Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, как ни странно, незадачливые австрийцы никак не могли увидеть «разверзнувшуюся бездну» и не собирались «воспротивиться пагубным предприятиям». Император Франц заявил Разумовскому: «Французы мне ничего не сделали, и я ими очень доволен»[272].
Одновременно общественное мнение Вены было настроено против войны. Мы уже упоминали об эрцгерцоге Карле, который был противником военной авантюры. Эрцгерцог, брат императора, полководец, победитель во многих сражениях с французами, пользовался огромным авторитетом в военных кругах австрийской монархии. Вполне понятно, что его поддерживал генералитет, но о том, насколько суждения эрцгерцога Карла о перспективе войны с Францией не были мнением лишь одного человека, а выражали характерные взгляды австрийского военного руководства, говорит интереснейший документ.
Это донесения русского секретного агента в Вене, некого шевалье Маллиа[273]. Они написаны в 1804–1805 гг. и отражают как позицию австрийских правящих кругов, так и столичного общественного мнения. Вот что доносил Маллиа в июне 1805 г.: «Выйдя из мастерской Кановы, я встретил несколько австрийских генералов из числа тех, которые проводят свою жизнь в Вене и не желают ни за что ее покидать… Я вынужден был выслушать долгую проповедь, направленную против войны и против русской политики. “Сейчас идет подготовка к войне, – сказали они, – в этом никто не сомневается, но нужно сказать, что общественное мнение желает лишь мира и верит лишь в мир. Наши военные приготовления зашли так далеко, что превратились в угрозу. А Бонапарт до сего времени демонстрировал лишь миролюбие. В нашу роль не входит ему угрожать.
И что мы можем ожидать от этой новой войны, – продолжали генералы. – Разве мы сейчас более сильны, чем были раньше, тогда, когда потерпели поражение? Или, быть может, Франция стала слабее за счет того, что она чуть ли не вдвое увеличила свое население и территорию, окруженную мощными крепостями и горами?.. Говорят, что за нас Россия, но когда она придет на помощь и с каким количеством войск? Россия слишком далека от театра военных действий, ее заинтересованность слишком мала, чтобы надеяться на ее действенную помощь… мы очень удивляемся в Вене, – добавили они, – что Россия вдруг воспылала к нам такой нежностью, желая увлечь нас в войну. Зато она очень колючая и нелюбезная, когда речь идет о малейшем приобретении для нашей страны. Когда в Петербурге идет речь о Вене или Берлине, нет сомнения, к кому будут обращены все симпатии. Что касается Австрии, с ней будут спорить за каждый арпан[274]территории, в то время как Пруссии с удовольствием отдадут целые провинции… Более того, если Пруссия должна остаться арбитром в Северной Германии, в то время, как Австрия будет подвергаться опасности, дабы воссоздать химерическое равновесие Европы, война становится для нас настоящим безумием”. Так думают, по заявлению австрийских генералов, все жители Вены от сапожника до князя…
Если Пруссия не вступит в коалицию, общественное мнение будет готово на любые жертвы, лишь бы только сохранить мир. Пусть Бонапарта признают императором хоть двух Галлий, а Бачиокки[275]пусть хоть герцогом Венецианским, хоть князем Тирольским.
Потом генералы вспоминали о том, как повела себя Россия в войнах против турок и в войнах против революции. “Сколько было обещания от русских и сколь мало они дали! Сколько долгов мы наделали, сколько провинций потеряли… А Пруссия при этом увеличилась за счет поражения Австрии, и при этом Петербург сохранил по отношению к Пруссии ту же самую трогательную любовь. Невозможно, – считают они, – продолжать действовать подобным образом”»[276].
Пруссия же категорически не хотела вступать в коалицию. Прусский король заявил русскому послу, что желает «сохранить мир и спокойствие на континенте, сохранить процветающую Францию, а не унижать ее (!)», кроме того, «наиболее существенные интересы его монархии и его возможности призывают его ограничиться в своих заботах в этом отношении с Севером; что же касается Юга, то он может и должен предоставить заботу о нем державам, более него заинтересованным в этом, например Австрии»[277].
Наконец, еще ранее в послании, обращенном к графу Гаугвицу, прусский король недвусмысленно декларировал: «…только непосредственные действия Франции против территории Пруссии заставят меня взять в руки оружие»[278].
Но это еще не все. Пруссаки были готовы с оружием в руках отстаивать свое право не воевать по прихоти других держав! Во французском военном архиве хранится трофейный документ, который называется «Рассуждения о первых операциях прусской армии против австрийских войск…». Этот документ составлен в июле 1804 г. прусскими штабными офицерами на случай войны с Австрией и Россией. План войны спокойно, деловито, без всякого трепета перед предполагаемым столкновением, разбирает возможные действия на случай «войны с Австрией и Россией в союзе… с Францией»![279] Как ясно, несмотря на кокетство королевы Луизы и ее авансы Александру, прусское командование готовилось к войне не с Наполеоном, а с теми, кто хотел вынудить Пруссию воевать!
Таким образом, если первая и вторая коалиция против республиканской Франции сложились почти что спонтанно под влиянием форс-мажорных обстоятельств, третья коалиция не могла бы появиться на свет без упорной и целенаправленной деятельности Александра.
В этой исступленной подготовке войны против Франции царю помогало всего лишь несколько человек: уже много раз упоминавшийся Семен Воронцов, а с начала 1804 г. товарищ (заместитель) министра иностранных дел Адам Чарторыйский. Молодой польский магнат весьма откровенно пишет о событиях того времени в своих мемуарах. Он открыто признает, что согласился занять этот пост только для того, чтобы защищать польские интересы, а точнее, то, что он рассматривал как таковые.
Согласно его мнению, не было ничего опаснее для дела восстановления Польши, чем русско-французский союз. В этом, без сомнения, есть рациональное зерно, ведь, когда наметилось русско-французское сближение, Бонапарт запретил всякую активную политическую деятельность польских эмигрантов в Париже, а героев польских легионов, оставшихся в рядах французской армии, послал подавлять восстание негров на Сан-Доминго, подальше с глаз.
Чарторыйский считал, что война с Францией вызовет войну и с Пруссией (принимая во внимание прусский документ о готовности воевать, мнение князя было не лишено логики). «Тогда было бы провозглашено Польское королевство под скипетром Александра», – писал Чарторыйский. Молодой магнат, конечно, не говорит об этом в своих мемуарах, но он, похоже, видел не только «скипетр Александра», но и корону нового королевства на своей голове. Таким образом, все его усилия были направлены на то, чтобы любой ценой разжечь в Европе континентальную войну. Все, что сказано здесь, – не домыслы, а черным по белому написано
