Заступа - Иван Александрович Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, хто тут? – спросила бабка Агафья.
Рух подтолкнул сладкую парочку к калитке, Василий опомнился и потащил козу, веревка натянулась, грозя оторвать бедной Машке башку. Проклятая коза, услыхав голос хозяйки, уперлась копытами, оставляя в снегу длинные борозды, и жалобно мекнула.
– Манька? – Бабка повернула на звук морщинистое лицо, подслеповато сощурилась и ахнула, всплеснув сухонькими руками. – Вы чего деете, ироды? Куды козу, разбойники, волокете?
– Жених у ней есть, ты, бабка, настоящей любви не преграда! – крикнул Рух, схватил в охапку козу и бросился наутек. Машка брыкалась и блеяла, за калиткой их обогнал улепетывающий во все лопатки Василий. Позади вопила и причитала старуха Агафья, мелькали заборы. Бучила свернул на соседнюю улицу, вихрем пронесся мимо колодца и без сил повалился в сугроб. Машка выпала на бок, забарахталась, поднялась на тонкие ножки и попыталась сбежать, не понимая своего козлиного счастья. И сбежала бы, стерва, если бы подоспевший Васька не успел схватить веревку, волокущуюся в зыбкую темноту. Погоня отстала, если вообще таковая была.
– Коза, коза-то нам на хрена? – тяжело дыша, спросил Васька.
– Шутку шутить, – откликнулся Рух. – О той шутке легенды сложат, помяни мое слово. Сейчас козу в церковь запустим, пущай святых веселит, а народ на заутреню соберется – посходит с ума. Ору будет выше краев. Представь: коза, животная сатанинская, в святом храме свечки с кандила жует. В церковь никто ногой не войдет, Иона нюни распустит, представь какой удар по его поповской натуре. Потеха будет – животики надорвешь… – Бучила осекся, увидев, что черт не очень-то рад. – Не по нраву затея моя?
– Да ничего, с выдумкой. – Васька дернул хвостом. – Просто вспомнил, что шутки скоро закончатся, ждет меня Ефросинья со сраной звездой.
– Не куксись! – Рух хлопнул его по плечу. – Чему быть, того не миновать.
– Это да, – согласился нечистый и погладил козу меж рогов. – Губы у них такие мягкие, словно бархат.
– Ты меня пугаешь, Василий. – Бучила глянул на напарника подозрительно.
– Не, ну правда, сам посмотри.
– Спасибо, я не по козлиной части. – Рух встал, отряхнул снег и неожиданно умилился. – А вы с ней похожи, прямо один в один.
– Красивые?
– Не то слово! – Бучила махнул рукой. – Ну, посидели и хватит, лихое дело само себя не свершит.
Он пошел первым, держа ориентиром искрящийся в лунном свете крест на колокольне нелюдовской церкви. Позади шлепал Василий, ведя в поводу присмиревшую, успокоившуюся козу. Улицы были пусты, со стороны сельского схода доносились крики и заливистый смех. Темное небо подсвечивали оранжевые отблески горящих костров. Шаги за спиной вдруг затихли, и Рух обернулся, недовольный задержкой. Васька крутил башкой, прял ушами и шумно тянул морозный воздух сморщенным пятаком.
– Плохое, очень плохое, – сказал черт.
– Да просто коза в церкви, невинное баловство, – всплеснул руками Бучила. – Ты недавно хотел храм божий спалить, а теперь в святые заделался?
– Я не про это, – смутился Василий. – Что-то плохое рядом. Мы, черти, такое издали чуем. Злобой тянет, кровью и тьмой. Так в лесах, на поганых урочищах пахнет. А потом приходят они…
– Кто?
– Всякие. – Василий зябко поежился. – С зубами чаще всего.
– Водки больше не дам, не проси, – предупредил Рух. – Уж больно на фантазию она тебе действует.
– Я ведь не вру, – пискнул Васька, и было в его голосе что-то, заставившее Руха поверить.
– Провести сможешь? – напрягся Бучила. От мысли, что в селе затевается нечто паскудное, стало не по себе.
– Смогу. – Черт шумно поводил носом и уверенно потащил козу за собой. Покружил безлюдными улочками под псиную перебранку, принюхался, тряхнул рогами, прошел вдоль забора и тихонько сказал: – Вроде тут.
Рух, скептически хмыкнув, высунул голову из-за угла. Шагах в двадцати, в заметенном снегом проулке, застыли три черные тени. Размытые, сгорбленные, зловещие. Абсолютно недвижные и безмолвные. По виду люди как люди. Можно было разглядеть наброшенные на плечи шкуры. Ряженые? Бучила недовольно глянул на Ваську. А если напутал, чертяка? Вот выйдет оказия.
– Они опасные, – предупредил черт.
– Они? Пф, это я тут, сука, самый опасный. – Рух вразвалочку направился к ряженым, помахивая бутылкой. Водка и праздничное настроение притупили чувство самосохранения. Да никакой угрозы и не было. Скорее всего, пьяные по малой нужде собрались. Только время с ними терять, а могли бы важное дело делать, козу Машку в церковь сопровождать…
– Эй, обормоты, вы чего тут снег топчете мой? – громко осведомился Бучила.
Ответа не последовало, трое стояли, едва заметно покачиваясь в такт налетавшему ветерку.
– Слышь, нет? – Рух бесцеремонно дернул ближнего. Фигура шевельнулась, послышался сиплый болезненный вдох. Под пальцами поползла грязная липкая шкура, обнажая бледно-молочную плоть. «И ни хрена это не пьяненький», – успел подумать Бучила. Перед ним скорчилась непонятная тварь, человек и в то же время не человек, весь изломанный, смятый, с обнаженными жилами и зазубренным костяным наростом вместо правой руки. Левая, разбухшая и ноздреватая, часто-часто сжимала пальцы, проливая на снег тягучую слизь. Голова с налипшими редкими волосами медленно, словно через силу, повернулась, и на Руха уставились две бездонные ямины, полные злобы и густеющей темноты. Рот, сшитый неровными крупными стежками, корчился, пытаясь разорвать трещащие нитки, щеки лопнули, обнажив жуткого вида клыки. Двое других тоже задергались, раскрываясь порченой плотью, голыми костями и сорванной кожей. Ну точно, мертвяков для полного счастья и не хватало…
– Ясненько, простите великодушно, ежели помешал. – Бучила без замаха ударил бутылкой. Хрястнуло, тварь пошатнулась, Рух швырнул бутылкой во вторую образину и отскочил, судорожно нашаривая под слоями одежды пистоль. Хмель мигом выветрился из головы. Клят! Оружие запуталось в многочисленных складках, гладкая рукоять предательски скользила в руке. Да сука! Спасла его медлительность странных ублюдков, они словно выходили из спячки, с трудом переставляя кривые узловатые ноги. Бучила вырвал пистоль и пальнул навскидку, не целясь. Кремень сухо щелкнул, не дав ни малейшей искры. Да ты издеваешься, сволочь! Как раз осечки только и не хватало. Рух перехватил бесполезное оружие за ствол и с силой впечатал рукоять в мерзкую харю. Попал в подбородок, разворотив сшитый рот и зубастую челюсть, и, ободренный успехом, вмазал от всей упырячьей души
