Фантастические тетради - Ирина Ванка

— Чистая правда.

— Он сказал, что контейнер был снабжен оболочкой секретной самозащиты. Все, что каким-то образом выпадает из него, должно самоуничтожаться. У человека это начинается с разрушения памяти, мозга, нервной системы и заканчивается разложением тканей. Весь процесс занимает около часа. Если б ты выбрался на корабле — они попытались бы спасти тебя, но на перевалочном пункте у тебя шансов не было.

— Неужели я похож на говорящую галлюцинацию? Они недооценивали моих шансов.

— О, Феликс! Твоя галлюцинация уже не раз посещала меня. Ты был моим самым тяжким грехом. Ты даже не можешь себе представить, как я счастлив, увидеть тебя.

— Ты уверен, что это все?

Гренс непонимающе поглядел на своего гостя.

— С момента старта с Земли у меня отсутствует гораздо больший отрезок памяти…

— Но, Феликс, оболочка контейнера…

— Я знаю про эти оболочки не меньше тебя. Разрушение памяти идет в сторону прошлого, без разбора. Я не помню, где я напился в тот день, я и предыдущих дней не помню — это неважно. До того момента, как я выбрался на перевалочном пункте, прошло около месяца полета.

— Неужели ты мне не доверяешь? — обиделся Гренс.

— Андрей, я только хочу выяснить…

— Подожди. Какой месяц? Там никакого месяца быть не может. Это абсурд! Кто тебе это определил? По какому ритму? Клянусь, я больше ничего о тебе не знаю.

Гренс подскочил к своим черновикам, сваленным на пол и стал что-то черкать на них жирным карандашом.

— Сколько времени, ты сказал? Месяц? — Он погрузился в расчеты и очень скоро предъявил Матлину свой чертеж, на котором был изображен странный треугольник, разбитый на внутренние сектора, которые были аккуратно спроецированы на одну из граней неровными отрезками. — Эх ты, милый мой технарь. Куда у тебя девался фактор скорости, хотя бы по формуле Энштейна? Ты даже представить себе не можешь расстояние отсюда до Земли…

— Это я-то не могу себе представить?

— Вот он, твой месяц, — Гренс указал пальцем на один из спроецированных отрезков, — ты болтался в космосе не более трех суток.

Матлин разложил перед собой чертеж и попытался воспроизвести формулу Эйнштейна, припоминая, какой разлет в пространстве могли иметь Акрус и Галактика два года назад — все приблизительно! В этом ареале, — ворчал он про себя, — ничто не может быть точным, даже расстояние от точки А до точки Б на листе бумаги.

— Не трудись, — остановил его Гренс, — формула Эйнштейна не универсальна, это мне точно известно. Здесь «девятеричная доминанта». Так называемая «формула девятки»: грубо, но просто. Это касается и сжатия времени. Я в этих тонкостях физики ничего не понимаю — здесь же все просто. Вот смотри, — Гренс склонился над чертежом и стал водить пальцем по треугольникам, объясняя, откуда что взялось. Похожую науку моделирования в геометрических фигурах Матлин где-то когда-то уже проходил. Он даже вспомнил, что существуют «геометрии» зон с иными числовыми доминантами, где расчет времени моделируется с квадрата, пятигранника и т. д. Но никакой практической пользы эта наука ему не давала. «Я кретин, — подумал он про себя, — по этим доминантам можно было самому еще в ЦИФе вычислить координаты Галактики, и не приблизительно! Ведь Ксар мне называл точный отрезок отсутствия памяти, до сотых долей секунды. Если б я догадался вернуться в технопарк и переговорить с Серым… Если б я догадался вычислить эти три дня…»

— Я крайне бестолково представляю себе эту систему, — признался Гренс, — но древние акрусианские астрономы успешно ее использовали. И это еще не все. Самое интересное, что искривление времени в последствие выпрямляется. Этого не знал даже сам Эйнштейн. — Гренс перешел на шепот, будто Эйнштейн подслушивал его за дверью, — поэтому я вместо подписанного контракта могу застрять здесь на гораздо больший срок.

— Можешь не объяснять. Кое-чему я здесь все-таки научился.

— Тогда, может быть, именно ты поможешь мне разобраться кое в чем остальном? Должны же мы хоть что-нибудь иметь с наших неприятностей. Или ты вольный человек и сможешь в любой момент сам вернуться обратно?

— А разве я не нашел тебя сам?

— Тогда тем более я должен знать все, что знаешь ты.

— Полагаешь, между нами, инопланетянами, секретов быть не должно?

Гренс схватил его за обе руки и задрожал от волнения.

— Если у тебя есть «секреты», открой мне их. Поверь, мне есть, чем тебе отплатить…

Глава 8

Вечером следующего дня Матлин, оставив полусонного Гренса, выбрался в фойе и связался с болфом узнать, кто «дома».

— Как, Феликс Матлин, вы все еще живы? — услышал он приветствие Суфа на страшно ломаном русском.

— Даже не надейся! Лучше запомни место и прими меня на борт.

Матлин ступил на корабль тотчас, но Суфа разыскал с трудом на одной из дальних внешних отсеков. Вежливые навигаторы предпочитали отстегивать эти оболочки в ближайших технопарках, чтоб не казаться чересчур громоздким. Не то, чтоб это имело какой-либо физический смысл…Такой порядок сохранился с далеких времен, как жест вежливости пришельцев: отстегнул грузовые отсеки и порядок, каждому аборигену должно быть ясно: никаких грабительских намерений экспедиция не имеет. Очевидно, на Суфа подобные жесты не распространялись, а в его грабительских намерениях мог сомневаться только самый наивный абориген. Матлин застал Суфа как раз за сопровождением транспортера. Метровый зеркальный шар медленно плыл впереди него и о содержимом этого шара оставалось только догадываться: вероятнее всего оно было мягким и пушистым. Шар перед погрузкой в люк плотно утрамбовался в кубик вполне компактных размеров и ввалился в ячейку консервационной камеры.

— Ну, как? — обратился Суф к Матлину, не поворачивая головы. — Твой приятель в порядке?

— Только не делай вид, что ты не вел запись.

— Я вел запись, ты знал это, и все равно говорил по-русски. В результате я ничего не понял: везем мы его обратно или нет?

— Подождем. Ему надо прийти в себя.

— Этот хмырь, — пожаловался Суф на Али, — обосновался в фактуре. Чувствует себя как на курорте: волочится за женщинами. Мало того, что он неприлично себя ведет, он еще и меня провоцирует…

— Он собирается выводить корабль из Акруса?

— Спроси сам. Мне он надоел: «не фаза», «не фаза», «надо денек-другой подождать». Этот денек-другой может тянуться бесконечно. Встретит какую-нибудь очередную рыжую особь — тут же у него «не фаза»…

— Хорошо, — с облегчением вздохнул Матлин, — это можно понять. С его нынешним темпераментом без женщины долго не протянешь. Завтра же я займусь его моральным обликом. Завтра я ему устрою «фазу». Завтра все станет ясно.