Мама, я люблю дракона (сборник) - Юлий Буркин

… Все. Все. Все. Мне невыносимо было даже вспоминать это, а не то, что уж писать. Но раз я веду дневник, не могла я этого не записать. Да, это ужасная история. Но она – пожалуй самое заметное происшествие в моей жизни.

У меня такое ощущение, что после всего этого я не дам к себе притронуться ни одному мужчине.

Из дневника Летова.

Джино вернулся часов в пять утра. И тут же Годи пришел в себя. Блаженно потягиваясь и разминая затекшие члены, он изысканно меня поблагодарил, а на мою просьбу рассказать, в чем же все-таки суть, ответил, что это, мол, не его тайна, чем страшно меня разозлил. «Единственное, что я могу сказать – все закончилось как нельзя лучше. Порок, так сказать, наказан, – закончил он, явно ерничая, – а добродетель восторжествовала. Хотите кофе?»

В это время зазвонил телефон. Годи снял трубку:

– Да?.. Да что вы, не за что. Мне и самому это доставило удовольствие, так что мы – квиты. Его? Джино. Хорошо, передам. А чердак? Про чердак вы забыли? Вот если бы вы в последний момент не открыли дверь… Откуда знаю? Ну, это уже мои маленькие хитрости. Нет, неприятностей не будет. Про ключ гардеробщица забудет. Наташа? Тоже забудет. Ну, сударыня, вы меня недооцениваете. Спите спокойно. Да не за что, не за что… Я же сказал, мне было приятно и самому… И ему привет? Обязательно, обязательно… Хорошо… До встречи.

И он, положив трубку, обернулся ко мне:

– Звонила ваша симпатия. И вам, между прочим, привет передавала. Она действительно мила. Даже очень мила. – Он как-то нехорошо усмехнулся и закончил: – Боюсь, даже СЛИШКОМ мила.

Часть 3.

Дневник Вики.

11 ноября.

Я проснулась оттого, что почувствовала, как мне щекочут чем-то тоненьким в носу. Это, конечно, мог быть только Виктор, но ведь я спала и не могла этого понимать. Я одновременно чихнула и проснулась, а он засмеялся и говорит: «Вставай, соня. Кофе стынет». Но сам же не дал мне встать, а залез под одеяло и сказал только «Какая ты теплая…» Он вообще всегда набрасывается на меня как зверь, когда видит, как я просыпаюсь. Но это бывает так редко. Ведь для этого нужно быть вместе всю ночь.

Я не знаю, что он наврал жене в этот раз и не собираюсь узнавать. Но спать с ним у себя дома, в моей постели было очень странно. Вчера он вообще казался здесь ОГРОМНЫМ И НЕУМЕСТНЫМ. А сегодня уже ничего, привыкла.

Тут он от того, что родичи на целых две недели уехали к деду под Красноярск, а я впервые со дня нашего знакомства осталась в квартире одна. И мы с ним по этому случаю устроили небольшую оргию – с бутылкой коньяка и купленными на остановке шашлыками.

Это была одна из самых классных оргий, потому что мы были не просто вместе, не просто в постели, не просто пили и любили друг друга, а еще и НИКУДА НЕ СПЕШИЛИ.

Виктор пичкает меня своими любимыми книгами типа Писемского или Борхеса, а если я во что-то не въезжаю, устраивает «литературно-аналитические» беседы, и я прямо чувствую, как за несколько месяцев знакомства с ним изменился не только мой лексикон, но даже, по-моему, мой стиль мышления.

Но это вчера он не спешил, а сегодня, кто его знает. Я никогда не могу полностью расслабиться, потому что так и слышу – «Вик, мне сейчас нужно бежать…» – извиняющимся голосом. Хоть я и понимаю, что он по-другому не может, что он не виноват, но у меня все равно сразу портится настроение, как будто я смотрела фильм, а на самом интересном месте телек сломался. Как-то я попросила: «Ты уж лучше сразу говори мне, во сколько уйдешь, чтобы я была готова», но когда при встрече он с постной рожей стал начинать разговор фразой типа: «Салют. Я – до четырех пятнадцати…», настроение у меня стало портиться не в конце, как раньше, а с самого начала.

Ну ладно, я отвлеклась.

И вот он залез ко мне под одеяло и был очень ласковым и творил черт знает что, откуда только у него фантазия, а я не могла полностью уйти в это, все вертелась мысль, спешит он сейчас или нет… А потом, когда мы уже отдыхали, он мне вдруг и заявляет:

– Между прочим, Вика, в данный момент я нахожусь в трехдневной командировке, и в запасе у нас с тобой еще два дня.

Я опять не знала – радоваться мне или плакать… Но потом тряхнула головой и улыбнулась ему так, как, я знаю, ему нравится. Потому что я все-таки неисправимая оптимистка и во всем всегда нахожу плюсы, которые уничтожают минусы. Вот так.

А «его превосходительство» этих скачков в моем настроении и не заметил. Он вообще, по-моему, ничего не замечает. Или предпочитает не замечать. Ну и правильно: все равно ведь ничего он тут изменить не может (или не хочет?), а раз так, то лучше и не говорить, и не думать. Мы ведь и без того вместе проводим в день часа по два-три, не больше, так не хватало еще и это время заполнять тоскливыми разговорами на тему полной беспросветности и бесперспективности. Вообще-то это не моя, а его мысль, но тут я с ним согласна.

Часто мне хочется просто прекратить все это и постараться забыть навсегда. Но разве это возможно?

Хотя вот на днях я встретила на улице Наташу Одинцову, а она взглядом по мне скользнула и мимо прошла, не поздоровавшись. Я ее окликнула, она остановилась, смотрит на меня недоуменно. Потом узнала все-таки, «А, – говорит, – вспомнила тебя: ты на суде была. Ну? Что нужно?» То есть, она начисто забыла и наш разговор, и то как меня в фотолабораторию привела… А ведь Годи так и пообещал. И я, чтобы проверить, спросила: «Извини, Наташа, Мережко уволился из вашей школы или работает?» А она голову вскинула и так злорадно, что мне даже страшно стало, отвечает: «Убили его». «Как? – спрашиваю, – Кто?» «А я-то откуда знаю. Убили и все. Нашлись добрые люди». – Сказала и дальше пошла.

Я потом это все Виктору рассказала, он говорит: «Да, что и говорить, Годи – мастер. «Не дай господь нам быть его врагом…» (это – строчка из какой-то песни Гребенщикова, к которому Виктор неравнодушен).

Кстати, в данный момент он отправился на кухню подогревать нам кофе и, судя по звукам, уронил там все, что только может упасть. А я вот вытащила из-под подушки дневник и строчу, пока он хозяйничает. Потом появится: голый, в руках – по чашечке, рот до ушей. Дурак дураком. Но я очень его люблю.

Черт! Вот он как раз и появился. Закругляюсь.

Из дневника Летова.

Сегодня Годи прочел мне маленькую лекцию о прививках. Вообще-то в последнее время я стараюсь избегать этих его лекций. Раньше мне были интересны его россказни об иных мирах, но потом я задумался: столь ли важна для меня эта информация? Если учесть то, что я никогда не смогу проверить ее истинность, то, что никто и никогда не сможет ею воспользоваться в каких либо определенных целях и то, что миров, по-видимому, бесконечное множество, а значит, возможно существование любого, какой только можно вообразить, то слушать все истории – дело бессмысленное и даже неинтересное. Эдакий «информационный онанизм».