Заступа - Иван Александрович Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ходу, Федя, ходу!
Они рванули по болоту что было сил, проваливаясь, запинаясь и падая. Трясина взорвалась облаком щупалец и тут же утихла. Сытая тварь не решилась преследовать беглецов. Жердь с размаху ушла в топь целиком, и Бучила едва не провалился в бездонную пасть. Слева и справа жадно хлюпала смрадная жижа. Дальше пути не было. До спасительной полосы деревьев оставалось меньше полуверсты. Черные кроны насмешливо шептались под налетающим ветерком. Рух заметался, разрезая грудью жидкую грязь. Сзади орали жряки, впереди приглашающе булькало вязкое месиво. Рух запаниковал и сунулся напролом, хватанув ртом головастиков и тухлой воды. Остервенело дернулся и вылез на свет, отплевываясь и глухо рыча. Раньше много думал о смерти, что-то геройское представлял: как будет защищать до последнего вздоха село, например, или падет в жаркой схватке с голыми бабами и крепким вином. А тут, надо же, придется захлебнуться в говне. Стыдища какая…
Обнаженная красавица с алой лентой в волосах бесшумно выплыла из темноты. Прекрасное лицо было встревожено, движения резки и порывисты. Она оглянулась и замахала руками, подзывая к себе. Ага, точно, ищи дураков!
Рух собрался послать ее на хер, но не успел. Мимо горбатой цаплей прочавкал Федька и полез к чертовой бабе. Глаза горели, губенки сжались в решительную черту.
– Куда, м-мать? – крикнул Рух и удивленно замолк. Федька херачил по воде аки посуху, погружаясь в зловонную бурду едва до колен. Болотная женщина плавно отплывала назад. Бучила, матерясь на чем свет стоит, опрометью бросился за Федькой по следу из взбаламученной ряски и орущих лягух. Под ногой обнаружилось твердое. Рух чуть не завопил от восторга. Что, суки, взяли? Красавица двигалась медленно, терпеливо ждала, а когда они теряли стежку, возвращалась и указывала узкую прерывистую тропу. Окаемка темного леса взметнулась над головой, и Бучила с Федькой упали на берегу. Парень шумно проблевался, стоя на карачках и мотая башкой. Рух обнял милую твердую землю и клятвенно пообещал себе не приближаться к любым болотам ближе чем на версту. Когда он обернулся, только круги шли по воде. Неожиданная спасительница ушла.
– Хер ли отдыхаешь? – просипел Бучила, пробуя встать. – Жряки подоспеют, кишки по закоулочкам полетят.
Его повело, и Рух снова упал, палящая боль стегнула кнутом. Совсем близко завыли и застонали трупоеды, почуявшие добычу. Мглистые трясины так и не разжали смертельную хватку.
– Заступа, Заступа! – Федька плакал, тормоша обмякшего упыря. – Заступа!
Рух слабо ворочался. Жряки приближались, гоня впереди себя волну затхлого смрада. Федька утерся, выхватил нож и, тихонько поскуливая от страха, резанул вены на левой руке, направив горячие струи в лицо упырю. Бучила поперхнулся, кровь хлынула в глотку, он пил, жадно давясь и отфыркиваясь, чувствуя, как отравленное тело наливается силой и возвращается к жизни. Как было уговорено, взял Рух от всякой добычи, крови Федькиной, десятую часть. Месяц хищно скалился в разрывах пепельных туч. Болото стонало. Рух встал, опираясь на меч. Ночь клубилась вокруг, прижимаясь ласковой сукой и жадно облизывая лицо. Каркали вороны. Рух улыбался, отдаваясь мраку и жажде. Совсем рядом под когтистой лапой треснула ветка. Тьма сгустилась, пожирая тени и призрачный свет, и в этой ледяной темноте пряталась смерть. И когда жряки пришли, тварей поджидал поганый сюрприз.
Рух открыл глаза, едва первые лучи рассветного солнца навылет пробили листву. Плакучие ивы склонили пышные кроны, искря мелким бисером хрустальной росы. Дробно выстукивал дятел. С болота наполз промозглый туман, расслаиваясь от земли прелым тряпьем. Из слизистой мглы проступали острые пики мертвых берез, тонкие, черные, нагоняющие беспричинную жуть. Бучила сел, тихонечко застонав, весь покрытый каким-то засохшим дерьмом. Рядом лежала оторванная голова жряка, пяля выпученные глаза. Вокруг валялись трупоеды, изодранные в кровавые лоскутья. М-да, знатно вчера почудил. Давненько никого голыми руками не рвал. Поддался кровавой ярости, позволив вампирскому проклятию взять верх над собой. Во рту стоял привкус кошачьей блевни. Рух поморщился от воспоминаний. Ночь, болото, Федька… Федька?
Федор лежал на берегу под кустом, бледный, осунувшийся, но явно живой. Грудь парня едва уловимо вздымалась. Над ним, прячась в тумане, склонилась обнаженная, дивно красивая женщина с алой лентой в гриве мокрых иссиня-черных волос. Она гладила Федьку по щеке, что-то неслышно шепча. Бучила инстинктивно зашарил, ища меч, но натыкался только на скользкие корни и полосующую ладони траву.
Женщина медленно повернула голову, и Рух замер под жалящим взглядом бирюзовых сверкающих глаз с узким кошачьим зрачком. Самых прекрасных глаз из тех, что ему доводилось видеть за всю свою долгую жизнь. Пухлые бледные губы тронула вкрадчивая улыбка. За такую улыбку любой мужчина готов умереть. Изящные плечи, круглые тяжелые груди и плоский живот блестели каплями прозрачной воды. Красавица медленно приложила палец к губам, призывая Руха молчать. Она снова погладила Федора по щеке, прильнула всем телом, поцеловала парня, отстранилась и исчезла в мутно сереющей пелене. Свился кольцом и утянулся в болото змеиный хвост с крупной мерцающей чешуей.
Федька очнулся и захрипел.
– Доброго утречка, – поприветствовал Рух.
– Заступа? – Федор оперся на локоть. – Жряки где?
– Туточки. – Бучила сделал широкий жест. – Глянь, как живописно лежат. То заслуга моя.
– Живы мы! – Федька обмяк.
– Живы, – подтвердил Рух. – За кровь спасибо.
– Я ведь шею сначала сунуть хотел, – рассмеялся Федька.
– Не такой дурак, каким кажешься.
– Ага, не дурак. – Федор встал на колени, по-собачьи затряс головой и спросил: – Владычица приходила, или сон чудесный виделся мне?
– Сидела возле тебя, – буркнул Рух.
– Красивая?
– Знаешь и сам.
– Еще вернется? – затаил дыхание Федька.
– А кто ее разберет? – пожал плечами Бучила. – Чем-то приглянулся ты ей. Бабы они такие, такие…
Подобрать нужные слова он не смог, но мужчины в такие моменты понимают друг друга без слов.
– Я буду ждать. – Федор на коленях подполз к краю болота. – Век ждать буду. Мне отныне другие совсем не нужны.
– В болотине плавать удумал? Угу, ну давай. Даже не знаю, как ты ее того-самого… А и ладно, стерпится-слюбится, глядишь, народите гадят.
– Кого?
– Дитят, говорю, – поправился Рух. – Ну сиди, коли хочешь, а я, пожалуй, пойду…
Федька не ответил, молитвенно раскачиваясь у кромки покрытой ряской воды. Бучила выждал немного, поднял из травы Чертов клинок, сунул в мягкие ножны и пошел по едва заметной тропе. Чего, силой, что ли, придурка тащить? Много чести…
– Заступа!
Рух обернулся. Федька бежал, путаясь в заплетающихся ногах.
– Уйду с тобой, – выдохнул парень. – Ведь если не придет, что тогда, а? Страшно тут одному.
– Ну и молодец, – похвалил Рух. – Парень ты видный, в городе тыщу баб
