнни, но тот так плохо себя чувствовал, что даже не стал ничего отвечать.

У нас были день, ночь и следующее утро, чтобы подготовить «Гастхауз Фрейд» к приезду матери и Эгга. За время нашего перелета мы в общей сложности провели в воздухе почти восемь часов: часов шесть-семь из Бостона во Франкфурт и около часа или чуть больше — из Франкфурта в Вену. Рейс, которым собирались лететь мать и Эгг, должен был отправиться из Бостона несколько позже, вечером следующего дня, курсом на Цюрих; их перелет до Вены должен был занять около часа, а перелет из Бостона в Цюрих был рассчитан примерно на семь часов. Но мать, Эгг и Грустец приземлились раньше, чем долетели до Цюриха. Через неполные шесть часов после вылета из Бостона они вскользь ударились о поверхность Атлантического океана недалеко от побережья той части континента, которая называется Францией. Потом в своем воображении (и совершенно нелогично) я утешался мыслью о том, что они упали не в темноте, и представлял, что, возможно, полоска твердой земли впереди сулила им какую-то надежду на спасение (хотя они так и не достигли берега). Невозможно было вообразить, чтобы Эгг в это время спал, хотя все мы на это надеялись; зная Эгга, мы были уверены, что он всю дорогу бодрствовал, покачивая Грустеца на коленях. Эгг должен был сидеть у окна.

Что бы там ни случилось, нам сказали, что все произошло очень быстро; но наверняка было время, чтобы выпалить какой-нибудь совет, на каком-нибудь языке. И было время для матери поцеловать и обнять Эгга, а у Эгга было время спросить: «Что?»

И хотя мы уехали в город Фрейда, должен вам сказать, что сновидения чересчур переоценивают: мой сон о смерти матери был неточен и никогда не снился мне снова. Ее смерть, если немного напрячь воображение, могла быть опосредованно вызвана человеком в белом смокинге, но не было красивого белоснежного ялика, который бы ее увез. Она рухнула с неба на дно моря, а рядом с ней сидел визжащий сын, прижимая к груди Грустеца.

Конечно, именно Грустеца увидели спасательные самолеты. Пытаясь разглядеть в серой утренней воде первые обломки крушения, кто-то увидел плывущую собаку. При ближайшем рассмотрении спасатели убедились, что это просто еще одна жертва; выживших в этой катастрофе не было, но как спасатели могли догадаться, что в момент крушения пес уже был мертв? Узнав, кто вывел спасателей к телам погибших, выжившая часть нашей семьи ничуть не удивилась. Мы-то знали об этом заранее, от Фрэнка: Грустец не тонет.

Фрэнни позднее скажет, что всем нам следует впредь быть настороже, ожидая, какую новую форму примет Грустец в следующий раз, учиться распознавать его различные позы.

Фрэнк молчаливо раздумывал над своей ответственностью за воскрешение, которое всегда было для него источником тайны, а теперь — источником боли.

Отец должен был опознать тела; он оставил нас на попечение Фрейда, а сам поехал поездом. Впоследствии он не очень часто будет говорить о матери и Эгге. Он был не из тех людей, кто любит оглядываться назад, а необходимость заботиться о нас останавливала его от этих расслабляющих и опасных размышлений. Несомненно, в его мозгу проскакивала мысль, что именно за это Фрейд и просил мать его простить.

Лилли плакала: она-то знала с самого начала, что с «Номером Фрица» жизнь была бы меньше и проще — во всех отношениях.

А я? С уходом матери и Эгга — и с примеркой Грустецом неизвестной личины — я осознал, что мы таки прибыли в другую страну.

ГЛАВА 8. Грустец не тонет

Ронда Рей, чье дыхание впервые соблазнило меня через интерком, чьи влажные, сильные, тяжелые руки я до сих пор чувствую во сне (временами), так и не покинула первый отель «Ныо-Гэмпшир». Она была верна «Номеру Фрица» и хорошо служила этой труппе, и, возможно, по мере приближения старости она открыла для себя, что ожидать карликов и застилать для них кровати — занятие, в общем, препочтительнее, чем те услуги, которые она предоставляла людям повыше ростом. В один из дней Фриц напишет нам, что Ронда умерла «во сне». После гибели матери и Эгга ничья смерть не способна выглядеть в моих глазах «подобающей», хотя Фрэнни говорит, что смерть Ронды очень ей подобала.

По крайней мере, эта смерть была более подобающей, чем несчастная смерть Макса Урика, который распростился с жизнью в отеле «Нью-Гэмпшир» в ванной на третьем этаже. Возможно, Макс так и не переборол своего раздражения тем, что ему пришлось уступить маленькое сантехническое оборудование и свое заботливо обустроенное укрытие на самом верху. Я могу себе представить, как он мучился от воображаемого, если не от действительного топота карликов у него над головой. Мне почему-то всегда представлялось, что именно в той ванной, где Эгг топил загоревшегося Грустеца, и пришел конец Максу, — когда-то там чуть не распростилась с жизнью Малютка Так. Фриц не уточнял, какая именно это была ванная, а говорил только, что она была на третьем этаже. Очевидно, Макса хватил удар, пока он принимал ванну, после чего он утонул. То, что старый моряк, который столько раз возвращался из плаванья, окончил жизнь, утонув в ванне, мучило миссис Урик, считавшую такой уход Макса неподобающим.

— Четыреста шестьдесят четыре раза, — говорила Фрэнни каждый раз, когда упоминали о Максе.

Миссис Урик и по сей день готовит для «Номера Фрица», выполняя завет: пища (а может, и жизнь) должна быть простой и качественной. Однажды в Рождество Лилли послала ей открытку, на которой написала слова неизвестного поэта, переведенные с англосаксонского: «У тех, кто скромно живет, есть ангелы, с небес несущие им смелость, и силу, и веру».

Аминь.

У Фрица из «Номера Фрица» определенно были такие же ангелы, которые присматривали за ним. Он ушел на покой в Дейри, сделав отель «Нью-Гэмпшир» своей круглогодичной резиденцией (ему больше не нужно было бродить по дорогам — зимний цирк разъезжал теперь с молодыми карликами). Каждый раз, когда Лилли вспоминала его, она погружалась в тоску, потому что если сначала на нее произвели впечатление именно размеры Фрица, то сейчас, думая о нем, она представляла себе, каково было бы остаться в отеле «Нью-Гэмпшир» Фрица (вместо того, чтобы ехать в Вену), другими словами, Лилли представляла себе, насколько другой была бы у нас жизнь, если бы мы не потеряли мать и Эгга. Не оказалось под рукой «ангелов с небес», которые могли бы их спасти.

Но, конечно, когда мы впервые увидели Вену, все виделось нам иначе. «Вену Фрейда», как говорил Фрэнк, и мы прекрасно понимали, какого Фрейда он имеет в виду.

По всей Вене (в 1957 году) между домами зияли провалы от рухнувших зданий; здания стояли такими, какими остались после бомбардировщиков. На некоторых заваленных участках, часто окружавших покинутые детьми детские площадки, возникало чувство, что здесь, под мусором и осколками, лежит неразорвавшаяся бомба. Между аэропортом и внешними округами мы проехали мимо русского танка, который был прочно установлен на бетонном пьедестале. На башне танка лежали цветы, его длинное дуло было украшено флагом, красная звезда поблекла и была запачкана птицами. Танк был навечно установлен перед зданием, похожим на почту, хотя я не уверен, что это была именно почта, слишком быстро мы проехали.

Грустец выплыл, но мы оказались в Вене раньше, чем прибыли дурные вести, и склонялись к осторожному оптимизму. Когда мы подъехали к центру города, повреждения от войны стали менее заметны; временами попадались пустые коробки зданий, сквозь которые просвечивало солнце, а на животах каменных купидонов, шеренгой окаймлявших крышу, остались отметины от пулеметных очередей. На улицах было многолюднее, хотя окраины напоминали старые коричневатые фотографии, сделанные в то время, когда никто еще не проснулся, — или после того, как все были убиты.

— Жуть какая, — отважилась высказаться Лилли; ей было так страшно, что она даже прекратила плакать.

— Старье, — сказала Фрэнни.

— Wo ist die Gemьtlichkeit? — жизнерадостно пропел Фрэнк, оглядываясь в поисках чего-нибудь подобного.

— Думаю, вашей матери здесь понравится, — оптимистично заметил отец.

— Эггу — не понравится, — сказала Фрэнни.