Вор черной масти - Екатерина Русак

[23] Дохнуть (жаргон) - спать.

[24] Духовитый фраер (жаргон) - неординарный арестант из бытовиков, с "душком".

ГЛАВА 17. НА ВОСТОК ПОД СТУК КОЛЕС.

Указом от 1 августа 1945 года Президиум Верховного Совета ССР постановляет:

Восстановить с 1 августа 1945 г. для работников государственных, кооперативных и общественных предприятий, учреждений и организаций, находящихся в районах Крайнего Севера, следующие из действовавших до войны льгот:

1. Выплачивать рабочим и служащим на Крайнем Севере по истечении 6 месяцев работы 10-ти процентную надбавку к ставкам (окладам).

Установить, что общий размер надбавок не должен превышать 100 процентной тарифной ставки (оклада).

2. Предоставлять дополнительные отпуска сверх установленных действующим законодательством в местностях Крайнего Севера работникам с нормированным рабочим днем продолжительностью в 18 рабочих дней, а работникам с ненормированным рабочим днем продолжительностью в 30 рабочих дней.

27 июня 1949 года. 08 час 16 минут по местному времени.

Тюрьма города Читы.

***

Меня, Белку, и Котьку Ростова потащили на дыбу[1]. Мы, трое воров черной масти, все получили на всю катушку: по двадцать пять лет и пять поражения, в соответствии с приговорами послевоенных лет. Выйти на волю по пересмотру нам никому не светило. Но, как говориться, где наша не пропадала. Амнистия не за горами.

Мое личное дело украсили отметки: ООР - "Особо опасный рецидивист", "Не вербовать в осведомители", "Склонность к побегам". ПД-24, что значило: "Преступная деятельность с 1924 года", "Не подлежит расконвоированию".

Судили и Матвея. Матвей получил срок в двенадцать лет. Меньше всех было у Васи, который сумел разжалобить суд и каким-то образом схлопотать всего лишь петра[2].

Жобин, получивший кличку "Мясник", за свои дела тоже получил на всю катушку. Но он радовался тому, что остался жив.

27 июня 1949 года. 22 часа 37 минут по местному времени.

Тюрьма города Читы.

***

Дверь камеры открылась. Кроме вертухая в коридоре толпились несколько солдат.

- Кого называю, встать и приготовиться с вещами к этапу! - громко сообщил офицер.

- Начальничек, надень на х.. чайничек! - выкрикнул из нашего угла шебутной Вася припотел.

Но офицер не обратил на этот выкрик никакого внимания.

Зачитал мою фамилию, Белки, Котьки Ростова, Матвея, Васи и произнес:

- На выход с вещами!

Какие были у нас вещи? Х.. да клещи. Ватные одеяла и перьевые подушки у нас троих действительно были. Уже этим мы разительно отличались от уголовников-бытовиков и политиков.

Нас всех пятерых сунули в конверт и шуранули на этап.

Нас специально отправляли ночью. Привезли на станцию и выгрузили из машин. Прожектора шарили по земле и слепили глаза. Лаяли сторожевые собаки.

На станции в оцеплении охраны стоял товарный состав, с вагонами, которые называются краснухи, и используются для перевозки заключенных. Они много хуже столыпинских. Но зато летом в них бывает не так жарко.

Нас рассортировали по мастям и группами повели к разным вагонам поезда. Группа, в которой очутился я, сплошь состояла из воров в законе.

Дверь теплушки с грохотом отъехала в сторону. Около открытой двери стояло не меньше тридцати зэка.

- Давай сюда! - раздался голос лейтенанта-конвоира.

- Начальничек, ты кого к нам селишь? - раздалось сразу несколько голосов.

- Блатарей! - сердито крикнул лейтенант.

- Масть какая? - требовательно послышалось из вагона. Кричало несколько человек, но вопрос они задали одновременно. - Нам ссученых не надо!

- Ваша масть, - успокоил лейтенант, что бы избежать лишних расспросов и возможной потасовки. - Полнота сплошная! Никого больше!

- Милости просим! - ответил вагон радостными возгласами.

Погрузка в эшелон не заняла много времени.

Нас начали поднимать в вагон. Из вагона тянулись руки, помогая нам залезть внутрь, и затаскивая в вагон наши сидоры и одеяла. Читинскую пересылку, в количестве двадцати шести воров черной масти, встретили свои. Такие же блатные. Тут были люди с разных этапов, но большинство было взято в городе Иркутске, с местной тюрьмы. Всего нас в вагоне оказалось человек под шестьдесят, немного больше нормы. Норма на вагон - не более 48 человек. Не обошлось и без встреч старых знакомых. Старые дружки и знакомые обнимались, хлопали друг друга по плечам и по спинам, веселились от души. Встретил "знакомого" и я. Знакомого я знал лишь по фотографии, но постарался изобразить на лице неподдельную радость.

- Фокусник! - послышался возглас. - Ты?

- Жека! Пятка! - воскликнул я. - Как ты?

Евгений Пятка был мне знаком по Воркутинским лагерям. Кличку Пятка он получил за то, что в один год сумел бежать из лагеря пять раз подряд. Последний побег так вообще принес ему широкую известность. Каким-то образом он сумел умыкнуть одежду попугая и в таком виде беспрепятственно вышел за ворота лагеря. Пользуясь формой охранника он успел уехать от лагеря на попутках километров сто, пока его не захомутили.

- Ша, бродяги! - объявил Пятка. - Я знакомца старого встретил. Под Воркутой вместе торчали, вместе кушали. Фокусник его обзывают. Сложный человек, честняга со звездами.

Среди иркутских нашлось еще пара человек, которые слышали про меня, подтвердив, что я - правильный вор, перед которым начальство лагерное на цырлах[3] ходило.

Наши, читинские развязали свои сидора, достали шамовку. Появился спирт. Каждый из читинцев был плотно упакован на этап. В вагоне было темновато, можно сказать совсем темно, но при свете самодельных светильников, изготовленных из консервных банок, мы занимали места согласно своему положению. Я занял нижнюю шконку, которые располагались в два яруса вдоль стен вагона. Расстелил одеяло.

Хотел прилечь, но... Нельзя было отказаться от выпивки в новой хевре с путевыми.

Не поймут.

Многие ошибочно думают, что камера, пересылка и ИТЛ под завязку набитые ворами это нечто запредельное и жуткое. В вагонах где ехали пятьдесят восьмая, бандиты и бытовики бардака действительно было много. Но это понятно. Там собрались совершенно случайные люди. В нашем вагоне все было совершенно иначе.

Одно из главных правил, которое насаживалось в воровскую жизнь - не грубить. За это могли наказать. Даже брошенный искоса взгляд могли расценить как неуважение. В нашем вагоне был общак, поэтому никто никого не смел бортануть. Все делилось поровну. За это могли спросить. Даже матерной ругани, которой так щедро сыпали бандиты-бытовики, у нас почти не было слышно. За мат могли жестоко спросить. Как? Очень легко! Ругнется в сердцах человек: ".. твою мать!" Не отвертишься! Всех блатных значит имел, если так говорит! Мать-то, семья воровская. Поэтому все старались выбирать слова, не сыпали их бездумно налево и направо. А старые воры, такие как я, вообще мат не употребляли. Культура? Именно культура! Наш закон, хотя и был воровской, но был похлеще во многом, чем законы СССР, по которым фраера жили. Более жесток, но справедлив.