Заступа - Иван Александрович Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий схватил водку и присосался младенчиком к мамкиной титьке, булькая, отфыркиваясь и дергая кадыком.
– Ну хватит. – Бучила отобрал бутылку.
– Пить хочу, горло спеклось. – Вася проводил пойло жадным взглядом и облизнул тонкие черные губы. – Жалко, что ли, тебе?
– Если пить хочешь, снега поешь. У плетня черпай, там желтей. – Рух ушел в предбанник, снял с колышка драный тулуп и, вернувшись, укутал погибающего от жажды Василия с головой.
– Спасибо за заботу, – буркнул черт. – Только я не озяб.
– На рога нахлобучь, – посоветовал Рух. – В люди тебя вывести собираюсь.
– В люди?
– Ну. – Бучила неопределенно махнул рукой, допил водку и зашвырнул бутылку в сугроб. – Сочувствие у меня внезапное открылось к тебе, дураку. Айда в кабак, пьяным и старухе в вечное услужение проще идти.
Дверь нелюдовского кабака «Ерофеев двор» с грохотом распахнулась, и появившийся на пороге дюжий бородач швырнул с крыльца мужичонку в разорванном зипуне. Мужичок пролетел мимо Руха с Василием, шмякнулся в коричневый от конского навоза снег, перевернулся на спину и гнусаво замычал.
– Пшел вон, выпороток свинячий! Нет денег – не суйся. – Бородач погрозил кулаком, смерил Руха с Василием оценивающим взглядом и предупредил: – А у вас, морды ряженые, деньга есть? Или тоже норовите на дармовщину хлебнуть?
– И тебя с праздником, Ерофей, – вкрадчиво отозвался Рух.
– Заступа? – ахнул кабатчик.
– Он самый, только тсс, я тут в таинственной тайне.
– Какая честь, какая честь, – мелко закланялся Ерофей. – Народу у меня тьма, но для вас с… – Он растерянно посмотрел на Василия.
– Сыночек мой, Васенька, – пояснил Бучила. – Столько лет в разлуке, крайне душещипательная история.
– Ага, сыночек. – Ерофей передернулся. – Заходите, лучшее место найду.
– Не надо, Ерофей, ты штоф беленькой вынеси мне. – Рух протянул монету.
– Обижаешь, Заступа. – Кабатчик убрал руку за спину. – Я тебе по гроб жизни должник. Заходите, обогрейтесь чутка, я сейчас, из личных запасов.
Кабак встретил чадным жаром, шумным разноголосьем, молодецкими криками и нестройными песнями. Под низким потолком плавали клубы табачного дыма, с ног валили запахи пота, жареного лука и подгоревшего сала. Нелюдовские мужики и заезжие гости хлестали пиво и водку, хрустели капустой, орали здравицы [18] и швыряли куриные кости под стол. Возле печки расположились трое дворян, смотрящих на пьяную чернь с неприкрытым презрением. У дальней стены с грохотом сдвигала чаши компания усатых драгун в красных мундирах. В зале яблоку было негде упасть, сновали взмокшие половые, жеманно хохотали ярко накрашенные гулящие девки. Справа от входа с грохотом перевернулись лавки, разлетелась посуда, мужики затеяли драку.
– Содом и Гоморра! – всплеснул руками кабатчик. – Урону будет, урону-у-у. Но и прибыток. Не поверишь, Заступа, выискался благодетель, поит всю шатию-братию за свой счет, золотом платит. Вон тот господин. – Ерофей указал на человека и стал продираться сквозь бушующий океан.
Указанный Ерофеем добродей в черном камзоле лихо отплясывал на столе, покрикивая и размахивая кружкой, с которой летела белая пена. Лицо худое, узкое, с горбатым, сломанным и неправильно сросшимся носом. «Никак старый знакомый», – удивился Бучила. Ну точно он, паскуденыш. Лет пять назад объявился в Бежецкой губернии совсем молоденький и никому не известный парнишка с обходительными манерами и хорошо подвешенным языком. Назвался князем Вильгоцким, при себе имел дворянскую грамоту. Мигом вскружил голову трем вдовым купчихам, в том числе одной из Нелюдова, тянул с разнесчастных подарки и деньги. А потом из Новгорода пришла розыскная бумага на беглого подмастерья Гришку Пронина с перечнем особых примет, чудесным образом совпавших с обликом благородного князя Вильгоцкого. Арестовать не успели, его сиятельство самозваный князь успел убежать. Шлялся где-то и вот вернулся, повзрослевший, заматеревший, да только Руха не обмануть…
Гришка спрыгнул со стола, исчез в месиве тел и вынырнул возле суетившегося за стойкой Ерофея. Они быстро переговорили, и Гришка, забрав пузатую бутыль, пошел через зал, обнимаясь по пути со всеми встречными-поперечными. Его ободряюще лупили по плечам и спине, лезли расцеловать. Следом незаметно пристроился невысокий человек в меховой одежде и маске из перьев и кожи, раскрашенной черными и белыми полосами. Судя по фигуре и плавным движениям, женщина. Рух немного напрягся. Странная парочка явно направлялась к нему. Ну и точно, Гришка подошел развязной походкой, белозубо улыбнулся и поприветствовал:
– Здрасте, с праздником вас.
– Отваливай, – буркнул Рух.
– Как ваше ничего?
– Ты не из понятливых, что ли?
– А ты Заступа местный, я знаю.
– Ерофей разболтал, – поморщился Рух.
– Хозяина не вини, – попросил Гришка. – Я ему приплатил, чтобы шепнул, если кто из местных шишек придет.
– Ага, я как раз из шишек, знаешь, которые в жопе растут.
– Наслышан я о тебе.
– А я о тебе, – фыркнул Бучила. – Можешь передо мной не юлить, я не одинокая бабенка, вашему брату не верю.
– Стало быть, знаешь меня? – прищурился Гришка.
– Я так и сказал.
– И не донесешь?
– Оно мне надо?
– А другие-то не узнали. – Гришка кивнул за спину.
– Другие дураки. А я Заступа.
Гришка посмотрел пристально, улыбнулся и сказал:
– Выпить нам надо. Я сегодня, видишь, гуляю.
– Вижу, – кивнул Бучила. – Расскажи, где можно пропадать несколько лет, а потом нагрянуть и золотишком, как навозом, сорить.
– Можно и рассказать, – согласился Гришка и наконец представил спутницу: – Это Зарни.
Женщина в маске едва заметно кивнула и сказала мелодичным и красивым голосом с незнакомым акцентом:
– Здравствуй, Тот-кто-умер-но-все-равно-жив.
– И тебе привет, Та-кто-пафосно-говорит, – вежливо отозвался Рух.
– Твой спутник под стать тебе. – Зарни перевела взгляд на скромно отмалчивающегося Василия.
– Это дочка моя, Василиса. – Бучила пихнул черта в бок. – Не будь букой, поздоровайся с дядей и тетей.
– Наше вам, – дыхнула перегаром из недр драного тулупа блудная дочь.
– Посидим? – пригласил Гришка.
– Не, спасибо, шумно тут, – поморщился Рух.
– У Ерофея есть нумера наверху, – не сдался Григорий.
– Тем более нет. В этих нумерах такое творится, а я с дитем, заразу срамную боюсь подцепить.
– Зря ты, Заступа, – обиделся Гришка. – Я ж по-человечьи хотел…
– Вот на этом и погорел, – парировал Рух. – Я такая сволочь, если со мной по-человечьи пытаются, начинаю всякую гадость подозревать. Не, спасибочки, сыт. Бутылка моя?
– Ерофей велел передать. – Гришка нехотя отдал бутыль.
– Ну счастливо. Василиса, за мной. – Рух повернулся к дверям.
– Там
