Тайны серебряного века - Анатолий Терещенко

С приходом Гитлера к власти Ольга Чехова становится звездой первой величины. Женолюб Геббельс ее, как ни странно, не любил за ее самостоятельность, но для нее это не имело никакого значения, — ее боготворил сам Гитлер.

В 1936 году она на съемках в Вене познакомилась с бельгийским промышленником Марселем Робинсом. Он предлагает руку и сердце. Она отказывает ему в первый раз. А скорее, отказывает ему ее творчество, как она писала в мемуарах «Мои часы идут иначе»: «Моя профессия и моя вошедшая в плоть и кровь самостоятельность…»

Марсель Робинс делает Ольге второе предложение. — С женщиной, которую я люблю, я не вступаю в связь, — рыцарски заявляет он и продолжает ее уговаривать. Актриса сдается… Но через два года брак распался. Марсель явно чувствует себя чужим среди раскованного и говорливого творческого люда. Не для нее кухня, стирка, забота даже о богатом муже, — золотая клетка быстро надоедает вольной птице. Она с головой уходит в творчество, купаясь и наслаждаясь своим пусть нелегким, но таким знакомым и понятным ей артистическим миром.

1933 год. Приход Гитлера к власти. Ольга Чехова только в этом году снялась в шести кино фильмах: «За толику счастья», «Лейтенский хорал», «Флирт», «Некий господин Гран», «Пути к хорошему браку» и «Учитель Уве Карстен».

Авторитет актрисы из года в год растет, как говорится, не по дням, а часам. Она вспоминала:

«В 1936 году у меня было много предложений, я имела большой успех в театрах, и всех иностранцев, что наезжали в Берлин, вели ко мне в театр, как в зверинец. На приемах после спектакля я бывала один, два раза в год, очень коротко. Точно не помню, в котором это было году, когда приезжал из Югославии король с женой. Кажется, в 1938-м. Весь Берлин был украшен и освещен, как никогда. Первый день их принимал Гитлер у себя, потом спектакль (опера Вагнера), второй день на даче Геббельса в Ланке, на третьем приеме была — вечером, в 11 часов, и хоть я отказывалась, пришлось поехать. Королевская чета видела меня часто в фильмах, и королева хотела со мной познакомиться. Прием в Шарлоттенбургском дворце был дан Герингом, — значит, все было очень богато…

В прусском старинном дворце комнаты были освещены свечами в старых люстрах, все присутствующие были в костюмах времен Фридриха Великого. После ужина я сидела с королевской парой в саду, — говорили о моих фильмах, гастролях и о Московском художественном театре…

Потом началась программа, и я незаметно уехала. Мой шофер был в восторге — всех поили, кормили, давали папиросы».

Еще одно воспоминание об очередном правительственном чаепитии вспоминала Ольга Чехова. Ее пригласили на встречу с бонзами Третьего рейха в министерстве пропаганды. Ольга занята по горло творчеством — репетициями, съемками, сценой, но чиновник, знающий, кто ее ждет, почти силой усаживает артистку в машину и везет на Вильгельмштрассе.

«По дороге мне удается лишь купить розу в петлицу, чтобы предстать… не совсем уж «голой». В министерстве меня представляют фрау Марте Геббельс. Она с мягким укором спрашивает:

— Так поздно, фрау Чехова?

— Я приехала прямо с работы, фрау Геббельс. Кроме того, меня известили по телефону только сегодня утром…

Перед помещением, в котором сервирован чай, стоит Гитлер в цивильном. Он в тот же час заговаривает о моем фильме «Пылающая граница», премьера которого состоялась только что. Я играю польскую революционерку. Гитлер осыпает меня комплиментами.

Мое первое впечатление о нем: робкий, неловкий, хотя держит себя с дамами с австрийской любезностью: ничего «демонического», завораживающего или динамичного…

Поразительно, почти непостижимо его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного подстрекателя, когда он оказывается перед массами. Тут он воспламеняет тысячи, а позднее и миллионы. Кто возьмется это оспорить!..

Гитлер тщетно старается быть обаятельным, Геббельс таков и есть. Как всегда покрытый ровным кварцевым загаром, он рассыпает шутки направо и налево, непринужденно острит. Внешне обойденный природой, с трудом передвигающийся маленький человек явно наслаждается министерским постом и возможностью собрать вокруг себя деятелей культуры.

Пресловутый рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер производит на меня впечатление чего-то незначительного. Смахивающий на землемера на пенсии, со своим круглым мещанским личиком, он в основном молча топчется и явно чувствует себя не в своей тарелке. На одном из более поздних приемов мне удается шокировать его: я являюсь в глубоком декольте. Он каменеет от изумления. «Когда женщина сильно обнажается, это приводит его в исступление», — рассказывают мне те, кто его близко знают…

Беседа тянется вяло и бессодержательно. Гитлер много говорит о своих художественных амбициях. Акварели, эскизы и рисунки его прежних лет передаются из рук в руки. Ни одна из этих работ не осталась в моей памяти…»

Нацизм изменил политическое лицо Берлина. Крики, плакаты, лозунги, коричневые колонны и парадные коробки, море знамен со свастикой, факельные шествия — все это осталось надолго в памяти актрисы. Но, несмотря на это, по выражению примадонны, столица Германии осталась Меккой творческих личностей, которые не любили ни политику, ни политиков. Они свободны в выражениях, но только до поры. Коричневая зараза расползалась по стране.

Геббельс понимал, что артистический мир — это его вотчина, он идеологический пастырь и должен влиять на перестроение умов своей привилегированной паствы в сторону полного ее повиновения и подчинения нацистским догмам. В процессе влияния на творческие личности не лишен он слабостей более углубленного общения со слабым полом.

Примером такой настойчивости могут служить его тесные контакты с артисткой чешского происхождения Лидой Бааровой. После сыгранной роли в фильме «Баркарола» она становится очень популярной в Германии. Эта красивая, изящная чешка превратилась в большую любовь маленького, колченогого доктора идеологии. Тайная связь карлика Геббельса скоро стала предметом обсуждения и осуждения не только в артистическом мире. Сплетни поползли по Берлину и дошли до хозяина рейх-сканцелярии.

Гитлеру тут же донесли, что великий жизнелюб превращается в женолюба и подрывает моральные устои национал-социалистической платформы, которую сам же и выстраивает. Фюрер советует министру снимать свои комплексы, вызванные косолапостью и маленькой, «абсолютно негерманской фигурой», не тем, что он, используя министерский пост, пытается переспать со всеми подряд смазливыми рослыми актрисами. А одна из них к тому же славянка. И тут же ставит ультиматум: либо он заботится о своей семье, и прежде всего о детях, либо тут же подает в отставку.