Девять снов Шахразады - Шахразада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы охотно пошли бы к алтарю?
– Нет, но…
– Вот видите? – Маргарита явно почувствовала себя лучше.
– Стыдитесь, мисс Фитцджеральд. Не очень-то вежливо прерывать меня на полуслове.
– А у вас есть что сказать? Что-то интересное?
– Я всегда бываю интересным, – улыбнулся Деймон.
– Теперь вы пытаетесь меня запугать.
Откуда у нее взялась смелость? Говоря по совести, Маргарита не была застенчивой, но и слишком упрямой тоже. А мистер Сен-Олмс не тот человек, которого можно не принимать всерьез. Она играет с огнем – ох, как хорошо она это понимала, – но не могла остановиться. Словно все, что срывалось с его губ, было вызовом… А ей надо было во что бы то ни стало не ударить в грязь лицом. Если это соревнование, она должна его выиграть!
– Мисс Фитцджеральд, вас сам дьявол не испугает.
Она глянула на него в упор.
– Это ведь не комплимент? Или?
Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал.
– Выбирайте сами, как вам больше нравится.
Со стороны их разговор был воплощением приличия, но Шахразада видела смелый блеск в его глазах и почувствовала, как искра проскочила между ними. Деймон же как ни в чем не бывало поднял голову и сказал:
– Подумайте, а потом скажете, считаете ли вы это комплиментом… Всегда полезно знать, как тебя оценивают. Я жду вашего одобрения.
– Вы…
– Нет, нет. – Он поднял палец, будто хотел приложить его к ее губам, чтобы она замолчала. – Ничего не говорите, а то испортите этот редкий, исключительный момент.
Шахразада (все более Шахразада, чем Маргарита) молча смотрела на него.
– До следующей встречи, мисс Фитцджеральд, – пробормотал Деймон и исчез.
– До следующей встречи… – попыталась ответить царица, но не смогла произнести ни звука: прекрасный мир Деймона и Маргариты затянула дымная пелена.
«О, как бы я хотела навсегда остаться на месте этой девочки… Как бы хотела вновь увидеть его – человека, питающего искренние чувства. И не скрывающего их… Быть может, жизнь с ним оказалась бы именно такой, о какой я мечтала всегда…»
Свиток двадцать первый
– И ты увидела этого… Деймона?
– Нет, – царица отрицательно качнула головой. – Целых пять ночей после этого я провела без сна… А на шестую, когда почувствовала, как проваливаюсь в уже знакомый омут иной жизни, вместо соблазнителя Деймона увидела каменные стены монастыря Святой Цецилии и мать-настоятельницу, которая приходила в себя после гневной тирады, поджав сухие губы. Одно было хорошо – сегодня не я была источником ее праведного гнева.
Поверь, ничто за десять лет жизни, проведенных в монастыре Святой Цецилии, не подготовило меня… нет, Ортанс Ла Фарж к этому моменту. Она знала, что мужчину, который стоял рядом с ней, многие сочли бы красавцем. Но его мрачноватая красота и холодные серые глаза пугали меня, нет, пугали ее. Любая девушка ее возраста с большой радостью вышла бы замуж за столь богатого молодого человека, как Фабрицио Сент-Сир, – так, по крайней мере, утверждали ее родители. Сама Орти знала лишь то, что не испытывает ни малейшего желания стать женой плантатора на далекой Мартинике. Но права что-то решать ей не оставили.
Она зажмурила глаза, и монотонный голос священника постепенно исчез, а сама Ортанс мысленно погрузилась в переживания событий, приведших ее к этому ужасному моменту… Несколько дней тому назад Орти вызвали в маленький кабинет матери-настоятельницы. Сначала она подумала, что опять рассердила эту благочестивую женщину каким-нибудь своенравным поступком, но, как ни напрягала память, так и не смогла вспомнить ничего предосудительного. Собственно говоря, с тех пор, как она примирилась в душе с тем, что посвятит свою жизнь Богу, девушка чувствовала себя более умиротворенной, чем когда-либо за долгие годы, проведенные в монастыре.
Десять лет, раздраженно подумала Орти, вспоминая свое безрадостное существование в монастыре. И за все это время родители ни разу не навестили ее, более того, она не получала от них никаких известий. В первые годы она пыталась бунтовать против заточения, да и сейчас временами мечтала вырваться из мрачных серых стен монастыря, так ей хотелось бегать и смеяться, распустив длинные волосы, и чтобы ветер трепал их. Трудно сосчитать часы, проведенные на коленях в часовне в виде наказания за все те выходки, которые казались матери-настоятельнице крайне предосудительными.
Проходили годы. От Жильбера и Лили Ла Фарж не было никаких вестей, и Орти впала в отчаяние. Она поняла, что ей никогда не удастся покинуть монастырь, что суждено остаться в этих стенах до конца дней и превратиться в увядшую старуху. Она даже мысли не допускала, что можно жить самостоятельно за пределами монастыря, потому что, хотя ей скоро и должно было исполниться восемнадцать лет, она была неискушенна, как дитя, в обычаях света. Заставив себя смириться с неизбежным, она приготовилась принять постриг и стать невестой Христовой. И это должно было произойти ровно через неделю.
Дверь в кабинет матери-настоятельницы была открыта, и Орти нерешительно вошла, отчего-то ощущая сильное биение сердца.
В первый момент, когда она узнала женщину и мужчину, шагнувших ей навстречу, Орти испытала изумление и больше ничего. Минувшие десять лет мало изменили ее родителей. Жильбер располнел, но все еще был хорош собою. Волосы его кое-где посеребрила седина, но она не старила его, напротив – придавала благородный вид.
Лили в свои тридцать шесть лет еще могла считаться красавицей, хотя не могла соперничать с красотой и свежестью своей дочери. Когда Лили разглядела безупречную, стройную фигуру Ортанс под грубым монашеским одеянием, яркие губы капризно и обидчиво скривились. С нескрываемой женской ревностью она продолжала рассматривать дочь, недовольно отмечая, что из нескладного ребенка она превратилась в удивительно прелестную молодую девушку с пронзительными глазами фиалкового цвета, затененными густыми пушистыми ресницами. Хотя волосы Орти были полностью скрыты под монашеским апостольником, черты ее лица – от изогнутых бровей до полных губ – были великолепны и приковывали внимание.
– Ну, дочка, – прогремел Жильбер, которого раздосадовало молчание Ортанс, – что же ты стоишь как чужая? Разве так встречают родителей?
Девушка неловко поежилась под пристальным взглядом отца и матери.
– Ты изменилась, Орти, – сказала Лили, критически разглядывая дочь. – Ты превратилась в красивую женщину. Правда, Жильбер?
Повернувшись к мужу, Лили была поражена и рассержена появившимся вожделением в его взоре. Будто бы он вовсе не отец. Так что не было сомнений, что он тоже находит молодую женщину, стоящую перед ними, прелестной.
