Одарю тебя трижды - Гурам Петрович Дочанашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Юноша, набросьте рубашку. Говорят, осторожность — первая предпосылка здоровья.
— Не простынет, он деревенский.
Тулио изволил заметить. У самого лоб был в испарине, и, желая смягчить пренебрежительно сказанное, он улыбнулся ему вроде бы любовно, и Доменико, разумеется, отозвался улыбкой. Надел рубашку — на спине проступили влажные пятна, потом с силой пригладил ладонями брюки, отжимая воду. Выпрямился — на него благодарно смотрела Анна-Мария.
— …Что делать владельцу этого фанта? — выразительно спросила Сильвия и незаметно толкнула коленом Тулио, уткнувшего голову ей в подол.
Фант был Анны-Марии — темный камешек.
— Этого фанта?.. Пусть пойдет с Доменико собирать хворост. — И, оправдываясь добавил: — Должно же наконец зажариться мясо… Чей фант? Твой, Кумео?
— Очумел! У меня вон леденец, не дурак — камни жрать!
— Да, да, шалунишка, зубы можешь сломать!
— Чей же тогда?
И коварным был повеса…
Они собирали хворост… «Вам не… вы не…» — начал и осекся; издали временами доносился хохот, дико ржал Кумео. «Нелепо начал… — расстроился Доменико. — Надо бы иначе…» Анна-Мария подбирала сушняк, старательно складывала в кучу. С непривычки даже от этих малых усилий зарделась, а Доменико после реки пробирала легкая дрожь… Что-то надо сказать… Искал слова. Сказать? Не сказать? Но что сказать — не знал. Нет, сам бы ничего не сумел, кто-то должен был выручить, но кто бы выручил в лесу…
— Вам жарко?
— Немного…
— Я сейчас…
Подбежал к родной ему реке, осторожно зачерпнул горстями воду и бережно принес девушке: «Если желаете, освежитесь немного…» Анна-Мария смотрела так простодушно, наивно, и у Доменико снова сжалось сердце и ком подступил к горлу — так любил ее… И она тоже сложила ладони, он перелил в них воду, всю до капли. Анна-Мария смочила лоб и щеки, провела влажной рукой по шее, охладилась. Закрыла глаза, подставила лицо солнцу и, казалось, слушала его — с той же улыбкой, слабой, неясной. Самое время было сказать сейчас, в этот миг, но что, что… Доменико, скиталец, призывал кого-то на помощь безмолвно… И не знал — кого позвать, кто выручит… Тулио? Ах нет, слишком лукавый. Дуилио? Нет, не желал Доменико потока напыщенных слов. Александро? Но ведь с ним не считались. Цилио? Нет, нет — лицемерный, фальшивый… Кто же подскажет…
Солнце сушило влажное лицо Анны-Марии, и Доменико заметил на щеках ее слабую россыпь веснушек и, хотя любил в ней, чистой, не женщину, а что-то иное, непостижимое, что-то возвышенное, все же невольно подумал при виде веснушек: «Наверно, того же цвета соски у тебя, Анна-Мария». Только подумал, а Анна-Мария раскрыла глаза, посмотрела со страхом, еще немного — и все бы погибло: так смотрела на него… Что же сказать ей?.. Кто поможет… Был кто-то, любивший его… Чувствовал, ничего не сказать — нельзя, но и сказать ей тут, вот так вероломно заведенной сюда, — тоже невозможно. И вспомнил! Отец, да, отец! Помоги, отец, помоги… и девушка чувствовала — что-то хочет сказать Доменико, но понимала — оскорбит, если скажет сейчас, наедине; а он, а он скиталец, молил: «Помоги, отец, помоги, подскажи». И чудо случилось. «Тулио, Тулио-о-о! — закричал Доменико. — Скорее сюда, и ты, Цилио, сеньор Джулио, Кумео, Кончетина, дядя Александро, Сильвия, Винсентэ, все, все идите сюда, скорей!» Первым, запыхавшись, примчался Тулио, за ним Цилио, Александро, сбежались все. «Не змея ль укусила?» — встревожилась, позже всех прибежав, Кончетина, а Доменико пал на колени, обнял Анну-Марию за ноги, припал щекой к коленам и вскричал: «Люблю эту девушку!»
Анна-Мария опустила руку ему на плечо, подняла, долго смотрела в глаза, замершему, окаменевшему, и внезапно поцеловала скитальца в щеку…
Просто произошло все.
ЛЕТНИЕ ИГРЫ
— На какой день назначим? — вопросил общество Дуилио. — Не провести ли завтра — погодные условия благоприятствуют летним играм… Перестань, Уго.
Юный безумец упрямо грозил поглощенному собственным красноречием Дуилио: «Красная кровь на зеленой траве…» А тот разглагольствовал:
— Однако полагаю, что послезавтра предпочтительней всего, пусть радуют всех звенящий смех девушек и сверкающие улыбки юношей.
— Да, пожалуй, послезавтра! Истинно разумное решение, — молвил Винсентэ, застегнувший воротничок.
— Закаливание тела — средство бесперебойного снабжения мозга все новыми и новыми жизненными силами, — отметил Дуилио, такой, каким был. — А это поистине хорошо. Великолепная была свадьба!
— Да, да!
— Еще бы!
— Что за вино! А поросята!
— А куда делся тот человек?
— Кто? Беззубый? Переехал куда-то.
— И оставил их одних в кирпичном доме? Почему он у них некрашеный? Теперь-то покрасят, верно… в розовый цвет. Денег у Доменико навалом.
— Нет, не в деньгах дело… Деньги и у них были, не хотели красить.
— А нервы ему понадобятся будь здоров — день и ночь слушать ее игру.
— Не до игры будет, сами понимаете — молодой муж…
— Прямо в глотку всажу тебе, Дуилио, в кадык твой, что ходуном ходит, когда ешь, — говорил Уго, и в глазах его извивались давние их обитатели — серо-зеленые рыбки. — Разговаривай тогда с дырявым горлом.
— Перестань, Уго, перестань, уймись, — вразумлял мальчика Дуилио. — Не надоело?
— Какой смысл устраивать игры, — не без горечи сказал Цилио. — Все равно Джузеппе всегда будет первым, всех обставит.
— Нет, Цилио, нет, при продуктивной деятельности ума всегда возможно найти остроумный выход из любой ситуации, необходимо лишь напрячь ум… Вот, извольте, давайте не засчитывать победы Джузеппе, не принимать их во внимание.
— В порошок нас сотрет!
— А мы тайком, между собой, не скажем ему, что не признаем его побед.
— Хвала тебе, Дуилио!
— Не человек, а мозг сплошной!
— Ум, ум из него прет…
— В эту умную голову и всажу нож, — упрямо шептал обозленный Уго.
— Уймите, наконец, отрока! С ума меня свел!
— Хотя б Доменико появился, мигом смоется.
